– У Топилина хорошая квартира, тебе хватит места, – старался не смотреть на жену Климов. – Мои ключи оставь у соседей.

И он вышел. Он сразу отправился в военкомат. Там некоторое время думали, куда его направить, пока один мужик с перебинтованной рукой не произнес:

– Василий, отправляй его к проводникам с собаками.

– Я… я вообще не умею с собаками, – испугался Климов. – Да у меня и собаки-то никакой нет.

– У минеров был парень с собакой. Парня вчера похоронили, собака осталась. Обучена. Направим к кинологам, они обучат, подскажут. Они прямо сегодня отъезжают. Или чего – еще выбирать будешь?

Климов представил, как он вернется в пустую квартиру, как ему будет звонить директор и упрашивать остаться, а ему так надо было уйти прямо сейчас, сию же минуту.

– Давайте вашу собаку.

Вот так он здесь и оказался. Да и разве обязательно любить этих собак? А бить… как не бить-то, если она ни фига не понимает? И все нормально было, пока эту Белову черт не принес… А теперь вот переведут. А они ведь уже и с мужиками сработались. Да, были кое-какие трения, но это так – мелочи. В целом, хорошие мужики, нормальные. Не трусы, и подлецов нет. Вот кругом эти бабы виноваты!

Климов и не помнил, как уснул. Кажется, только прикрыл глаза, а тут уже его за плечо кто-то дергает и орет в самое ухо:

– Климов, мать вашу!! Ясенцев!! Какой идиот это сделал?!

Орал, конечно же, сержант. Он подбегал то к Ясенцеву, то к Климову и изо всех сил тряс парней, пытаясь разбудить.

– Тише ты, сержант… – бурчал Климов. – Сейчас душу вытряхнешь.

– Откуда она у тебя – душа-то? – весело фыркал Леха Ясенцев, старательно пряча глаза от сержанта.

– У кого еще там детство в заднице играет?! – не мог успокоиться Сенин. – Что это, я вас спрашиваю?!! Ясенцев – это ты, гад такой?! Климов?! Или ты?!

Данилов, изо всех сил стараясь показаться дико суровым, протянул Климову бинокль и кивнул в окно.

В бинокль было отчетливо видно, как на одном из немецких блиндажей развивается белый флаг, на котором русскими буквами было выведено: «Клим, надери нам жопу!».

Климов только протяжно вздохнул. Затем подошел к Ясенцеву, взял его за пуговицу и нежно произнес:

– Ты не трус, Ясенцев, нет. Ты дебил. Ага…

– Да пошел ты! – резко одергивает его руку тот. – Громче ори, чтоб сержант прибежал.

– Да я вам!! – тут же подскочил сержант. – Я вам обоим…

– Това-а-а-рищ сержант! Я-то тут вообще… рядом проходил, – пожал плечами Климов. – И по-о-о-олностью с вами согласен – детство, знаете ли…

Понимая, что наказания парням не избежать, быстро подошла хозяйка, взяла бинокль, некоторое время смотрела, а потом обернулась к сержанту:

– Ты не кричи, сердешный… Ты вот скажи – откуда твой герой такой флажок взял? Я вон отседова цветочки моей простыни разглядела. Мою простынь разорвал, ирод?

Сержанту ничего не надо было делать – наказание само неизбежно приближалось к Ясенцеву.

– Беги, Леха, – подтолкнул парня к выходу Данилов.

Ясенцев выскочил, но далеко удрать не успел – уже в сенях его настигла рука правосудия:

– Думаешь, не знаю, ради кого петушком-то скачешь? – пыхтела рядом с парнем пышная хозяйка. – Ради Тайки, поди, а? Да только не оценит она – молода еще. А вот я…

Ясенцев влип в стену:

– Не-не-не, и не подходите! – замахал он обеими руками. – Не могу я! Я… я все понимаю – девушка вы страстная… и ни разу еще не старая, не… Красивая даже. Но…

– О, сколь наговорил-то… а чего ж робеешь? – совсем близко дышала женщина.

– Да не могу я! – выскочил из угла парень и метнулся к двери. – Друг у меня…этот… Во! Кудахин! Ага – он. Так он давно меня предупреждал. Говорит: «Ежели на нашу хозяйку глаз положишь, пристрелю». И пристрелит, паразит. Я его знаю. Он жуть до чего страстный!

У хозяйки невольно округлились глаза.

– А кто это Кудахин? Старенький такой? Седенький?

