Между прочим, в отличие от остальных, вполне симпатичной..

— Тут такое дело, маменька, — расправив грязный, как половая тряпка, фартук, обстоятельно начала излагать девушка. — Больно вот на этой, приехавшей, сорочка хороша. Украшенная и всё такое. Да ещё и полотна тонкого. И вот Рирка чей-то решила, будто она ей пойдёт. Ну, другие, понятно, в лай. А я и говорю: надыть жребий тянуть, а не лаяться. Вот вы, маменька, и рассудите по справедливости.

— Так ить у меня рубаха-то совсем износилося… — прошамкала беззубым ртом женщина, больше всего смахивающая на сказочную ведьму. — Срам прикрыть нечем…

— Твой срам и прикрывать не нужно, — хмыкнула гигантша. — Никто всё едино не позарится.

Предводительница, вальяжно покачивая могучими бёдрами, с которых пудовых кулаков так и не убрала, не спеша подплыла к телеге, разглядывая Ю.

— И чаво тут базарить? — вынесла вердикт атаманша. — Вам такая рубаха всё едино в пору не станет. Тока мне подойдёт. Я её и заберу.

Решение у собравшихся явно не вызвало восторга. Но оспорить его желающих почему-то не нашлось.

— Муж, а муж! — завопила гигантша так, словно её супруг не в пяти шагах сидел, а на том конце поляны. — Я чёй думаю. Давай-ка мы болезную укладём. Чего ей под солнцем жариться? А заодно я им другую одёжу дам. И у этой, чёрной, тоже платишко хоть и помызганное, а нам сгодиться. Как скажешь-то?

— Да это ваши дела, бабские, — умильно улыбаясь, отмахнулся бес. — Разбирайся, милая. Ты им ещё умыться дай, да напои. И пусть эта спокойно ребятёнка покормит. А то уже извёлся весь, бедняжечка. Но потом приходите ко мне снова. Разговор-то мы с вами не закончили.

— Знать бы ещё, о чём разговор, — буркнула себе под нос Арха.

— А вот вы придёте и расскажете мне, сколько там лорды готовы нам заплатить, чтоб мы их жёнок обратно доставили в целости и сохранности.

Сдержаться и не разулыбаться во весь рот ведунье стоило большого усилия. Она даже кулаки сжала так, что ногти впились в мякоть. Выкуп — это совсем другое дело. О нём действительно можно и поговорить. Дан не скупой, обязательно заплатит. А следом и сам явится. Это как пить дать.

— Вы её прямо так наденете?

Арха всё-таки не удержалась, спросила. Молча наблюдать за тем, как гигантша натягивает на себя рубаху с заскорузлым от крови и грязи подолом, было выше её сил.

— А что тебе не нравится? — удивилась атаманша, любовно разглаживая на могучей груди вышивку. — Красиво же!

— Так она грязная!

— Грязь не сало, — философски отмахнулась бабища. — Высохло и отпало. Ты сымай-сымай платьице. Вишь, Айва заждалась.

Чернявая девица, мнущаяся у входа в шалаш, действительно, кажется, изнывала от нетерпения. Она старательно корчила невинную мордашку, держа глазки долу. Но то и дело бросала на ведунью косые взгляды. Жадные такие. Словно на лекарке не простое шерстяное платье надето, к тому же изрядно запачканное, а бальный наряд.

Впрочем, тут всё, наверное, роскошью считалось.

Арха вздохнула, с сомнением глядя на тряпки, которые ей гигантша швырнула, и развязала пояс.

— Я ей сейчас в морду дам, — тихо-тихо пообещала Ю, скорчившись над причмокивающим младенцем.

Не такой уж потерянной граха была. Судя по её голосу, сдержаться демонессе тоже стоило немалых сил.

— Не надо, Ю, — также тихо ответила ведунья. — Ничего хорошего из этого не получится.

— Да знаю я. Если бы не ребёнок…

Чтобы случилось тогда, Ю не озвучила. А лекарка этого знать и не хотела. Ничего хорошего — это точно.

— Эй, вы чего тама шепчетесь? — прикрикнула атаманша. — Я вам дам! Не вздумайте дурное умыслить!

— Ю говорит, что у неё молока нет, — поспешно ответила ведунья, выпутываясь из влажной шерсти и ещё быстрее натягивая на себя воняющую псиной дерюгу.

— Эк чего захотела! — усмехнулась гигантша. — Рано ему ещё, молоку-то. Пусть сосёт. Молозиво-то ему только в пользу станет. Через день-два появится. Ты мне верь, я девятерых родила.

— А где они? — спросила Арха просто для того, чтобы спросить.

