– Как думаешь, Варшов, довезут Бабулько-то? – беспокойно спрашивал Данилов у Варшова. – Не слишком он много крови потерял?

– Не слишком, мы быстро подоспели, – пил чай ветеринар. – Да и ребятам его вовремя передали – уже к утру будет у настоящих врачей.

– Вот что ни говори, а Бабулько счастливчик, – фыркал Климов. – Это ж надо – ночь на дворе, а тут тебе ребятам в тыл приспичило, и тебе телега, и сопровождающие, и на больничную койку сразу!

– Позавидовал, – горько усмехнулся Ясенцев.

– Да и какая больничная койка?! – взвился Прутков. – Просто ребята из танкового отделения в Мартыновку передвигались, вот и подобрали по пути.

– Да ладно, чего накинулись? – пожал плечом Климов. – Я без злобы. Микола нормальный мужик, не трус.

– Да и Ванька его нормальный был, – тут же добавил Прутков. – Тоже не трус! И пусть ему там… нормально будет…

И парень захлестнул рюмку водки, как глубоко бывалый вояка. Данилов только покачал головой.

В большой избе, за печкой, в уголке, отгороженном занавеской, была комнатка сержанта. Места там не много, да много и не надо – только, чтобы уместился куцый столик, да железная кровать.

Сейчас на столике был небольшой огарочек свечи, а сам Сенин только что выпил спирта из алюминиевой кружки и негромко опустился на кровать. Посмотрев на небольшое пламя свечи, он достал из нагрудного кармана листок и бережно его развернул. Этот рисунок он сам нарисовал. На листке была лунная дорожка, а по ней, куда-то в небо уходила собака. Над собакой была надпись «Буран».

Сенин крякнул и достал из этого же кармана огрызок карандаша. Еще раз разгладив рисунок он принялся дорисовывать. Теперь следом за Бураном шла другая собака – большая и мохнатая. Над другой собакой была надпись «Ванька».

– Сам поставлю… обещаю, будет памятник… – прошептал Сенин, – укладываясь в постель. – Скромный такой памятник. Им орден не надо… им ничего не надо. Но мы-то, люди, должны помнить!

Утро началось светло, ясно и безоблачно. Бойцы сидели на здоровенных бревнах и грелись на солнышке.

Ясенцев вычесывал Грифа, когда во двор вошла молоденькая девушка, опасливо озираясь.

– Здрассьте, – обратилась девчонка прямо к нему, стеснительно теребя платок, – Мамка к вам отправила. Говорит… у нас праздник. Именины. Шибко-то не до гулянья, но… в гости приходите к нам… со своей собакой, а? Концерт покажите, ребятишек повеселите. А то радости – то у них итак… а мы уж вашим собачкам узелки с едой покладем. Уважьте.

– Чего ж не уважить? – постарался не кинуться в пляс от радости Ясенцев. – Да только не могу я один-то.

– А я вас не одного зову, – терпеливо пояснила девушка. – С собакой я вас. Что ж вы один-то кривляться будете?

– Кхм… так я и с собачкой кривляться не могу один. У нас творческая бригада, – важничал парень. – Нас только вдвоем отпускают. Можно мы вдвоем придем? Ну и с собачками, конечно.

– Так и славно! – обрадовалась девчонка. – Нас – то тоже много будет. И вы приходите, как свечереет. Во-о-о-н в ту избу. Приходите, мы ждать будем.

И девчонка довольно побежала к воротам.

Ясенцев выпрямился, поправил ремень и оглянулся – ну, кто тут еще не видел, как деревенская публика ценит его талант? Бойцы как-то подозрительно внимательно отводили взгляды. Значит, видели. Сейчас начнутся расспросы. Надо поскорее решить этот вопрос.

– Ну, что Гриф, придется отправляться на гастроли, – поглаживал парень собаку по голове.

Неподалеку сидел Кудахин, и Ясенцев направился прямо к нему:

– Слышь, Андрюха, ты сегодня ничего воровать не намылился?

– Леха, я тебя люблю безмерно, – лениво говорил Кудахин, сворачивая цыгарку. – Но могу и в нос дать. Или в ухо? Тебе куда больше нравится.

– Нельзя меня бить, дурень, – почесал себе нос Ясенцев. – Нельзя, я тебя сегодня вечером с собой на свидание беру. Там кормить будут. И собак просили взять, чтобы они там всякие фокусы показали. Кстати, твой Валет пусть «цыганочку» сбацает, он умеет.

