— Ты уже точно решил? — спросил друг.

Мужчина кивнул.

— Мне жаль сестру, но я видел вчера Птичку и тебя, вы как будто хотели напиться друг другом и добиться смерти, — Крис был немного косноязычен. — Она необычная женщина, такая же, ка и ты. Похожа на тебя?

Хорт поднял чёрные брови: — Чем же?

— Такая же… как это сказать… слишком грустная и всегда мрачная. Она редко улыбается, ты видел? У неё в жизни было много бед?

Президент мотоклуба «Hard Motors» угрюмо молчал, подперев рукой в перчатке без пальцев щёку.

— Если тебе интересны подробности, то — да. Мы с ней… да ладно, я — честно — бросил её, потом она даже собиралась замуж за одного отличного мужика…, - Хорт вздохнул, чувствуя, что с каждым словом вина в душе ширится. — Давно была бы уже трижды мама, жила семьёй. Он был тоже байкер, электрик. Погиб тогда. Девочку сорвало, я думаю, сильно. Слышал, что она даже какое-то время сидела на «колёсах» и была в психолого-реабилитационном центре под Москвой. Сам видишь — потому и не такая.

— Тогда ты с ней зря… снова. Это плохо кончить для неё, — совсем не по-русски сказал Крис.

Хорт усмехнулся, но заметил всё-таки неприятное скольжение у себя между лопаток от предчувствия. Крис был прав в большинстве случаев, спасал лишь тот самый один процент, когда он ошибался.

Сегодня он приехал один.

Птичку лихорадило от этой мысли весь день, и к вечеру она внутри разгорячилась, разнервничалась, как нестабильный порох.

Едва сбавив скорость у Смотровой, она увидела его спину. Влад стоял, опершись о перила, и смотрел на вид с крутого склона Воробьёвых гор. Лужники крытым кругом были прямо по центру. Сейчас они сияли, подсвеченные, как новогодняя ёлка.

Справа над Москвой всходила тяжёлая полная луна оранжевого цвета в еле заметной дымке пыли. Жара стояла для этих широт слишком сухой и яростной, не сбавляя темпа даже ночью.

Птичка соскочила с мотоцикла, и неслышно подошла к Хорту. Он был сегодня, как и вчера, в своих цветах, надев их поверх майки без рукавов. Кожаная жилетка с множеством ремешков легко болталась на тренированном торсе.

Птичка положила ладонь ему на оголённый бицепс и провела по нему вниз, до ладони. Со времён их юности он сделал себе ещё две татуировки — старославянский орнамент вокруг запястий в виде широких браслетов, похожих на латы у воинов. Но больше всего ей нравился огромный волк на спине, стоящий в полный рост, бросающийся, с длинными и мощными когтями и хищной пастью.

Хорт повернулся, и лицо его просветлело.

Птичка опёрлась о каменные перила, не отводя взгляда от него. Внутри, очень глубоко, вертелась мысль о том, что скоро он снова уедет.

— Где сегодня будем отрываться? — тихо произнёс Хорт почти шёпотом, и мурашки поползли по спине молодой женщины.

— Я знаю одно дивное место, поехали — покажу?

— Да, только у меня условие, — добавил он серьёзно.

Она удивилась, внимательно глядя на мужчину.

— Мы поедем на одном байке — моём, ты — вторым номером.

Птичка покачала головой: — Место твоих подружек я никогда не займу, извини. Они всегда там будут, я — нет.

Он властно поймал её за талию и двусмысленно прижал бёдрами к круглым каменным балясинам. Никого на Смотровой эта картина не смутила, здесь собирался самый демократичный народ в городе, сквозь пальцы смотрящий на поцелуи и объятия парочек.

— Птичка, я прошу немного, хочу почувствовать, как ты прижимаешься ко мне, когда мы едем. Дама на байке — это круто, и мне очень нравится, потому что сексуально выглядит. Но всё равно, когда ты со мной, я хочу быть рядом близко, понимаешь меня?

— Ты говоришь красиво, я тебе уже говорила?

— Да. Поехали, байк поставишь в гараж.

Было заметно, что она колеблется, тогда Хорт наклонил голову и поцеловал её пухлые, желанные губы, заставив прикрыться от удовольствия эти синие глаза.