Грубая ткань царапала кожу. Очень не хватало нижней рубашки. А мерзкий запах забивал нос, оседая липким налётом в глотке. Лекарку не вывернуло только потому, что желудок уже больше суток пустовал.

— Да кто где, — равнодушно ответила баба. — Иные уж и померли. При мне вон тока Айва осталась.

— Маменька, а у ней камешек, зелёненький такой. Пусть мне даст, а?

— Какой ещё камешек? А ну покаж!

Арха сжала кристалл, вроде бы незаметно спрятанный под одежду, в кулаке. И даже назад попятилась.

— Я не могу… — пролепетала девушка, упёршись спиной в столб, поддерживающий плетёный скос шалаша.

— Хочу-у-у… — гундося, заканючила чернявая. — Зелёненький, отдай!

— Слушай, девка, — голос атоманши без труда перекрыл вой «дитятки». — Ты вот всерьёз считаешь, что какая-то цацка важней башки? Я ж её отверну в два счёта. И муж мне тута не указка.

Ведунья, сглотнув слюну, которая стала вязкой и горькой, потянула за цепочку. Амулет потяжелел килограмм на десять. Или на сто. Но сниматься не хотел.

— Ой, а тут ещё камешки маленькие! — восхитилась чернявая, проворно, как сорока, сграбастав у лекарки кристалл и мгновенно нацепив его на шею. — Теперь я…

Изложить свои планы она не успела. За стеной шалаша Бездна разверзлась. Словно кто-то резко распахнул в неё дверь. Только что было тихо: негромкие голоса, потрескивание костра, шорох деревьев. И вдруг: истошные вопли, топот, конское ржание, звон металла и мерзкие чавкающие звуки. За плетением сухих веток вырос силуэт. Нелепо вскинула обе руки вверх. И опала грудой на землю. Из-под стены, быстро впитываясь в сухую землю, потекло тёмное.

— Мамочка! — взвизгнула Айва, всплеснула руками и рванула наружу.

Гигантша молча ломанулась следом.

— Стой! — Ю вцепилась в руку Архи так, что запястье хрустнуло. — Не ходи…

— И не собираюсь, — шёпотом отозвалась ведунья, отирая о подол вспотевшую ладонь. — Я только посмотрю.

Граха мотнула головой в сторону плетёной стенки. Лекарка согласна кивнула. Осторожно, крадучись, подошла, раздвинув пальцами прутья. И тут же отшатнулась назад. Собственно, ничего толком она разглядеть и не успела. Лишь два огромных крыла, закрывающих горизонт. Белых, сияющих крыла.

— Светлые… — прокаркала ведунья, медленно, как старуха, опускаясь на землю.

Ю таращилась на неё выкаченными от ужаса глазами. Слишком тесно прижатый к груди младенец недовольно захныкал. Граха глянула на него, судорожно вздохнула и начала укачивать. Закусив губу. До крови — струйка побежала по белому подбородку.

В голове у Архи крутилась навязчивая мысль, что надо что-то сказать. Попрощаться, наверное? Или, наоборот, пообещать, что всё хорошо будет. Только вот слова на ум не приходили. Вообще никакие. Кроме последнего Айриного писка: «Мамочка!..».

Рассеянный солнечный свет загородила массивная тень. Крикнули гортанно и непонятно. То есть, это язык был незнакомым, смысл-то улавливался без труда. Что-то вроде: «Здесь ещё двое!». Арху схватили за шиворот, грубо, как мешок, поволокли наружу. Она не сопротивлялась и не помогала. Даже глаза закрыла. Видеть собственную смерть желания не было.

Её швырнули на раскисшую в кашу землю. От чего она раскисла, уточнять совсем не хотелось. Пальцы машинально сгребли грязь. Её оказалось немного — на четверть ладони. А ниже обычная твёрдая почва. Кто-то гоготнул, опять сказал непонятное. Теперь действительно непонятное. И…

— Или мои глаза меня обманывают, или это лекарка, — раздался над головой смутно знакомый, женский, но низкий, почти мужской голос.

Ведунья ещё постояла на четвереньках, не решаясь открыть глаза, боясь увидеть. Но подняла-таки голову.

— Ну, здравствуй, что ли, — хмыкнула арелима. — Вот не думала, что я тебя ещё увижу. Говорила же: не для тебя это всё.

Арха крылатую узнала с трудом. Нет, и в лесной избушке её никто не назвал бы жалкой или сломленной. Но сейчас… Наверное, Ю хотела стать такой, какой эта была. Странный кожаный нагрудник, оставляющий плечи и спину открытыми, блеснул в глаза лекарки серебряными крыльями. Опущенный к земле клинок с единственной размазанной полоской крови тускло поймал солнечный луч.