Утром, когда Колибри совершала омовение в округлой чаше бассейна красной комнаты, злобная прачка, стоя в проёме арки, тоже разглядывала её — жадно и ненасытно, как будто примеривалась вцепиться зубами в её бок. Добрая Анит уже не была её защитницей и не обитала рядом, прислуга же жгла Колибри молчаливыми выбросами завистливой ненависти. Но незнакомая женщина изучала её иначе. Так оглядывают неодушевлённый манекен в салоне, выставленный для демонстрации дорогих вещей — деловито, тщательно и серьёзно, будто ища ценник и попутно раздумывая о целесообразности покупки. Низким голосом и вполне равнодушно объяснила Колибри, что если она не покинет «дом утех», где не место ей, нормальной девушке, то в один из дней её просто найдут с отрезанной головой в мусорной канаве.
— Ты не попалась Департаменту нравственности на крючок, поэтому ты можешь пристроиться и выйти замуж, обладая сексуальной внешностью. Не скажу, что ты красавица, потому что я повидала на своём веку таких настоящих красавиц, которым ты и пятки чистить не годишься. Ты так — соблазнительная дешёвка, годная на год-два, после чего ты будешь банальной обтрёпкой, поэтому торопись, ищи себе мужа. После такого любовника, который пробудил твои сучьи задатки, ты сможешь совершенствоваться и дальше, увлечь любого мальчишку. — Попутно разговору она так же спокойно швырнула в проём открытой двери зелёную вазу с огрызками съеденных фруктов. Наглая некрасивая прачка, зависшая в этом проёме в жажде подслушать их тихую беседу, взвизгнула и увернулась, но успела заполучить удар по хребту.
— Кыш отсюда! Потом уберёшь, — спокойно и повелительно приказала женщина любопытной злыдне и продолжила, не меняя тональности. — Я знаю, о чём говорю. Я сама стала подлинной женщиной только после него, а у меня в отличие от тебя к тому времени были уже многие десятки половых контактов. Если бы не моё пагубное пристрастие к колдовским травам, на которые меня подсадил один мой партнёр по танцам, я бы давно уже жила в аристократических рощах. Но в моей голове очень часто происходит полный обвал, как в шахтах, и я всё теряю. Если бы не он, тот, кого ты хочешь похитить у меня втихую, я бы давно уже разложилась в тухлом пруду у далёкого и необитаемого бывшего селения, где утаили бы мой труп уголовные подонки. Но его все боятся. А этот вонючий «домишко утех» — только ширма для него, и не более того. Статус — фальшивка. Поэтому этим сукам так вольготно тут жить. И ты ещё не знаешь, как бывает в других заведениях подобного рода. Там оставляют от женщин только полуживую шкуру, не годную даже на то, чтобы о неё вытирали ноги последние люди в нашей Паралее. И привет! Дикий ветер пустынь и необъятных джунглей уносит навсегда их полудохлые тела. Хороша перспектива? Так что хватит! Позадирала свои пригожие ножки на его могучие плечи, отведала настоящего мужчину и исчезай, пока я тебе в помощь.
— Он животное, а не мужчина. У него даже гребень на голове как у дракона. Я не желала такой участи. Он совершил насилие. И по закону Надмирного Света должен пройти со мною ритуал в Храме. Иначе я стану падшей.
Воспроизводя в себе самой тот диалог спустя некоторое время, Колибри никогда не рассказывала об этом Олегу. Есть вещи, — и много их, — о которых женщина не расскажет никому и никогда. Она вовсе не хотела убегать, исчезать, хотела повторения того, что происходило у неё с человеком — ящером. Достаточно было его прикосновения в уединённой комнате, ведь её он не подвергал таким унижениям, как добрую Уничку или всех прочих. Она была особенная, не как все. И Колибри изгибалась горячей и чувственной дугой, обвивала его и исчезала как мыслящее человеческое существо. И её несдержанные крики слышали и за закрытыми дверями. Конечно, над нею не потешался никто. Она жила за пределами мира падших девушек, и они старались её не замечать. Не общались. Она жила над ними. Другие, прочие спали на первом этаже, а корпус, где происходили их встречи с теми, кто не мог взять их в свой дом или в ночное развлекательное заведение, стоял на противоположном конце глухого «Кошачьего сада», как его все называли. Мечта об ажурной спальне, желание пережить чудесный ритуал зажигания небесного огня, жажда красивых платьев, которые он ей обещал, как будущий муж, ожидание всего этого было важным наполнением её пустых дней. А любовь — эта вековечная выдумка персонажей из мнимо живых картинок кино и захватывающих легенд, — в окружающей жизни её не было ни у кого. Так она считала тогда.