– Да чего не сбацать-то? – отозвался Кудахин. – Я и сам могу – и «цыганочку», и «полечку», и «краковяк». «Краковяк» надо? С выходом?

– А «краковяк» я спляшу, – подошел Варшов. Этот дядька слышал, как к Ясенцеву подходила девчонка, и просто побоялся, что молодые, горячие парни наломают дров. – Я даже Одера брать не буду.

– Ну во-о-о-т! Позвали меня, а тут тебе целый паровоз намылился! – возмутился Ясенцев. – А если мне с девчонкой поцеловаться захочется?

– И мне? – обернулся к Варшову Кудахин. – Тоже захочется. Например, поцеловаться, а? Или еще чего?

– Ребята, честно предупреждаю, – вздохнул Варшов. – Со мной не захочется. Поэтому – берите лучше добровольно, а то я и травки могу подмешать. Тогда у вас только одна мечта останется – как бы до нужника добежать.

– Ты, Ясенцев, хорош, как опарыш для рыбы, – хохотал Климов. – На тебя можно любую бабу ловить. Лучше ту, у которой есть чего пожрать.

– Да ну вас, – махнул Леха рукой. – А ты, Климов… Слышь, Климов, научись на скрипке играть, а? Как Поганини! Тот, говорят, тоже урод был, но у него ж такой талант был! Может и в тебе чего отыщется…

Сержант Сенин никакой перепалки не слышал. Он рассматривал карту, когда к нему за шторку вошла худенькая белокурая девушка с коккер – спаниелем на поводке. Девушка была в гимнастерке, а сверху была плащ-палатка. Лицо у нее было очень строгим, но вот ее миловидные кудряшки, пушистым облаком окутавшие голову, совсем не вязались с тем строгим образом, который она сама себе придумала. К тому же, непослушная прядка все время падала на лицо, и девчонка ее сердито сдувала.

– Товарищ сержант! – громко отчеканила девчонка. – Рядовая Белова прибыла для дальнейшего прохождения службы!

Да еще этот пес «дамской» породы. Сенин отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Повернулся уже хмурый:

– Вольно, Белова. Где служили? Почему к нам? Что может собака?

Девушка старалась быть совсем строгой. Она так боялась, что ее не возьмут в это специальное отделение! А ведь им с Тишкой самое место именно тут. Да и сержант… вон какой злой… А глаза синие-синие…Хм… М-да, надо по всей строгости…

– Я со своей собакой Тихоном служила в разведроте, – чеканила девушка, строго глядя перед собой. – Тихон закончил специальную школу. Умеет… практически все. Особенные способности раскрыл в минно-разыскном деле.

– Мы уже сами посмотрим, какие у него способности. Идите, Белова, устраивайтесь. Собаки у нас живут в сарае, определите и свою туда же. А сами…

Девушка стояла, как изваяние, только сдувала непокорную прядь. И чем больше она ее сдувала, тем больше прядка закрывала лицо. Вон, вообще все лицо закрыла.

Сенин спрятал усмешку и произнес серьезно, насколько мог:

– Белова… Волосы убери. Иди к Варшову, пусть он тебе хоть бинт даст, что ли? Привяжи как-нибудь.

– Есть!

– И устройся…

– Мне хозяйка уже показала, где мне можно, – продолжала девушка смотреть вперед.

– Хорошо, ступайте.

Девушка не вышла, а прямо четко прошагала за цветастую занавеску. Сенин только покачал головой – надо же, кого только на войне не встретишь. И вот это тоже боец… и ее собачка прямо все умеет. Практически все! Хотя… девчонка-то не из кружевной постели сюда прибыла. В разведроте служила, вот тебе и девочка с собачкой.

Белова Таисия вышла от сержанта и сразу прошла в большую комнату, где сидели бойцы. Варшов еще не ушел «на гастроли», поэтому девушке сразу на него указали. И девчонка обратилась к нему.

После Варшова Белова подошла к хозяйке. Изба была просторной. Первая комната была большая и в ней расположились бойцы, а во второй, маленькой, проживала сама хозяйка. Сюда она девчонку и определила.

– Миленька ты моя, чего с тобой приключилось-то? – заохала хозяйка, крупная женщина.

– Ничего страшного, – махнула рукой Белова. – Так надо.

– Ну, если надо… – качала головой хозяйка. – Ить чего деиться, совсем дитев на войну-то берут. Тебе б в куклы играца, а ты с мужиками, да по войнам… Давай ко мне в комнату, не дело это молоденькой девчухе с мужуками-то… давай сюда. И собачонку свою вот сюда клади. Под стол. Она у тебя не кусается?