Оля стучит колпачком ручки по столу, как судья на заседании.

– Сдавайте тетради, время вышло.

И следом:

– До свидания, Юлечка, до свидания, до завтра ребята.

Гвалт перемены нарастает за дверью, как рев бури. Оля торопливо берет сумку и погружается в море маленьких быстрых тел, несущих друг друга единым потоком, в котором никто уже точно не знает, куда он идет, и туда ли хотел изначально. Оля плывет среди детей – медленная, фундаментальная, точно заземленная по сравнению с их легкими эфирными телами. Оля чувствует себя фрегатом в волнах – таким большим, таким полновесным – набиваемым с курса.

Кабинет Дашки оказывается заперт на ключ, и Оля стучит в него своим секретным стуком: три раза, один и снова три.

Дашка отпирает моментально, она поспешно доедает булочку с повидлом из столовой, а в руке ее дымится только заваренный чай. Она опасливо озирается и быстро пропихивает Олю внутрь.

– Я уж думала кто-то из детей на консультацию пришел, – выдыхает она. – Никакого от них спасенья, постоянно говорю родителям первоклашек: не заводите вы хомячков, дети еще не готовы столкнуться со смертью.

Оля хихикает, а Дашка наливает ей чай.

– Чего обедать не идешь? Сегодня суп рыбный, твой любимый, весь подвал им провонял.

– У меня к тебе просьба есть.

Дашка смотрит на нее подозрительно, в тайне надеясь, что Оля уже забыла о Парфенове и ее, Дашкином, экспертном мнении.

– Ну давай, рассказывай, – неуверенно мямлит она, и Оля, к Дашкиному счастью, вдруг достает из сумки коробочку и, со смущенный видом, подталкивает ее к Дашкиной руке.

– Даш, ты меня пользоваться научи? – просит Оля. Ее щеки слегка розовеют, и Дашка отмечает какое у Оли по девчоночьи наивное, открытое лицо.

– Ты что, смартфоном пользоваться не умеешь? – вскрывает Дашка коробочку.

Оля неловко пожимает плечами:

– Я все как-то кнопочным… Когда покупала, смартфонов еще не было, а потом Кирюшка, сама понимаешь, не до этого было.

Даша понимающе кивает, уж ей ли не знать про Олины реалии.

– Для начала, попробуем включить, – распоряжается она и с усилием давит на кнопку.

Телефон мертв.

Оля беспокойно ерзает, заглядывая в темный экран.

– Не работает? – и тут же добавляет: – Так и знала! Раз в жизни принес подарок, и тот сломан!

– Кто принес-то? – уточняет Дашка, роясь в ящиках стола.

Оля прикусывает язык, но поздно. Говорить ей явно не хочется, но это же Дашка, как ей не скажешь?

– Андрей, – вздыхает Оля.

Даша выуживает из бардачных ящиковых недр черный провод и принимается тыкать им в телефон.

– Лишь бы подошло… – бурчит она тихо. – И что ему от тебя нужно было?

– Отсрочку по алиментам, – Оле стыдно говорить, точно это она своему ребенку деньги платить не хочет.

Даша качает головой – не удивленная, не расстроенная. Даже не сочувствующая. Но Оля этого не замечает: экран расцветает тусклым голубоватым свечением.

– Заряд кончился, – поясняет Даша, – он тебе зарядку то хоть выдал?

– Нет, только коробочку.

Дашка хмыкает:

– Вот же собака, – и смеется, – телефон лишний у него нашелся, а денег нет.

И Оля вдруг, сама того не ожидая, выдает:

–Да понимаешь, у него ведь дочка есть, ей и подгузники, и прикорм, и по врачам надо, и машина, говорит, сломалась. Ну нет денег, потом отдаст, он ведь всегда вовремя платил, даже и не думал лишнюю копейку Кирюше пожалеть.

У Дашки сердце щемит от Олиной доброты и глупости. Она ведь любит, думает Дашка. Всех любит, даже этого Андрея, а себя не любит. Дашке от этого очень грустно, но и помочь она не может. Дашка-психолог очень хочет с Олей поговорить, раскрыть ей глаза, но Дашка-подруга знает, это дорога в один конец – конец их дружбы. Добрая глупая Оля на самом деле совсем не хочет прозревать, и любой, кто сдёрнет с нее эту старательно намотанную вуаль, станет первым врагом в списке.

И Дашка вздыхает и молча смотрит в оживающий экран и никак не отвечает Оле. Пусть себе жалеет, и любит, и думает, что все вокруг и впрямь такие хорошие и правильные, как в ее голове.

