Что? Я уже слышу вопрос, который вы хотите мне задать. Сейчас отвечу. Я ведь читаю ваши мысли. Вы спрашиваете: «Как же все-таки он различал запахи?» Каждый из них имеет свои особые свойства. Например, запах травоядных животных очень слаб. Буйволы, олени, овцы — все они пахнут одинаково; разве только запах овцы немного тяжелее. Отличать хищников от травоядных совсем не трудно. От всех хищников пахнет мертвечиной. Их запах не только тяжел, но и противен. Для нас, слонов, плотоядные звери все равно что живые трупы.

Дикие кошки и собаки не похожи друг на друга. Кошки обычно пожирают только собственные жертвы, а собаки — всякую падаль и чужую добычу. Поэтому волк пахнет отвратительней, чем тигр и леопард. Гиену легче всего узнать по запаху, потому что она не ест ничего, кроме падали. Дикие собаки и волки едят меньше падали, чем гиены, особенно волки. Вот как можно отличать их друг от друга. Для меня собака пахнет почти как крыса, а волк — скорее, как ласка. Запах тигра иногда бывает трудно узнать. Молодых тигров узнавать легче — они никогда не притрагиваются к падали. Леопарды изредка едят мертвечину, так же как старые тигры, которым по слабости сил не всегда удается настичь добычу. Поэтому они бродят по джунглям и грабят мелкие стаи волков и молодых пантер. Если пантера спрячет свою добычу где-нибудь на земле, старый тигр непременно найдет и съест ее. Но все это только мешает слонам различать кошек. Когда молодой слон хвастает, что умеет в любое мгновение отличить по запаху леопарда от тигра, можно с уверенностью сказать, что он вас обманывает. Не слушайте его. Но без колебания верьте тому слону, который с гордостью говорит, что всегда отличает собак от кошек. Это мы отлично умеем. Хотя некоторые кошки и едят мертвечину, они тщательно вылизывают свою шкуру. Пахнет от них свежее, чем от грязных собак, которые едят даже разложившиеся трупы и почти всегда буквально смердят. Этот запах ни с чем не спутаешь.

Мне остается только добавить, что встреча с волками после нашего спасения от засухи научила Бахадура не слишком полагаться на свой нюх, когда дело касается всякого рода собак. Извлек он из этого случая и еще один, более общий урок: никогда не становись между голодным зверем и его добычей, если ты не достаточно силен, чтобы одолеть хищника. И, наконец, он видел, как все звери объединяются, спасаясь от общей опасности, но, как только беда минует, все снова идет по-старому. В этом отношении у людей есть преимущество перед зверями. Они могут помогать друг другу так, чтобы никогда не было войны и кровопролития. Человек может достичь того, что не дано животному».

«Самые сильные запахи — те, которые вызваны душевными переживаниями, а среди них легче всего отличить страх. К тому же нужно помнить еще одно: перепуганный зверь либо вовсе не может бежать, либо бежит по замкнутому кругу, словно попав в кольцо. Бахадур, сын мой, запомни это хорошенько. Как только ты почувствуешь, что пробежал по кругу больше двух раз, знай — это страх схватил тебя. Есть только один способ Ослабить его железную хватку — остановиться и подумать о том, что необходимо успокоиться. Ты сразу почувствуешь себя свободнее; это разрывает все путы».

Так наставлял я своего сына в тот весенний день, когда мы с Аджитом, старым слоном, которому теперь было больше ста лет, взяли с собой на прогулку трехлетнего Бахадура. Это была необыкновенная весна, она пришла очень раню и долго не хотела уступать свое место лету. Предгорья Гималаев искрились цветами, запахами и звуками, какие появляются один раз в тысячу лет. Запах сплетался с запахом, птичий крик с птичьим криком, цвет с цветом, и их нестерпимое изобилие росло с каждым часом. Только после заката наши ошалелые чувства получали передышку. Дневные звуки затоплялись журчащими водопадами лунного света. Сирень ласкала своим ароматом наши ноздри. Луна усыпляла яркие краски. Облака крались на своих кристальных ногах от вершины к вершине, а долины и скалы были полны отголосков, похожих на птичий щебет.

