— Что? — дёрнулась я, едва себя и обуздывая от прорыва собственных чувств наружу.

— Да ничего хорошего, как понимаешь, там произойти не могло. Подробности мне неизвестны, но вроде, как я слышала, она уехала куда-то, чтобы родить ребёнка, а ребёнок там и сгинул. Никто, понятно, не знает, кто её осчастливил настолько, что пупок наружу вылез, как живот раздуло от наполнения таким вот счастьем. Мы в «Доме для лакомок» с нею столкнулись после её исцеления в дорогущей клинике твоего бывшего мужа. Она фруктовые десерты уплетала.

«Ты болела, как я слышала»? — спрашиваю.

«Когда»? — и глазеет нагло так, как и обычно. — «Сплетням не верь. Я, наоборот, разбогатела. Заказывай, что угодно тебе», — и достаёт деньги, а денег полно у неё было.

«У меня муж небедный», — так отвечаю ей, — «Я и сама тебя угощу».

«Муж»? — спрашивает, а сама аж побелела от злости, — «Так тебе надо мужа-то стеречь, а не по домам яств бегать», — а как встала из-за столика, платьице на ней тонкое такое, живот огромный, а пупок как орех торчит через ткань. И что удивительно, лицом лучше стала, чем была. Черты утончились, а глаза ещё огромнее стали, сияют даже. И что-то такое в ней появилось, чего прежде не было. Вроде как, она и поумнела чрезмерно, а ведь беременные, если ты не в курсе, жутко тупеют. Веришь, на неё все оборачивались. Вот, думаю, дала Мать Вода красоту, а не повезло ей, как и нам с тобой с нашей уже красотой. Или ты думаешь, что я Чапоса хоть когда любила? Да деваться мне было некуда, вот что! Чапос как-то и пробурчал, что виновником её несчастья был муж Гелии…

Рассказ Эли поразил и погрузил меня настолько глубоко в ушедшее время, что я выронила из рук платье, которое расшивала кристаллами.

— И потом, гарантий долгоиграющих отношений мне не дали, а Инару о том сразу же и донесут! — голос Эли вернул меня в настоящую реальность. — Тогда уж точно Инар меня по голове саданёт своей костлявой ручкой так, что я, хорошо если присяду, а то и свалюсь под его стол.

— Он тебя бьёт?! — изумилась я.

— Какой мужик не бьёт женщину, если она моложе, да ещё во сто крат его краше, а другие её себе тоже хотят? — спросила Эля. — Конечно, кроме наветов, доказательств же у него нет. Но дерётся он больно. А ты вечно обольщаешься благостными ликами вокруг, что умильно на тебя и поглядывают. Я всегда тебе внушаю, мужик — это дикое тело, к коему привинчена разумная голова, которая очень часто предпочитает отключиться и дать волю своему внутреннему зверю.

— А у тебя тело мученицы, к которому привинчена голова философа, как у Ифисы. Чего только над тобою и не вытворяют, а ты всё терпишь, как та же Ифиса от своего Ал-Физа всю жизнь терпит…

— Что ты думаешь об этом?

— О чём?

— О том, что я тебе и рассказала? Почему Руд решил, что я приду? Кто-то распускает обо мне слухи… — она задумалась.

— Да кто и посмеет, — буркнула я и отвернулась, почувствовав, что у меня что-то происходит с лицом, боясь, что внимательная Эля заметит моё неожиданное страдальческое волнение. — Тебе не привыкать. Помнится, была готова бежать в его машину ночью…

— Ну и что? Ты же тогда не захотела. А мужчина на то и мужчина, что когда он хочет, то проявляет себя открыто. У них и природа такая, всё откровенно и не спрячешь, как ни старайся. Это у нас всё запрятано в щёлочку…

Я содрогнулась от её непристойностей, но возразить было нечего. Меня и саму переполняли желания того же, о чём она и сквернословила.

— Ты же тогда застеснялась каких-то паршивых бюрократов, которые никак не влияют на твою жизнь, и ему отказала. Ну, увидели бы Лата и Инар ваши особые отношения и что? Ты свободная непростая женщина, он свободный непростой человек. Я же сразу поняла, как ты хотела к нему нырнуть в его машину. Думаешь, я не понимаю, что у женщин желания бывают весьма сильны?

Я уткнулась в платье для самой привередливой из клиенток, беспощадно ткнув иголкой себе в палец и вскрикнув.

— Осторожнее! — её вскрик относился к моей оплошности с иглой. — К чему ты пытаешься воспитывать меня как неразборчивую шлюху? Я, конечно, не девственница давно уж, но я женщина очень разборчивая, — Эля держала позу неприступной твердыни даже передо мной, даже после своих ночных путешествий и крадущихся возвратов под утро. Она обладала какой-то реликтовой животной жизненной силой во всех смыслах, и днём вела себя бодро и деятельно. Никто не понимал, когда она спала? Правда, исподволь она уже позволяла себе занимать командные высоты наравне со мной, не считая, что её роль второстепенная.

