«Пока мы будем сидеть и скромно пировать в Красном Кабачке – размышляла государыня – все внешние и внутренние бури дай бог улягутся. Иначе и быть не может. Давайте укроемся там на часик от всяческих ужасов окружающего мира. А после, вдоволь наевшись, натешившись кренделями, мы продолжим наш путь. И солнце нам засияет, и ангелы будут нам петь свои песни». Но куда же нам ехать, любовь моя? В это время несчастный офицер, не в силах сдерживать себя, выплеснул на пол очередную порцию жидкого кушанья. Хорошо что государыня этого не видела. Кондуктор, едва переведя дух, устремился к переднему сиденью с мокрой тряпкой наперевес. Закипела битва. Какой он, однако же, герой! Побольше бы нам таких.

Я порылся в карманах. Пара монет, три каштана и один желудь, подобранный однажды в Павловске, на безымянной для меня дубовой аллейке – не слишком много, чтобы закатить даже самую скромную пирушку, с ливерным пирожком, сосиской и солоноватым загогулистым кренделем. Наберется дай бог на одну кружку пива. Прикидывая, как мне потратить мои скромные капиталы, я непроизвольно закрыл глаза и вдруг снова переместился в пространстве и времени.

***

Очнулся я, разумеется, в родном департаменте. Только уже не у порога, валяясь в виду у всей славной Лифляндской улицы – и ее двуногих и четвероногих обитателей – а опять-таки у себя в кабинете, среди неразобранных и нерассортированных бумаг. Директор, проходя мимо, обругал меня последними словами. «Вячеслав Самсонович – напустился он на меня – вы опять валяетесь тут, как ленивый бурундук. За что я вам плачу деньги?» То есть как за что. «Вот ведь мегера в штанах» – с досадой подумал я. Все равно он мне ничего не платит. Директор скрылся, сотрясая коридоры бесконечными воплями, а я закурил дешевенькую драгунскую сигарету, роняя пепел на весьма и весьма важные и секретные бумаги, каждую из которых можно было бы продать на Сенной площади за миллион рублей, не меньше. Ну а зачем мне миллион, любовь моя, когда весь мир в моем кармане, вместе с желудями и каштанами.

Вот только что мне с ними делать, любовь моя, с этими каштанами. «Ну, если нам не хватает денег на Красный Кабачок, тогда махнем с вами в Монголию, а? Вы поедете со мной в Монголию, Вячеслав Самсонович? – спросила государыня и ее глаза лукаво заблестели – мы просто спросим у кондуктора, на какой остановке нам выходить». Ну вот опять она про Монголию. Почему Монголия? Что она там нашла?

«Ваше Величество – говорю – наверное, мы проскочили нужную остановку. И теперь Монголия очень и очень далеко. Ни на трамвае, ни на извозчике, ни пешком нипочем не доберемся. Кондуктор был слишком занят со своей тряпкой, чтобы нас предупредить».

«Ах как жаль – загрустила государыня – ну, если нам не суждено добраться до Монголии, тогда пойдемте все-таки в Красный Кабачок. Меня там знают и готовы отпустить еды в долг, в счет будущего. В любом случае, нельзя отправляться в Монголию на пустой желудок».

«Это разумно – согласился я – с пустым желудком в Монголии делать совершенно нечего». И мы решили для начала направиться в Красный Кабачок, который, если верить государыне, был гораздо ближе.

***

В это время стряслось довольно сильное наводнение. Вода быстро прибывала. Вскоре наш трамвай уже напоминал катер, плывущий сквозь безбрежное море. Волны шумели. Ветер гудел. Прямо посреди трамвайных путей лежал, чуть опрокинувшись набок, старый видавший виды броненосец. Наверное, это «Адмирал-генерал Апраксин» – подумал я. Его высокие трубы все еще дымились, как две папиросы. Хотя мог и ошибаться. Я ведь немного подслеповат. Он лежал поперек затопленного шоссе, словно выброшенный на мелководье кит, еще подающий признаки жизни. Чья грудь еще дышит, а раздутое брюхо позеленело от водорослей и всевозможной морской прилипчивой живности.

«Дальше только вплавь» – предупредил кондуктор, прервав бесполезные занятия и упражнения с тряпкой. Вода, подумав и помешкав немного, хлынула и полезла в трамвай через открытые форточки. «Полундра!» – крикнул какой-то моряк, ездивший в город по мелким коммерческим делам. И бросился к выходу. Он с размаху бултыхнулся в холодную воду, которая так и бурлила вокруг – и куда-то поплыл, ожесточенно работая руками и ногами.

