В конце концов признался себе, что скучает. Этой беспечности, безудержной радости жизни — не хватало. Если долго смотреть на огонь, а потом его вдруг унесут, глаза ничего не видят какое-то время. Даже если боялся огня и был вынужден смотреть на него, все равно, так и чудится пятно света, закрывающее все остальное.

**

В Астале становилось все жарче; скоро и люди, и земля будут отчаянно желать дождя, просьбы потекут к небу, а дары — в Дома Земли. Но и город, и предместья все равно жили в том же размеренном ритме, как и всегда — долгий труд сменялся сном, и наоборот, а Сильнейшие лениво наблюдали за круговоротом дней и дел — духота и жара отнимали желание вмешиваться. Их примеру следовали и квартальные старшины, и даже суд порой неохота было вершить — на мелочи просто махали рукой.

А Нъенна вдруг обзавелся избранной спутницей. Нельзя сказать, что по большой любви — скорее, их связывало признание друг за другом права на независимость. Молодая женщина — она и сама была из очень отдаленных потомков Тайау — стремилась видеть родню, особенно Киаль, как можно чаще, и Нъенна стал постоянным гостем в доме Ахатты.

— А ты не хочешь найти себе подругу, которую примут в Род? — спросил он у Къятты, когда после полудня они расположились в саду под навесом — дождаться, пока воздух станет хоть немного прохладней. Къятта по прежнему служил меркой во всем. Единственным недостатком был его младший братец, которого при каждом визите надеялся не встретить.

— Женщин у меня предостаточно… а дети… хлопот хватает и с этим. — Мимолетный косой взгляд в сторону окна… широкие листья скрывают часть дома, но известно, кто там живет.

Нъенна залпом выпил чашку холодной воды:

— Еще одного такого Астала не выдержит.

Ответом была едва заметная улыбка.

Нъенна знал, что у старшего родственника где-то в городе-сердце Юга или окрестностях двое сыновей от обыкновенных женщин, но впервые спросил, раз уж повод представился:

— Почему ты позволил им появиться на свет?

— Первый — по глупости, шестнадцать мне было. Я проверил его потом — так, ничего особенного. Я сейчас даже имени его не помню, имени его матери тоже… Где-то живут. А вторая слишком стремилась поднять собственное семейство за счет нашего Рода. Врала мне, пыталась использовать… Не смотри так — мне не стыдно об этом рассказывать. Она заплатила. Ребенок — никчемный калека.

— Ты постарался?

— А как же. По-моему, он глухонемой. Что ж, получила, что хотела. Нечего было хитрить, раз не умеет.

— И то верно… Но разве излишек Силы хорош? Сейчас твой младший вроде притих, но надолго ли…

Нъенна от души и завидовал, и сочувствовал родственнику своему — иметь в подопечных такое! А уж сейчас, когда едва год прошел с того суда в Доме Звезд, любая оплошность может переполнить чашу терпения.

— Ты серьезно тогда сказал, будто он уверен, что через пару весен войдет в Совет? За счет кого, интересно? Он хочет занять место деда? Или твое??

— Там разберемся, — Къятта полулежал на подушке-валике, с ленивой улыбкой разглядывал замершего на ветке куста богомола. — В юности полезно мечтать. Ну и… все знают, какой он.

— А он, дурачок, и не скрывает того, что может… Зачем остальным такое сокровище? Его скорее убьют свои, если продолжит выпендриваться.

Старший быстро глянул на Нъенну и отвел глаза, словно по-прежнему больше всего на свете интересовался богомолом.

— Трудновато будет убить…

— Но можно, и ты знаешь это. И ты не спасешь. Нет, я не хочу сказать ничего такого, просто… Не боишься за брата? Не слишком-то он умен, — с легким презрением сказал Нъенна. Лицо Къятты стало жестче.

— Он очень неглупый мальчишка. Но сначала делает, а потом думает, этого не изменить. Как человек он взрослеет куда медленней зверя. А огонь… это огонь.

— А сам за себя не боишься? — после едва заметной паузы спросил младший родственник. — Если он ударит во всю мощь, в половину даже — тебе не устоять.

— В воспитании зверя главное… — не договорив, старший махнул рукой. Звякнули серьги.