— Животное ли, дракон ли, но тебе уже достаточно.
После этого они вышли на улицу, сели в роскошную машину и поехали к родителям Колибри, о чём сообщила ей женщина по дороге. Объяснила также, что следующее её путешествие из столицы, вернись она туда, состоится к полям для погребения, но самой ей, Колибри, не придётся насладиться окружающей красотой рощ и простором цветущих степей, так как она будет доставлена туда в похоронном контейнере.
— Этот человек — моя судьба, и уступать свою судьбу я не намерена никому, — сказала разряженная и душистая женщина, тая злобу под маской равнодушия. — Одна я люблю его на этом страшном свете, назвать его белым и язык не поворачивается, лично для меня он чёрен с тех самых пор, как я стала женщиной. Никто, кроме меня, не понимает устроения этого человека. Ты же просто заблудишься в извилистых лабиринтах его души, как это уже и случалось с другими до тебя. Его душа как закрученная окаменелая ракушка. Видела такие? Иногда они чёрные, шершавые, а упадёт луч света, и они загораются дивными переливами. То синими, то зелёными и красными. Не обольщайся, думая, что ты, если ты ничего себе, ему за дар богов. Ведь он так странен, так несуразен внешне, думаешь ты, когда он почти теряет сознание во время любовного соития с тобою. Но и до тебя красавиц побывало у него достаточно. Чем яростнее половое влечение, тем с большим чадом и шипением оно угасает, уж поверь. А чем иным ты способна его привязать? Он корыстен, развратен с молодости, жесток. Вчера спокоен, сегодня взбаламучен, завтра безумен. То жалостлив, то злобен как людоед, способен ввести в каталепсию одним взглядом чёрных и пробивающих мозг глазищ. Непредсказуем никогда. Он такой. Урод, короче. Я же не спрашиваю, зачем ты пошла за ним, когда могла убежать в своём родном городе. Потому что я знаю почему. Он просто подавил твою волю к сопротивлению, он это умеет. А то, что ты испугалась его страхолюдности, я нисколько не сомневаюсь. И страсть к себе он умело возбудил в тебе, растревожив нужные зоны в твоей глупой и податливой голове и усыпив те, которые могли заставить тебя критически осмыслить происходящее. Он превратил тебя в животное. Это древняя магическая способность людей погибшей расы, этому не научишься, не поймёшь вот так с полуслова. Их осталось мало, они забыли о своём прошлом и пользуются своим превосходством в этом подлом смысле по наитию больше, чем по здравому рассудку. Один умный аристократ говорил мне об этом. Он называл эту способность странным словом, но я запомнила. Называется это «интердикцией». Врождённая способность управлять другими без видимого насилия, подавлять, парализуя нервную систему намеченной жертвы. Я не учёная, но умная от природы. И если бы я всё могла тебе рассказать о нём, то завтра уже лежала бы без головы в той самой воняющей за столичной границей канаве для отходов.
Колибри было страшно. Было понятно, что женщина говорит правду. Похоже, она и сама обладала таким вот интердиктивным воздействием. Все её слова обретали ощутимую плотность и страшную образность, подавляющую душу Колибри. Она будто держала её за ноги головой вниз над чёрным зевом колодца, вызвав упадок сил и долго не оставляющий страх. На дне этого колодца сидела смерть и щерилась навстречу. Страшный мир окутывал страшную женщину как незримым покрывалом, из-под мглы которого напоследок улыбнулось Колибри её красивое равнодушное лицо. Она сунула ей и деньги, остановив машину у дома родителей глубокой ночью, погладив напоследок её по щеке.
— До чего нежна твоя кожа, счастливица. Захочешь жить, устроишься. Не ты первая такая. Никто ничего не узнает о тебе, если твои родители не окончательные уроды и любят тебя. Объясни им, как сумеешь.
