Раньше ещё ни одна девчонка не затрагивала его сердце так сильно и опасно. Он понял, что если их отношения закончатся когда-нибудь, то для него — глубокой раной внутри.

— Может быть, поиграем во что-нибудь? Шахматы, карты, пособираем паззлы?

— А у тебя есть? — вяло поинтересовался он.

— Да, всё есть.

— Тогда, лучше карты. В шахматах слишком силён, паззлы в глубоком детстве собирал, а в картишки режусь и сейчас с друзьями. Чаще на пиво.

— Слишком силён? — засмеялась она. — Боишься обыгрывать меня?

Миша усмехнулся: — Да ладно, я пошутил, в последний раз в школе ещё играл, в классе седьмом. Потом бросил. Но раньше неплохо получалось, даже в турнирах участие принимал и выигрывал.

— Тогда лучше правда в карты.

Таня принесла почти новую колоду и стала с серьёзным видом перетасовывать её.

Около часа ночи они только отложили карты. Мише понравилось играть с честной и наивной девушкой. Он мухлевал, как мог, и ни разу не попался, лукаво смотря на девушку из-за веера карт. Она сидела пунцовая, хмурая оттого, что постоянно проигрывала. Немного расслабившись от мыслей о бабушке, Таня даже похорошела.

Они ещё пару раз ходили к провально спящей больной, и ничего страшного Миша в ней не видел. Да, женщина долго не протянет, но это часть цикла жизни — по крайней мере, она пожила достаточно долго, оставила после себя замечательных людей — детей, внуков, и плакать тут особо не стоит. Хуже, когда умирал человек молодым.

Условившись немного подремать на диване, Таня смущалась и бросала на него немыслимо серьёзные и предупреждающие взгляды. Но сегодня он пообещал себе, что и пальцем не притронется к ней, потому что поклялся.

Таня разложила свой диван, на котором ей приходилось спать уже много лет, и прямо в халате легла под тонкий плед. Миша тоже, не раздеваясь, вытянулся во весь рост и почти сразу провалился в сон, ощущая рядом запах девушки. Его улавливало само нутро, то, что называется сущностью, и заставляло видеть тяжёлые, горячие сны.

Дорога не показалась ей долгой. Долетев до того самого места, где разбился Ферзь, она остановила байк, слезла с него и под грохот проезжающих машин на обочине оставила маленькую шахматную фигурку ферзя, выточенную из латуни. Её Птичка делала каждый год сама, думая о неудавшейся жизни. Молодая женщина была уверена, что Ферзь тогда исполнил бы своё обещание, женился на ней, младше его на двадцать лет, работал сейчас в мастерской «Wolf Engineering», как и она, и всё у них было бы хорошо.

Но вышло иначе.

Теперь она стоит на краю дороги в пыльных кожаных штанах, нервно курит и оглядывает лесополосу рядом, тот самый злополучный поворот, до которого не доехал Ферзь, заснув.

Подышав пылью и горьким воздухом, Птичка села на мотоцикл, чтобы поехать дальше, и не смогла. Её как будто что-то привязало, сердце разрывалось от пустых и бесполезных мыслей — «а что было бы если бы».

Если бы они тогда не ездили в «Прист», и остались бы в номере… Если бы он отдохнул и выехал с ясной головой…

Потерев рассеянно переносицу, надев шлем, Птичка завела двигатель и медленно вырулила на трассу, разгоняясь в считанные секунды.

В Казань она въехала с тяжёлым сердцем и тупой головной болью.

Раз и навсегда она не разрешала себе мыслей, подобные которым появлялись только на могиле или на той обочине… Птичка после этого долго не могла прийти в себя, возвращаясь из поездки.

Каждый раз она думала, что в следующий год будет не так больно, ведь шло время. Но если бы оно чем-нибудь заполнялось…

Не становилось легче, особенно сейчас, когда в жизни снова появился Хорт, и все воспоминания всколыхнулись и окрепли. А все мрачные мысли поднялись со дна души, как густой, жирный чёрный осадок.

В казанской чапте её ждали, она звонила ребятам перед поездкой. Президент их отделения — Валет — приятный мужчина лет сорока пяти лично встретил её, спрашивал, как Чёрный, как парнишки — её братья.

