Запомнился мне и профессор Стахоцкий, который читал теорию интегралов. Это был древний старик, очень знаменитый, он еле передвигался, и его всегда сопровождала дочь. Он почему-то относился к нам, студентам, как к обвиняемым, и, прерывая лекцию, читал нам нравоучения, считая, что мы, молодежь, виноваты в голоде и разрухе. Это было время, когда события разделили людей на два лагеря, и многие, продолжая нести свои старые обязанности, тем не менее потеряли почву под ногами. Одним из таких был профессор Рождественский, известный физик, специалист по спектроскопии. Вскоре он покончил самоубийством.
Я помню записку на дверях физического факультета университета: «Проф. Рождественский на дому никогда и никого ни по каким делам не принимает». Нас, студентов, это забавляло и отчасти удивляло, так как в то время университет не отапливался, холод был адский, аудитории пустовали и было принято ходить на квартиры преподавателей не только для сдачи зачетов, но и слушать лекции. Так я бывал на квартире профессора Мещерского в Первом политехническом институте и сдавал ему теоретическую механику. Жил он в Сосновке, в большом профессорском флигеле в парке Политехнического института — мне запомнились его сухие, жилистые, красно-сизые узловатые пальцы и весь его голодный и замерзший облик. Он самозабвенно, несмотря на лишения, продолжал делать свое дело.
К сожалению, я не мог посещать занятия регулярно – по-прежнему служил на флоте. Поэтому я получил разрешение Павлова заниматься в физической лаборатории университета в воскресные дни и старался за воскресенье наверстать упущенное, выполняя сразу по нескольку заданий и работая с утра до вечера один в большой пустой лаборатории. Помню, как в этих условиях я мучился иногда над какой-нибудь работой, описание которой помещалось на потертом и рваном листике бумаги, и не мог понять, что же надо делать, а спросить было некого. Заходил сторож и давал советы, может быть, более ценные, чем мог бы дать ассистент, — он десятки лет убирал в лаборатории и видел, что делают студенты.
БОЙ С БЫВШИМИ ДРУЗЬЯМИ
Весной 1919 года страны Антанты начали первый поход против Советской республики.
13 мая 1919 года началось общее наступление на Петроград. Войска Юденича прорвали фронт между Нарвой и Чудским озером, создавая непосредственную угрозу городу. Английский флот, вошедший в Финский залив, поддерживал наступление Юденича.
Советское правительство призвало всю страну на помощь Петрограду. Питерские рабочие готовили город к обороне.
Отряды моряков Балтфлота сражались на самых опасных участках сухопутного фронта. Действующий отряд кораблей Балтийского флота поддерживал своим огнем наступление
7-й армии в приморском районе и защищал ее тылы от высадки вражеских десантов. 18 мая эсминец «Гавриил» и несколько тральщиков провели первый бой с четырьмя английскими миноносцами.
В таких условиях боевой штурман-подводник не мог остаться на берегу. Берг явился с новым назначением к командиру «Пантеры» Александру Николаевичу Бахтину. Бахтин в свои
24 года считался опытным подводником. Он провел несколько лет в подводном плавании, а во время империалистической войны служил старшим офицером подводной лодки «Волк». Бахтин командовал «Пантерой» лишь с 25 ноября 1918 года, но успел сделать на ней несколько боевых выходов. На «Пантере» сформировалась отличная команда, дружная, дисциплинированная, прекрасно знавшая свое дело. Он быстро сблизился со всей командой, а со многими подружился на всю жизнь.
Первый боевой выход Берга на «Пантере» состоялся в ночь на 24 июня 1919 года. В предрассветном тумане лодка вошла в Копорский залив, где крейсировали корабли интервентов. Когда видимость улучшилась, на горизонте показались английские тральщики. Они проводили контрольное траление фарватера. Ради такой добычи не стоило обнаруживать своего присутствия. «Пантера» заняла позиционное положение.
Здесь штурман обнаружил, что из-за неисправности счетчика скорости — лага, прибора, играющего для корабля ту же роль, что спидометр для автомобиля, — лодка в тумане прошла через свои оборонительные минные поля. Берг доложил об этом командиру. Курс был немедленно выправлен, но пришлось возвращаться через те же минные поля.
«Об этом мы не говорили со штурманом, — писал впоследствии Бахтин, — не желая возбуждать волнения в личном составе. Мы без слов понимали друг друга. Но час, пока мы не вышли на чистый фарватер, показался мне необыкновенно длинным…»
Пройдя некоторое время полным ходом по фарватеру и не видя неприятеля, лодка снова вошла в Копорский залив. Она погрузилась и продолжала идти под перископом.