«Далеко ли тут до Кронштадта?» – крикнул он, оборотив голову.

«Достаточно» – ответил кондуктор, сверившись с замызганной карманной картой.

«Ну, тогда к вечеру буду там – уверенно сказал моряк и поплыл себе дальше – если я не поспею, командир с меня семь шкур спустит».

Кондуктор пожелал ему счастливого пути. Безымянный броненосец по-прежнему лежал на боку, поперек Петергофского шоссе, вхолостую вращая винтами и перегораживая нам дорогу.

«Вот броненосец на путях – лежит, как старый черепах» – промолвил вдруг сухопутный офицер, наконец-то опорожнивший свои внутренности – блеснул молодыми счастливыми глазами – и громко рассмеялся.

Мы сидели с ней в Красном Кабачке, хотя я не вполне уверен, что это был именно Красный Кабачок. Я не успел прочесть ни названия, ничего. Государыня впрочем сказала что это он и есть, и этим надо гордиться и вообще какое чудо и просто фантастика, что мы сюда попали. «Ты должен обязательно увидеть Амалию Ивановну – предупредила она – как увидишь, обязательно поклонись ей и поцелуй ручку». Высокая старуха, бывшая прусская гренадерша, прямая и длинная, как трамвайная рельса, прислуживала нам. Это и была знаменитая Амалия Ивановна Кессельринг, между прочим видавшая Наполеона. «Вот прям как тебя, голубчик – прошамкала она, беззастенчиво разглядывая меня – я в него стреляль, а он говорит мне «не стреляй в меня, Амалия Ивановна, я бессмертен».

***

Я, как и советовала государыня, поцеловал ей сухую и жилистую обветренную руку, пропахшую табаком и порохом, и Амалия Ивановна расцвела от счастья.

«Ишь, какой сладенький – прохрипела она – у нас в полку таких не было».

«Вот еще не хватало – подумал я – на меня положила глаз столетняя старуха, вроде как баба-яга».

«Он небесный начертатель» – промолвила государыня.

«Небесный начертатель… – восхищенно промямлила Амалия Ивановна и снова бесцеремонно и придирчиво оглядела меня с головы до ног – небесный начертатель… небесный начертательных… чудно… чудненько… а что это такое?»

«Я прокладываю морские и небесные маршруты – представился я – от сих и до сих».

На всякий случай я неловко шаркнул ногой, добиваясь старухиной благосклонности.

«Небесные маршруты – сообразила Амалия Ивановна – это, стало быть, где ангелы летают. Я люблю это дело. Ну, тогда милости просим».

Амалия Ивановна усадила нас за стол, на котором пыжились и возвышались, наподобие гренадерских шапок, твердые наутюженные и накрахмаленные салфетки.

«Нам тогда пива и крендельков, Амалия Иванна – попросила государыня – и чудесной вашей красной капусты, пышной, как лисий воротник, огненной, как хвост кометы, мокрый, как поцелуй. И сладкой, как у меня, на далекой, далекой родине».

Амалия Ивановна улыбнулась, будто припоминая чего-то.

«О, майн гросс Фатерлянд…»

«Княгиня Дашкова таковую тоже любила» – присовокупила она, подразумевая, очевидно, красную капусту.

«У Амалии Ивановны просто необычайная, волшебная красная капуста, у нас так не умеют. И еще холодный расплющенный колотушкой картофельный салат – похвалила ее государыня – со сладким-сладким уксусом».

Амалия Ивановна милостиво кивнула и удалилась на кухню, поскрипывая механической деревянной ногой, чтобы сделать необходимые распоряжения.

«У Амалии Ивановны ногу отгрызли волки, пока она зимой ночевала в открытом поле, где-то под Малоярославцем» – объяснила государыня.

«Чудесно» – подумал я.

«А вторую она на всякий случай приберегла» – сказала государыня.

Вот интересно – для кого?

Через минуту, впрочем, Амалия Ивановна вернулась, чтобы принародно озвучить весьма важное объявление. «Пива и крендельков у нас более нет – доложила она – сосисок нет. Красной капусты тоже нет. И не будет. Капуста – капут». И Амалия Ивановна сотворила жест рукой, как будто хотела вздернуть кого-то на виселицу.