— Инар оплатил твою учёбу в Академии, — выдавила я, — Кому ещё такое везение доступно…

— Он? Да ты дурочка, если допускаешь то, что мужчины способны проявлять такую вот щедрость и бескорыстие! Я сама себе всё и оплатила! Чапоса удалось ошкурить перед тем, как от него сбежала… Он же добру счёта не знает, хотя и алчный. Узнал бы, пришиб, а так-то и не догадался даже. Ты же не донесёшь? Мне учёба ума не прибавит, поскольку меня природа и так умом не обидела, а вот будущий статус лишним уж точно не будет.

Она стала ласкаться ко мне, — Ты веришь слухам? Это же Ноли их распускает. Нет у меня тут никого, ни единой близкой мужской души. И чтобы сильной в телесном своём воплощении…. Инара я настоящим мужчиной, как ни тщусь, не воспринимаю! Он порой и добрый, порой и щедрый, но что-то такое, без чего я обойдусь легко! Ко мне же никто и ни разу близко не подошёл, кроме нашего охранника с его метлой. А наш охранник — нищий и тупой, да к тому семейный, — не тот приз, о котором я мечтаю.

— Инар Цульф не красавец, конечно, но он очень порядочный образованный человек. Огромная удача для тебя, — возразила ей я. — И он не нищий и тупой дворник, а влиятельный чиновник в особом городе.

— Он влиятельный, но считать его мужчиной лишь потому, что он драчливый ревнивец, я не могу. Он, как бы тебе сказать, чтобы не оскорбить твою несомненную чистоту и прозрачность всех твоих представлений о жизни… слабосильный он! Через раз вялый, как прошлогодний корнеплод! Мне не хватает таких вот дозированных ласк. У меня и сроду не было секса, чтобы от души каждую ночь…

— Как же Чапос, о котором ходят легенды?

— О его могучей и неустанной эрекции? Уж договаривай. Если бы мне одной всё его телесное богатство доставалось, убежала бы я от него? Подумай-ка сама. Эта его неутолимая и мощная эрекция всегда мимо меня была устремлена! Рыжая и дикая кошка, бродячая акробатка в прошлом, и потребляла его силу! Раздалась от неё в три раза против прежнего своего объёма, а всё насытиться не могла! А теперь, как я слышала, он невинную девушку себе где-то раздобыл для того, чтобы вселить её на моё место. Да разве я сожалею? Об этой дурочке — да! Пусть теперь сливается с этим диким чудом природы, если окажется к тому способной…

— Замолчи! — потребовала я, поняв, куда она клонит. Я не собиралась обсуждать с нею такие вот подробности.

— Но ты понимаешь, я слышала о том, что приближаться к тем, кто работают в «Зеркальном Лабиринте», нам, простым девушкам, себе дороже…

— Вот и задумайся. Уж коли тебе дана на что-то твоя голова философа. Пусть она потрудится над обузданием твоего похотливого тела.

Как и все легкомысленные женщины, она быстро меняла тему беседы и с интересом спросила, — Ты помирилась с Каменным Красавчиком? Ждёшь его? — Чашечки стояли на своём месте, на столике у цветников, но Антон, которого Рудольф обзывал для чего-то Антуаном, стал у меня редким гостем. Да я и не всегда замечала его отсутствие. — Не знаю, как и быть, — продолжала Эля, забыв о своём вопросе, — Не хватало ещё получить открытый статус падшей.

Вечером Эля сидела на террасе с девчонками и болтала с ними.

— Ну чего? — спросила я.

— А! — Эля махнула рукой, — Опять прибыл печальный посланец и как-то подозрительно радостно сообщил, что тот, кто назначил встречу, срочно куда-то отбыл. Издеваются, что ли, от скуки? Как думаешь? Да ещё мне скалится в лицо и говорит: «Может, согласна будешь на замену одного другим? Пойдём, погуляем? Погода отличная». Я поломалась для вида. Парень уж больно хорош, да молод совсем. «Я бы и прогулялась, для здоровья прогулки необходимы. Но работы у нас в «Мечте» много и вся срочная. Завтра приходи, если по дороге на другую не наткнёшься и обо мне забудешь». Он посмотрел так серьёзно, а обиделся как маленький. Ну, я прогулялась с ним, покрутила задом, шествуя по дорожкам, а потом разошлись, поскольку я не такая женщина, чтобы с налёта для всякого становиться доступной… Если же честно, то он и не домогался. Не самой же мне его домогаться?