— Якай поменьше. У гнусного отребья никакого «я» быть не может, как и у зверя. Наслышан, что каждый второй из рабовладельцев зверь-извращенец.
— Только не я!
— Ты не забывай, какие откровения порой можно услышать из уст твоих говорящих кукол, — волосы же дыбом! Не раз и не два мои коллеги хотели заняться тотальным уничтожением гнёзд разврата, собрав для этого бригаду добровольцев. Я запретил, поскольку бесполезно, не меняя устройства всей системы в целом. К тому же, заниматься локальными погромами опасно просто потому, что нас тут мало…
— Да у тебя волос-то, можно сказать, что и нет! — хохотнул Чапос, жадно впитывая все откровения Рудольфа. — Чему там дыбом-то вставать? Так вот оно что… — он призадумался. — Ты обладаешь властью над прочими подземными оборотнями? Конечно, когда надо следить за порядком в мире подземном, наверху этим должны заниматься здешние управители.
Тут бы и расхохотаться Рудольфу над его дикарской уверенностью в существовании каких-то демонов, но весело не было.
— Я над женщинами никогда не измываюсь, — убеждал его Чапос, став вдруг почтительным, будто стоял перед всемогущим судьёй. — А кто так делает, я тому морду звериную разбиваю одним ударом. Я их берегу, ухаживаю как за цветами в светлой и чистой оранжерее. Кому же чахлый и угнетённый цветок нужен? Тут очень затратная работа. Для изысканных и забалованных хозяев мира такие одушевлённые цветы только в соответствующей роскоши и уходе необходимо содержать. А я поставщик женщин отборной красоты, а потому и высокой ценности. Для купания у них есть перламутровая просторная ракушка размером с комнату, наряды, ароматы само собой. Кормлю их вкусно, вволю, разрешаю лениться и капризничать. Бывает, что я их сажаю в подвал с кусачими пауками, и мне это тяжело, да ведь нельзя беззаконно жить никому и нигде. Порой же такие дурные попадаются. Так и норовят наброситься, когтями в глаза, а то и с ножом…
Или вы думаете, что в числе мужчин меньше пострадавших от этих якобы слабосильных и угнетаемых особ? Сам свидетель и не единожды, как девушки убивали или калечили мужчин с такой изощрённой жестокостью, что… — он не договорил, с опаской посмотрев на Рудольфа. Тот смотрел в перспективу улицы, щурился от ветра и как будто не слушал, уйдя в свои раздумья.
— Что без причиндалов драгоценных оставались жизнь свою влачить… — Чапос замолчал.
— Что же тебя-то не утопили в той самой перламутровой ёмкости для купания? — продолжил за него Рудольф, — А вдруг такая возможность и представится? Девушки бывают порой и сильные. Даст тебе по черепу заранее заготовленным булыжником, а потом скажет, что ты поскользнулся, ударился затылком и захлебнулся.
— Со мной такого не произойдёт. Я всегда учитываю, какая добровольно ко мне льнёт и ищет в моём лице главное для всякой из них, — мужскую силу и заботу. Никакого насилия, только совокупность взаимных желаний. Её желание моей благосклонности и защиты, и моё желание — достичь краткого забвения всего. Потому что моя благосклонность — это улыбка Надмирного Света для неё…
Отвратное мурло, кем он и являлся, вызвало желание его уничтожить. И поражала собственная покорность подставлять под терзания свои уши и душу. Бяка из подлинной уже преисподней отлично соображал, что упражняется в глумлении, но вот почему он обнаглел? Раньше же такого соскальзывания в чавкающую мерзость никогда не было. Может, у Чапоса в голове что-то сгнило?
— Не смеши, «Надмирный Свет»! Глиняный Ивашка из не промешанной глины, выпершийся из тёмных нижних пластов наружу. Не знаю, сколько там у тебя комнат для омовений, как ты говоришь, но ты по-прежнему воняешь падалью. Почему ни одна из твоих подневольных утех не убила тебя? Чего им терять? Если так и так — пустыня.
