Позади раздался грохот. Непрочный засов отлетел в сторону. В дом тут же ворвались запахи крови и гари вместе с сотрясающим воздух громким, почти безумным хохотом. Ковел повернулся, на ходу размахиваясь топором, который все еще держал в руках. Но в тот же миг холодная сталь меча вонзилась в его тело, а удар чьего-то сапога заставил обрушиться назад, на собственного сына, наполовину выбравшегося из окна.

– Куда это ты собрался? – надменно засмеялся один из преступников, хватая мальчика за рубаху и с силой втаскивая его обратно.

В тусклом свете масляной лампы последовал новый взмах меча. Но кого оружие поразило на этот раз, Демела уже не увидела. Впервые в жизни она едва помнила себя от ужаса. Девочка закрыла глаза, дрожа всем телом, будто в лихорадке. Отчаянно стараясь не слушать крики матери и своих братьев, не обращать внимания на свист, с которым острое лезвие рассекало воздух, одного за другим вынуждая их замолчать навсегда. Сразу за этим последовали несколько мгновений звенящей тишины, показавшиеся ей вечностью. Тем не менее по какой-то неведомой причине убийцы все еще медлили, сохраняя ей жизнь.

– Это она? – спросил один из разбойников.

– Да, – послышался в ответ до боли знакомый голос. – Та самая тварь, о которой я рассказывал.

– На вид вроде бы обычная крестьянская девка, – неуверенно протянул другой.

– Какая разница? Ваше дело – убить ее.

– С радостью.

– Но сначала хочу поболтать с ней в последний раз.

С величайшим трудом Демеле наконец удалось заставить себя открыть глаза. Первое, что она увидела – мертвые тела родных, безжалостно изрубленные оружием головорезов. По полу от них медленно, словно в кошмаре, растекалась кровь. Ее было так много, что она заполнила почти треть комнаты. В ней же грязными сапогами стояли убийцы, похоже, совсем не придавая тому значения.

В проеме двери с привычным пренебрежительным спокойствием на лице находился Прадим. Как-то неловко переступив через порог ее дома, он подошел ближе и взглянул на девочку сверху вниз. В нем не было ничего. Ни сожаления, ни злости, ни ненависти. Лишь отголосок некоего странного чувства, которое всегда, с самого начала их общения, присутствовало в нем. И теперь с удивлением она наконец осознала – это был страх.

– Вот и все, – произнес он, будто ему впервые удалось одержать над ней верх в одной из нелепых детских игр. – Сейчас ты умрешь.

– Почему? – Демела отчаянно пыталась сдержать слезы. Но у нее не вышло. Однако их вызывала вовсе не близость собственной гибели, а бездонная скорбь и понимание, что за один миг по неизвестной причине ее лишили всего, чем она дорожила. – Для чего тебе это?

– Ты говоришь о том, что случилось с деревней? Или имеешь ввиду собственную смерть? – криво усмехнулся он. – Впрочем, объясню по порядку. Видишь ли, мне захотелось изменить свою жизнь.

– И для этого ты решил принести в жертву жизни остальных?!

– Можно сказать и так, – невозмутимо кивнул он. – Считаешь, до самой смерти гнуться в поле было тем, о чем я всегда мечтал? Тебе самой не опротивело находиться в месте, где один день неизменно повторяет другой, а свою судьбу ты знаешь на годы вперед? Я вот, к примеру, ненавидел все это. Они, те, кого я знал с самого рождения, всегда напоминали мне безвольное стадо, бродящее по округе без цели. И, если уж предоставился выбор, не лучше ли примкнуть к стае волков, которая это стадо уничтожит?

Мне повезло, такой выбор у меня был. Пару месяцев назад я забрел в лагерь разбойников, обосновавшихся к востоку отсюда. Они расположились в лесу, грабили всех, кто проезжал мимо по дороге. Я мог бы уйти, потому как наблюдал издалека, и они не сразу заметили меня. Вместо этого я направился прямо к ним, решив рискнуть всем и поговорить с главарем. Сказал, что хочу присоединиться к ним и готов сделать все, что для этого потребуется.