– Да ну какой же старенький? – обиделся за друга Ясенцев. – Андрюха у нас молодой, ретивый такой. Пес у него еще – Валет, все кур таска…М-м-м, сообразительный такой пес, сердечный. Андрюха на цыгана похож. Правда, по-настоящему он грек. Ага. Цыганистый такой…

Хозяйка поправила косу на голове, отряхнулась и поспешила в дом. Вместо нее вышел Сенин.

– Давай, Ясенцев, посиди-ка в бане, – кивнул он парню на двери.

– Това-а-арищ сержант, ну ничего ж не случилось.

– В это раз – да, но тебя, если не накажешь, ты еще невесть чего напридумываешь. А тут тебе не игрушки. Давай в баню. Пойдем, я тебя закрою.

Ясенцев только свистнул Грифа. Будет время собаку в порядок привести.

– Гриф! Пошли со мной. Вот ты представь только – стараешься – стараешься, поднимаешь самооценку нашего отделения, а тебя…Гриф! Ты меня слушаешь? Кому я говорю?!

На следующий же вечер все бойцы смогли оценить результат хозяйской любви – Кудахин вошел в комнату, вытащил из-за пазухи бутыль самогона и брякнул на стол шмат сала.

– Да твою ж в кочерыжку! – не выдержал Данилов. – Ты чего такое сотворил, что тебе баба таким шматком угостила. Да еще и бутыль самогона в придачу подарила?

– Ну… – пожал плечами Кудахин. – Она дала только сало. А самогон… он там просто так стоял… Одиноко прямо так…

– Где там-то? – хихикнул Листьев.

– Да неважно, – махнул рукой Климов. – Тебе все равно не пригодится. Куда тебе с Кудахиным тягаться… Давай, Андрюха, дели провиант, коли спер.

– Да как же спер! – возмущался Кудахин. – Честно отработал! Вот… завтра опять приглашают.

– Иди! Иди, кормилец! – хохотал Листин.

– Только Валета с собой бери, – кивнул головой Климов. – Пока вы там обниматься будете, он хоть банок из погреба натаскает.

Уже совсем поздно вечером, почти ночью, Сенин пошел выпускать Ясенцева, но в бане ни Лешки, ни Грифа не было. Сенин посмотрел вокруг – совершенно точно, никого нет.

– Да куда ж его… Ч-черт… – тихонько ругнулся Сенин. – Если до начальства дойдет, оба под трибунал встанем… Сбежать не должен, а вот что задумал опять?…

Тая поднялась рано утром. Хоть и любила поспать девчонка, но ей никогда не нравилось хоть в чем-то быть поводом для недовольства начальства. И вот, сколько она уже воюет, столько и пересиливает себя. Каждый день, каждый раз. Даже тогда, когда все бойцы еще спят. Им чего – им никто ничего не скажет, а ее сразу носом ткнут, дескать, тебя сюда не за руки – за ноги тащили. Назвалась бойцом, значит, режим для всех один. А то… развели здесь детский сад. И ведь, как бы Тая ни старалась, а за спиной обязательно кто-то буркнет парочку слов ласковых. Даже тогда, когда ее Тишка работает лучше всех, и больше всех мин обезвреживает – все равно есть такие, кто так и ищет, к чему бы придраться. А иные и вовсе не верят ни во что. Думают, что она свои награды заслужила совсем не подвигами. Да лучше вообще не думать, кто там что думает.

Помнится, Тая еще в разведроте была, так на нее хозяйка все время коршуном смотрела. А раз не удержалась и зажала ее в сарае:

– Пока мы тут своих мужиков ждем, такие, как ты с нашими мужиками-то на войне и ластитесь! – злобно прошипела она.

– Пока ты здесь думаешь всякую грязь, – резко оттолкнула ее Тая. – Я твоих детей от смерти спасаю!

После этого хозяйка стала потише, а уж потом, когда из всех в живых осталась только Тая, эта женщина плакала у нее на груди, прощения просила, крестила ее. Даже Тишку к себе прижимала, как ребенка. А ведь деревенские-то бабы не слишком к собакам с любовью – то…

– Чего притихла? – спросила хозяйка. Она тоже была здесь. – Чего плохое вспомнила – вон, как насупилась.

– Ничего… так я, Анна Мироновна, задумалась, – вздохнула девушка.

– Сегодня, смотрю, одну косу заплела… – задумчиво улыбалась женщина. – Красивая ты… Я вот смотрю, по тебе – то тут, почитай, каждый вздыхает. Ну, окромя стариков, конечно.

– Никто по мне не вздыхает, – насупилась Тая. Теперь эта хозяйка начнет ерунду говорить.