— «И — вашка»? Что за словечко вы произнесли? Растолкуйте. А меня уже так называла одна женщина — «глиняным горшком с прогорклой кашей вместо мозгов». И обрубком гигантского червя меня называл один тип, а если знать, кем он мне приходится, можно и повеселиться, да мне не хочется. За убийство же не пустыня, а казнь светит такой вот милашке. Да и откуда им взять человеческое достоинство, если они не имели его изначально? Пустыня всё же шанс, хотя шанс и на краю преисподней. Например, моя мать родилась в зоне пустынь, а сподобилась родить меня от аристократа. Хотел бы я знать, где она и как выглядит. Думаю, она была красива. А его знать не хотел и не хочу. Придёт время, я буду его проводником туда, откуда он вызвал меня без моего согласия. В бездну.
— Глиняный Ивашка — это ты. «Нос крючком, голова торчком, а живот — ящичком». Сказка такая есть про ожившее глиняное чудовище. Он поглощал всё и всех, кого встречал на своём пути.
— Такой страшной сказкой не только и детей испугаешь, — заметил Чапос. — Нельзя детей пугать. Они очень уж впечатлительные.
— Добряк ты, оказывается, продавец юных тел и поглотитель чужих жизней, — удивился его замечанию Рудольф. — А меня в детстве моя добрая бабушка пугала такой сказочкой, рассказанной на ночь. Но если разобраться, то, как любая сказка она имеет глубокий метафизический смысл. И напрасно её рассказывают детям, я в детстве её боялся. Ненасытное бездуховное чрево, набитое под завязку и без смысла, обречённое так или иначе рассыпаться на глиняные черепки от удара сверху, заметь, — с горы. И хочу тебя разочаровать по поводу твоего мнения о собственной матери. Твоя мать была потомком людей другого фенотипа, внешне отличного от насельников Паралеи. Вряд ли она вписывалась в общепринятые каноны красоты.
— Хотите сказать, что я урод в уродливую мать?
— Я не считаю тебя внешним уродом. По мне так ты, глаз не оторвать. Необычный ты. А жители Паралеи ценят тонкокостных людей и склоны к излишней стандартизации. Но если бездельникам из лазоревых рощ можно быть воздушными духами, то скажи, как, обладая комплекцией эльфа, рубить породу в каменоломнях, ворочать тяжести и обрабатывать поля для выращивания хлеба и прочего? Если бы ты жил, как когда-то среди тружеников, цены бы тебе не было. Но ты же лезешь из своей толстой и бугристой шкуры вон в надежде стать радужным и порхающим аристократом. Зачем тебе это?
— Зачем? А затем, что я по крови своей наследственный аристократ! Отец мой старинного рода выкидыш, в Коллегии Управителей сидит, тварь породистая! И хоть что бы кинул мне от своего изобилия! Разве что кулачищами меня когда-то угостил от всей души… Опять же, в их среде полно приёмышей, простецкой природной выпечки, а кичащихся своей знатностью. Что же вам известно о той расе, что в рассеянном состоянии живёт среди просторов континента?
— Когда-то они во множестве населяли страну у океана, но сгинули по своей собственной вине, рассыпались на атомы, слишком были агрессивны. Обладая страшным оружием, назначившие себя элитой безумцы не справились с собственной хищной составляющей, погасившей их инстинкт выживания, потому что об уме в такой ситуации и речи быть не может. Отдельные экземпляры остались. Кто успел хорошо спрятаться.
— О моей матери что вам известно?
— Твою мать ребёнком привезли в Паралею, и она, когда подросла, работала чернорабочей в садах привилегированных сословий, где копала землю, сажала цветы, убирала плоды. Аристократы ценят красоту во всём, но ты же знаешь, что эту красоту создают не их руки. А однажды кто-то и приголубил нестандартную девушку в райских кущах просто из любви к экзотике, или она попалась тому, кто не успел донести своё «высокое устремление» низа туда, куда положено и всё пролил по дороге в случайно встреченное вместилище — в твою родительницу. Думаю, что последнее ближе к истине. И твоё «не знающее устали» то самое досталось тебе по наследству от аристократического маньяка. Вряд ли она сама к тому стремилась. Но как узнаешь? Так что она живёт где-то, тихо работая на сельских полях в далёкой провинции. Ведь она совсем ещё не старая. Что же касаемо твоего отца, об этом осведомитель мне ничего не сообщил ввиду засекреченности информации о лице, занимающем очень уж высокое положение. Поэтому тебе и сходит с рук то, что никогда не прощают другим преступникам. Ты же убивал людей в своём изнаночном уголовном клоповнике. Почему тебя не только не казнили, но и в тюрьме не держали больше месяца никогда?