Она призналась ему, что очень много лет не ездила вторым номером с мужчиной, брат не в счёт. Птичке хотелось немного поиграть, и она действительно прижалась к нему сзади, расстегнув свою рубашку без рукавов совсем. Со стороны ничего заметно не было, а Хорт чувствовал её мягкие груди спиной. Они ехали небыстро, наслаждаясь сильными потоками воздуха. Вырвавшись за город, клубы пыли перестали пахнуть выхлопными газами и машинным маслом. Повеяло свободой.

Они неслись прямо навстречу луне, на дороге изредка попадались машины в такой поздний час. По бокам дороги мелькал, сливаясь в один тёмный организм — лес.

После долгого пути Птичка указала куда-то налево, и Хорт направил байк на просёлочную дорогу, которая была утрамбованной колеёй. Лунный свет ярко освещал побелевшую траву в серебре по обочине.

Ныряя в низины и вскакивая на пригорки, чоппер кастом Хорта был как будто возмущён окружавшей его сельской обстановкой. Птичка то и дело подпрыгивала сзади и хохотала.

Вскоре показались огни маленькой деревеньки.

— Сюда можно приехать и по другой дороге, но здесь интереснее, — сказала прямо в ухо Хорту Птичка.

Они минули длинную асфальтированную улицу с бревенчатыми домами, в окнах которых мерцали старенькие телевизоры, и остановились у последнего двора.

Птичка быстро и незаметно застегнула блузку, вошла в низкую, всю покосившуюся калиточку, сказав Хорту: — Заводи мот внутрь.

Хорт аккуратно и медленно закатил байк во двор через деревянные ворота, поставил на подножку и нерешительно последовал за ней, удивлённый.

Молодая женщина постучалась в тёмное окно, во дворе как будто нехотя залаяла собака на цепи, поленившись вылезти из будки. На широкое крыльцо кто-то вышел, включив свет.

Хорт увидел древнего старичка с всклокоченной бородой и выцветшими глазами в широкой рубахе и штанах неопределённого цвета.

— Машка! А ты тут чего забыла, девка? — спросил он.

Она приобняла старичка, и обернулась к Хорту.

— Сидорыч — это мой друг, Влад. Пустишь нас переночевать в саду? Только папе ничего не говори, ладно?

— Ох, девка, смелые вы все стали, а ребёночка потом родишь? Тебе уже пора рожать, Машуня.

Она рассмеялась, взяла за руку Хорта и бросила: — Конечно, Сидорыч, только замуж выйду. Кто же без брака детей рожает?

Старик её выслушал и лишь покачал головой.

— Самовар поставить вам под навесом? — спросил он.

— Нет, спасибо! — прокричал голос молодой женщины из густой темноты сада.

Собака замолкла, а старик вернулся в деревянный дом, погрузив снова в темноту крыльцо и дом.

Она тащила Хорта по одной ей видимой дорожке в саду, и лишь когда глаза привыкли, он разглядел вокруг не движимую ни одним порывом ветра природу.

Справа темнело большое строение, из которого он услышал хрюканье и шевеление другого, какого-то большого тела, вероятно, коровы.

Наконец они вышли за двор, пройдя его насквозь, минуя сад, и оказались на берегу красивого, всего будто облитого серебром, озера.

С трёх сторон к нему подходил вплотную чёрный смешанный лес, образуя полукруг из белых в лунном свете берёз и тёмных высоких ёлок. Деревня вся была на одном из пологих берегов, кое-где виднелись даже мостки для того, чтобы можно было подойти к воде и порыбачить с них.

Никого вокруг не было, только в каких-то дворах неподалёку лаяли собаки, встревоженные низким звуком двигателя проехавшего мотоцикла.

Птичка глубоко вздохнула и быстрым шагом пошла к воде, на ходу снимая блузку.

Хорт ощутил прилив резкого, поглощающего желания. К тому моменту, как он разглядел на её спине тёмное пятно татуировки, он готов был, не раздеваясь, повалить Птичку на песок и быстро взять её ничего не понимающую и растерянную.

А она между тем о чём-то говорила: — Папа с мамой познакомились с Сидорычем в церкви в нашем дворе. У него в нашем доме внучка живёт, я её знаю и общаюсь иногда, у неё семья, дети. Она моего возраста. — Птичка ненадолго замолчала, подумала, потом скинула с себя и джинсы с ботинками. — Много-много раз мы тут отдыхали в детстве. «Железные волки» многие знают это место, бывают компаниями. Нас тут уважают.