— Я думал, ты любишь его.

— Одно не мешает другому.

Богомол расправил крылья, стал похож на коричнево-розовый цветок, если бы не хищная треугольная морда и угрожающе воздетые зубчатые лапы. К нему приближался соперник… или подруга?

— Странно, как мы еще не перегрызлись все, — сумрачно сказал Нъенна, проследив за взглядом родича на насекомых. — Я бы с удовольствием убил нескольких…

— Юг держится на огне и крови — так и на севере говорят. Так не сдерживайся, убивай! — рассмеялся Къятта. — Иначе потеряешь всю силу. Она понадобится. Тейит это такая старая ненасытная жаба, только сидит не в болоте, а на горе. Натащила себе кучу сокровищ, которыми уже не может воспользоваться, но желает еще и еще.

— Говорят, мертвым золотом у них отделаны погребальные пещеры, — сказал Нъенна.

— Не знаю, что они такого делают с золотом, что оно становится мертвым… Хотя и живое золото представить себе не могу. Но пусть хоть ели бы его, лишь бы не лезли дальше своих предгорий.

— Подумаешь, нам-то что. Слишком они далеко.

— Не забывай, что жабы растут и растут, и все больше хотят жрать. Помнишь сказку про Солнце? Однажды Тейит проглотит все Срединные земли и станет у наших границ, а мы сможем только обороняться.

— Ты сам их всегда презирал.

— Как и жаб. Или крыс. Но не хочу тысячи их увидеть у своего дома. Эсса не просто дочиста выбирают месторождения, до которых нам дела нет — они закрепляются на удобных участках, на пригодных для новой отстройки развалинах, и вышибить их оттуда будет куда сложнее.

Нъенна заметил, что обоих богомолов на ветке уже нет. Оба упали или один другого сожрал и уполз? Нехорошее какое-то знамение для таких разговоров.

— Знаешь, Ийа тоже не слишком доволен тем, что происходит в Астале. Моя Кинья говорила…

— Забудь про Арайа вообще, — отрезал Къятта. — Их поддержки я даже в крайнем случае искать не стану.

— Значит, о союзе с другими Родами вы с Ахаттой все-таки думаете.

— Это дело небыстрое. Но приструнить эсса надо уже сейчас.

— Здесь тебе и пригодится ручной энихи, который плюется огнем.

Къятта словно нехотя посмотрел на Нъенну из-под прямых ресниц. Сказал подчеркнуто ласково:

— Придерживай язык, когда говоришь о нем.

— Но ты сам…

— Я — это я.

— Я бы на вашем месте опасался за свою жизнь, — сказал Нъенна, раздосадованный неожиданной отповедью. — Что ему договор между Родами? Сорвется на ком-нибудь, и всё, междоусобица, как раньше. После реки Иска…

— Лучше пусть боятся непредсказуемости, чем считают, как ты выразился, ручным, — голосом, похожим на густой сладкий сок, произнес Къятта. И закончил хлестко, словно ударил:

— Много о себе мнят!

**

Девять весен назад

Мальчишке едва ли исполнилось семь весен. Чумазый, испуганный, с курчавой гривой волос. Родом из бедных кварталов, он сидел на лохматой кобылице-грис боком, сжавшись в комочек, и все его существо кричало — «хочу отсюда удрать». Но удрать не получалось.

— Ты говорил, скучно? — Къятта со смехом смотрел на подбежавшего к грис братишку, — Получай.

Къятта махнул рукой, и мальчишку спустили с седла.

— Кто он?

— Сирота. Забирай. Развлекайся… — махнул рукой сопровождающим, и все трое умчались.

Глаза у привезенного мальчика были — как два птенца вороненка, испуганных приближением хищника.

— Идем! — Кайе потянул его за руку.

— Что со мной сделают? — высоким и хрипловатым голосом проговорил мальчишка. Стоял, расставив ноги, равно готовый бежать и драться, и на шее болтался камешек с дырочкой — талисман. Бедняки много такого на себе таскали и держали в домах. Кайе поднял ладонь — потрогать камешек.

— Ты будешь тут жить!

«Подарок» отшатнулся, не давая прикоснуться к камню.

— Я не хочу.