Около 11 часов утра старпом А. Шишкин обнаружил перископы неприятельской подводной лодки. Они то показывались, то исчезали справа по борту «Пантеры». Это тоже была второстепенная добыча, и Бахтин дал команду к погружению. Ход был уменьшен до самого малого, и лодка шла по приборам. Когда через час поднялись на перископическую глубину для осмотра горизонта, впереди по курсу обнаружили сразу две подводные лодки. Они неподвижно стояли в надводном положении.
Команда одной из них купалась, в полной уверенности, что ни один советский корабль не нарушит их покоя.
Две лодки — уже цель. Бахтин решил атаковать. Он провел «Пантеру» в узкий проход между вражескими лодками и, когда до дальней было всего шесть кабельтовых, послал в нее торпеду. Затем, развернув «Пантеру» вправо, он направил вторую торпеду в другую английскую подлодку. Однако атака была неудачной. Торпеды ушли на глубину и зарылись в грунт.
Первая английская лодка сразу послала ответную торпеду в «Пантеру», но она прошла справа по корме. Вторая лодка спешно подбирала купальщиков. Бахтин решил атаковать ее еще раз. Подойдя на четыре кабельтовых, «Пантера» дала залп из обоих носовых аппаратов. Однако в этот момент английская лодка тронулась с места и развернулась. Обе торпеды прошли мимо.
После залпа «Пантера» не удержалась на глубине и всплыла. Глубина была недостаточна, и вода не успела заполнить опустевшие торпедные аппараты. А кроме того, рулевой среагировал на мгновение позже, чем надо.
Последовала команда:
— Все свободные в нос! Глубина двадцать метров, право на борт!
«Пантера» погрузилась, разворачиваясь вправо. Но раньше чем она достигла безопасной глубины, вокруг начали рваться ныряющие снаряды. Англичане, находясь в надводном положении, смогли быстро изготовиться к бою.
«Пантера» около часа шла под водой в районе малых глубин. 15–20 метров совсем недостаточно для такой лодки, и она несколько раз касалась килем грунта. Только через полтора часа подняли перископ, но стекла запотели и ничего не было видно. Лодка осторожно всплывала, чтобы обнажить иллюминаторы рубки, вдруг раздался сильный взрыв, и Бахтину пришлось скомандовать срочное погружение.
Теперь лодка шла между нашими минными полями. Берг ориентировался главным образом по рельефу дна. Впрочем, задача его отчасти облегчалась тем, что «Пантера» была первой подлодкой, на которой наряду с магнитными компасами был установлен гирокомпас. Гирокомпас, техническая новинка того времени, обеспечивал в течение нескольких часов подводного плавания лучшую точность, чем магнитный компас.
Жизнь команды зависела от опыта и искусства нового штурмана. Берг рассчитал абсолютно точно: «Пантера» всплыла в четырех милях от Шепелевского маяка. Англичане не рискнули преследовать ее так далеко.
Бывшие друзья стали противниками! Мог ли Берг в 1916–1917 годах предположить, что он будет стремиться торпедировать английские подводные лодки? Как могли полюбившие его английские матросы догадаться, что их штурман станет противником?
БЫЛО ЛИ ТЯЖЕЛО?
Даже в это время Берг пытался заниматься и готовиться к экзаменам. Конечно, не в походах, а на стоянке в Кронштадте, хотя и тогда обстановка была напряженной. «Пантера» стояла у базы «Память Азова», пришвартованной у стенки порохового завода. Каждое утро регулярно налетали поодиночке или группами белофинны или английские самолеты из Финляндии. Они бросали на Кронштадт бомбы и стрелы — рвались к пороховому заводу. Моряки, однако, относились к этому весьма спокойно, выходили на верхнюю палубу и следили за бестолковой войной — англичане летали низко и бросали бомбы куда попало. Форты и корабли отстреливались из малокалиберных зенитных пушек и пулеметов. «Пантера» и «Вепрь» — подводная лодка, швартовавшаяся с другого борта базы, — тоже стреляли, отпугивая англичан. На палубу «Памяти Азова» падали стрелы. Моряки поражались бессмысленности таких действий авиации — эти стрелы военным кораблям явно не могли причинить ущерба. Но однажды бомба угодила в стоящий рядом с базой транспорт, прямо в помещение команды, и наделала там много бед. Видя, что наши подводные лодки привлекают к себе внимание английских самолетов, и боясь соседства с пороховым заводом, Бахтин решил уйти в более безопасное место и перевел «Пантеру» к наружной стенке Кронштадтского внутреннего рейда, где обычно стояли линкоры. Жить стало спокойнее.