Теперь, когда Бахадур стал старше и сильнее, нужно было учить его более сложным явлениям жизни. Я решил меньше рассказывать ему о всяких случаях и больше о чувствах, которые лежат в их основе. Разумеется, чаще всего мы говорили о страхе, этом общем явлении в жизни джунглей. В то весеннее утро мы трое — впереди Аджит, за ним Бахадур, а следом я — отправились в путь. Обезьяны над нами трясли ветки деревьев, срывали молодые почки, но не ели их, а бросали на землю. Олени бродили по двое и по трое, подбирая дары «хануманов». Обезьяны криками предупреждали их об опасности, но нас они не заметили. Олени от неожиданности испуганно закричали: «Кхаккар, кхаккар», и услышав этот скрипучий звук, обезьяны спустились пониже. Повиснув на ветках прямо над нами, они с любопытством разглядывали наши спины. Я успокоительно фыркнул, и они вмиг вернулись на прежние места, ругая глупых оленей. Олени тоже успокоились и снова стали пастись. На время в джунглях все стихло, только дятлы прилежно стучали по деревьям.

Эти птицы весной издают совсем особые звуки. Они долбят дерево клювами, добывая себе пропитание, круглый год, не считая брачного сезона. Но весной дятлы стучат совсем не для этого. Они так влюблены, что забывают о еде, и стучат весной чаще, чем в другое время. У бедняжек нет голоса, чтобы петь любовные песни, и, завлекая своих подруг, они долбят самое твердое дерево. Говорят, что и ночью, если луна светит ярко, они и во сне бьют клювом по дереву. Скажите, разве это не странный способ ухаживания? Я указал на них Бахадуру, который теперь всем живо интересовался.

Пройдя мимо дятла, мы вышли к озеру, которое было все усеяно бутонами лотоса. Там мы услышали какой-то звук, который был громче всех остальных. Он не походил на жужжание пчел. В это время года нет озера без лотоса, нет лотоса без пьянящего запаха, нет запаха, который не привлекал бы к себе пчел, и нет пчел, которые бы не жужжали. Но звук, который привлек нас, скорее напоминал трение травы о шкуру тигра и доносился откуда-то сверху. Вот он стал медленно снижаться и раздался у воды, прямо под нами. Оказывается, это бекас играл со своей подругой. Ветер шевелил его перья, извлекая из них какую-то странную мелодию. Бахадур был в восторге.

Удовлетворив любопытство, которое будили в нем необыкновенные звуки, он обратил внимание на обычные весенние шумы. Слышался голос кукушки, которая гадала, в чье же гнездо отложить яйца на этот раз. Пел соловей, умолкая лишь для того, чтобы поживиться насекомыми.

Вдруг раздался жалобный крик оленя: «Хаккар, хак-кар, хаккар!» Это произвело на Бахадура такое впечатление, что Аджит решил посмотреть, какая же беда приключилась с оленем. Сперва мы не спешили, думая, что ничего страшного нет, так как олени имеют обыкновение иногда шуметь без причины. Но уже через несколько секунд сильный запах страха ударил нам в ноздри и заставил поторопиться. Что же случилось? Мы шли быстро, но бесшумно. Даже трава, по которой мы ступали, тотчас же выпрямлялась — так легка была наша поступь. Тем временем крик оленя перешел в душераздирающий вопль. К счастью, мы были уже близко. Олень стоял на прогалине, и глаза его были уставлены в одну точку, спина изогнулась от страха, а из горла вылетали жалобные стоны. У нас, слонов, не очень хорошее зрение. Поэтому мы не стали вглядываться в траву, а подошли ближе. И хотя запах страха становился все сильнее, нам казалось, что никакой опасности нет. Но тут у самых наших ног сверкнула черная молния. Мы замерли на месте — перед нами была огромная змея со сверкающими холодным блеском глазами. Вот она метнулась вперед, но, к счастью, не обвилась вокруг своей жертвы, а упала рядом с ней на землю. Она промахнулась. Сверкая и искрясь на солнце, питон изготовился для второго броска. Но олень уже обратился в бегство, ему теперь не страшны были и десять питонов — он преодолел магическую власть страха. Через мгновение он был уже недосягаем.