– Чему ты научиться-то хочешь? – переводит Даша тему.

– Мне надо видео в интернете смотреть, Андрей сказал, там Кирюшке мультик включать можно – развивающие.

Дашка понимающе кивает.

– Это можно, главное смотри, что ребенку включаешь. Интернет-дело такое – никаких границ. И хорошо, конечно, но и плохо бывает тоже.

Дашка что-то настраивает, а Оля смотрит. Даша говорит про wi-fi, и Оля отчаянно делает вид, что все понимает. Ей очень стыдно.

Одно дело, слышать непонятные слова от детей – они слиты со своим временем воедино, это потом время пойдет вперед, а они останутся. Но если Оля не в состоянии понять Дашку – это дело совсем другое.

За считанные годы после рождения Кирюши, Олю оторвало от современного хода времени. Замуровало в мгновении, заперло в хрущевке, как экспонат: а это вот Ольга Дмитриевна, человек разумный, но не современный, редчайший представитель культуры 90-х – на стене ковер, телефон с кнопками, Интернет – космические волны, от которых взрываются мозги. Не щелкайте, пожалуйста, вспышками, экспонат биться всего, чего не понимает.

Даша смотрит на нее своими глазами-рентгенами. Она все видит, все знает, от Даши не скрыться. Оля тупит глаза, этот Дашин взгляд невыносим. Она привыкла к безразличным глазам прохожих, к полным отупелой заскорузлой тоски глазам матери, к разочарованным, подернутым веселой презрительной ноткой, глазам Андрея. Но Дашка никогда не смотрела на Олю так – свысока. Как на глупую. Так дети на детской площадке всегда смотрят на Кирюшу.

– Ты сегодня как обычно заканчиваешь? – вдруг зачем-то интересуется Даша.

Оля кивает.

–Вместе с тобой пойдем, интернет подключим. Ничего делать не нужно будет – только деньги раз в месяц клади, и готово.

–– е надо, Даш, я разберусь.

– Никто и не сомневается, – Даша улыбается, и Оля понимает – и вправду, не сомневается.

– Да как оно подключается? Ни черта же… А! Вот!

Оля щурится в яркий, до слезливой рези в глазах, экран телефона. Мама за стенкой сонно шаркает по полу – проверяет Кирюшку, прежде чем уснуть. Свет в кухне погашен, свет в окне напротив – горит.

В правом верхнем углу смартфона появляется значок сети. Оля прикусывает язык от нетерпения. Даша ей все показала – куда нажимать, что писать, где смотреть.

В вопрошающую строку поиска Оля тут же вводит «мультики, развивающие», и пару минут честно и даже старательно изучает подборку. Те, что нравятся, выписывает на листочек по названию, как сохранять, еще не научилась, ну, да и Бог с ним.

Отмотав две страницы с подборками, Оля стирает старый запрос и, не успев даже задуматься, вводит: «Мерседес, стоимость».

Модель Оля не знает и тыкает наугад, на те, что похожи. От цифр у Оли начинает подрагивать нижняя губа. Они, совершенно до этой минуты аморфные, вдруг материализуются во всем блеске и золоте перед Олей.

«А ведь они существуют – такие деньги», невольно думает Оля и тут же краснеет. Конечно же существуют, но не в реальности Оли. Такие числа, по ее пониманию, должны быть гипотетическими, применяемыми только в задачах по выш-мату.

Оля резко и раздраженно откладывает телефон. Без него тишина квартиры становится отчётливее и весомей. Оля притягивает колени к груди, обвивает их руками, кладет на них голову. В темноте, точно единственная звезда в чернильной ночи, горит окно напротив. Два человека ведут беседы, пьют свежий, дымком струящийся, чай.

Свои подглядывания Оля по-умному называет «культурологический интерес». По правде же, в ее интерес нет ничего культурологического. Она наблюдает за этими незнакомыми ей, чужими людьми так долго, что ей уже кажется, будто они родные. И живут они вместе, просто по странному молча. Оля невидимкой ходит меж них, пьет с ними чай, слушает разговоры. Оля призрак.

Оля прижимается горячим лбом к ледяному стеклу – по утрам оно уже подернуто инеем. За мутной синеватой пеленой оранжевый огонь ИХ жизни манит ее неудержимо. Оля вспоминает бьющегося о лампу мотылька, бабочек, сгорающих в кострище. Когда сам ты во тьме и холоде, жизнь отдашь, чтобы чуток погреться.