— Тёмный, значит? — улыбался Валет. — Очень ему подходит. Почему с тобой не приехал?

Птичка нервно провела по щеке пальцами в перчатках без пальцев.

— У него свои дела дома. Я в этот раз и без отца.

— Жаль, но ничего, на шоу встретимся, — беспечно махнул рукой он. — Ты пойдёшь отдыхать или будешь сегодня у нас в баре?

— Я переоденусь и спущусь, — хрипло сказала она серьёзно.

— Отлично, я буду там же, познакомлю тебя со своей женой, я же женился, — скромно добавил мужчина.

Птичка искренне улыбнулась, от чего онемел президент казанских «волков», потому что никогда не видел, как улыбается дочка Чёрного — завзятая байкерша с твёрдым выражением на лице.

— Она, наверное, моложе тебя раза в два? — спросила молодая женщина.

— Ну, — покачал головой он скромно, хитро улыбнувшись, — на двадцать лет всего.

Птичка быстро моргнула и поднялась из кресла, в котором сидела до этого.

Молодая женщина совсем не брала с собой вещей, поэтому, смыв с себя пыль, снова влезла в футболку, рубашку навыпуск и кожаные штаны. Уложив ещё влажные густые волосы в косу сзади, она спустилась в бар, заказала коньяка, который любил Ферзь, и весь вечер цедила его.

Несколько раз молодые и не очень «волки» пробовали подсесть к ней и завести разговор, но Птичка вела себя холодновато, и они, будто прижав уши и хвосты, ретировались. Валет познакомил её со своей миловидной женой, пригласил с ними посидеть, поужинать, но Птичка вежливо отказалась, говоря, что перекусила по дороге и совсем не хочет есть, а им не хочет портить вечер усталой физиономией.

Просидев полтора часа, она поднялась наверх без всякой надежды заснуть. Всегда, как бы она ни уставала, приезжая сюда, сон бежал прочь. Она мучительно подходила к узкому окну своего номера, открывала его и курила сигарету за сигаретой, чтобы хоть как-то занять себя.

Вспоминалось многое. И Хорт, и Ферзь, и вся её жизнь до того и после — это были бредовые, неподъёмные мысли, как десятитонные грузовики. Хотелось перегнуться через окно и, окунув голову в прохладу, очистить мысли. К утру, когда начинало сереть, Птичка устало опускалась на постель, ощущая, как будто она стояла возле окна или сидела на подоконнике целую вечность в наказание за то, что убила любимого человека.

Завалившись на покрывало прямо в тяжёлых ботинках, она уходила в черноту, а проснувшись, помятая и встревоженная, ехала на кладбище Казани.

Эта ночь ничуть не отличалась от остальных. Только тем, что она заснула намного раньше рассвета, а снились ей тёплые сны о том лете, когда она испытала боль потери и радость новой любви.

Но виделся ей Хорт. Как будто это с ним она осталась на берегу Дона после того, как все уехали искать на море удовольствий. Он — тот самый, красивый, с яростно зелёными глазами, немного дерзкий и уверенный в себе, дарил ей неповторимые минуты в жизни. На секунду, проснувшись, когда уже солнце было высоко, Птичка поверила в это и отчаянно застонала, когда правда и реальность заполнили мозг. Она села на постели, закрыла ладонями глаза и несколько раз судорожно вздохнула.

Хорт до сих пор жил в её сердце, хоть и столько лет прошло. И о нём легче было думать, как раньше — подонок, специально подстроивший то, чтобы она влюбилась в него и делала разные чудовищные глупости. Но недавно она узнала другого мужчину в нём, который был более живой и человечный.

Как Ферзь.

Она быстро надела куртку, схватила рюкзак и почти бегом кинулась по лестнице вниз. Сегодня она решила не прощаться ни с кем из казанского отделения, не хотелось, чтобы они видели её вот такой, с расшатавшимися и дрожащими нервами.

В ясном и тёплом утре было уютно, бока её «Ямахи» даже не запотели от тумана, и Птичка не стала протирать седло мотоцикла. Вскочив на него, молодая женщина уверенно поехала по направлению к кладбищу Сухая река.