Оказалось, о нашей деревне они знали уже давно. Но даже по их меркам брать у нас было особенно нечего. Гораздо выгоднее в их глазах было сидеть на месте, опустошая карманы и обозы редких торговцев, осмелившихся ехать по тракту близ их стана. Королевской гвардии на это, судя по всему, плевать. А вот нападение на деревню не осталось бы незамеченным, пусть слухи об этом и пошли бы не сразу. Им пришлось бы бежать в другое место, подальше от властей.

Единственным, что прельщало их, были деньги, которые староста собирал со всех жителей, дабы по осени заплатить оброк. Даже сейчас, к началу лета, их уже должно было скопиться немало. Остальное, вроде запасов зерна, моих новых друзей не интересовало. Только вот старик прятал монеты так, что даже никто из его семьи не знал, где они находятся.

Разбойники пытались надавить на него, подсылали своих людей, но ничто из их действий не принесло результата. Поэтому они быстро оставили нас в покое. Ведь даже сталь и угроза гибели близких наверняка не заставили бы его говорить.

В обмен на возможность стать одним из них я пообещал узнать, где находится тайник. Сказал, мне безразлично, что они сделают с жителями. Попросил лишь на время оставить в живых тебя.

Вскоре, как ты сама понимаешь, мне удалось проследить за старостой. Я вернулся к разбойникам и пообещал поведать обо всем после того, как они нападут на деревню и исполнят свою часть соглашения. Наверное, можно назвать это посвящением кровью. Отныне я один из них.

– Но почему непременным условием было сохранить мне жизнь? – всхлипнула девочка.

– Не волнуйся, это ненадолго. – Злость, и тени которой раньше не было во взгляде Прадима, теперь вспыхнула в нем вперемешку с надменным торжеством.

– Не понимаю! Ты всегда защищал меня!

– Защищал? Я боялся тебя, сколько себя помню! Я ненавидел тебя!

– Но почему?

– В тебе есть что-то странное, Демела. Какое-то зло. И это пугает до дрожи. Не знаю почему, но я всегда был уверен – стоит разозлить тебя, сорвать с лица эту маску безразличия, как все мы тут же горько об этом пожалеем. Только по этой причине я становился меж тобой и другими.

По правде говоря, сегодня я с радостью посмотрел бы, как Равен устроит твою казнь. Только вот беда в том, что убивать тебя на самом деле он не собирался. И кто знает, как ты решила бы отомстить всем нам за это представление?

– Ты продал всех, кого знал, а теперь называешь злом меня?

– Я сделал это ради собственного будущего. Жизни любого из стада, обитавшего в нашей деревне, все равно ничего не стоили.

– А ведь мои родители только недавно говорили, что я, должно быть, нравлюсь тебе. – Демела вдруг почувствовала, как вместе со скорбью и нарастающей ненавистью из глубин ее души поднимается нечто, чего она прежде никогда не ощущала.

– Как может кому-то вообще нравится сумасшедший выродок, вроде тебя? – сплюнул он. Потом посмотрел на разбойников и с безразличием произнес: – Я сказал все, что хотел. Как только уйду, можете порезать ее на куски.

– Не останешься полюбоваться? – ухмыльнулся один из них.

– Насмотреться на это еще успею. Теперь я в ваших рядах.

Когда дверь за Прадимом захлопнулась, что-то внутри дома мгновенно изменилось. «Друг», все время, как девочке казалось, встававший на ее защиту, понимавший ее и разделявший ее одиночество, даже когда они находились среди прочих детей, и оказавшийся в итоге самым отвратительным из всех, кого она знала, этой перемены уже не увидел. Не заметили ее и убийцы, стоявшие рядом. Однако тени вокруг стали чуть более густыми, словно отражая ту непроглядную тьму, что пробудилась в ее душе. Пламя лампы затрепетало и зашипело, готовое вот-вот погаснуть. Тихие шорохи заполнили комнату, как если бы десятки невидимых грызунов и насекомых сновали где-то неподалеку.

– А паренек и правда подал неплохую идею, – с какой-то нездоровой радостью обратился к Демеле разбойник, стоявший справа. – Разделаем тебя на части, пока ты жива. Что скажешь?

Однако стоило ему заглянуть в глаза девочки, улыбка быстро сползла с его лица. В них оставалось теперь слишком мало человеческого. Холодный блеск, приоткрывавший что-то непостижимое, не содержал в себе ни страха, ни гнева, ни презрения. Такого взгляда просто не должно было быть у ребенка, и осознание этого невольно заставило мужчину отпрянуть.