— Я... да. Все в порядке.

— Ты можешь идти, Летти, — сказала Робин. — Тебе не нужно слышать...

— Нет, я хочу быть здесь, — сказала Летти. — Я хочу знать, что будет дальше. Я не могу просто позволить вам всем... Нет. — Она зажмурила глаза и покачала головой, затем снова открыла глаза и очень медленно, как будто только что пришла к решению, объявила: — Я в этом. С тобой. Со всеми вами.

— Хорошо, — бодро сказал Рами. Он вытер руки о брюки, затем возобновил свои шаги. — Вот что я думаю. Мы не должны были быть на этом судне. Изначально мы должны были вернуться четвертого числа, помните? Никто не ожидает нашего возвращения до этого времени, а значит, никто не будет искать его, когда мы сойдем на берег.

— Верно. — Виктория кивнула, затем подхватила ход его мыслей. Наблюдать за ними было очень страшно. Они становились все увереннее по мере того, как говорили. Казалось, что они просто сотрудничают в групповом переводе, обыгрывая гениальность друг друга. — Ясно, что самый простой способ попасться — это мельком увидеть тело. Поэтому нашей первоочередной задачей, как я уже сказал, должно стать избавление от него как можно скорее — как только на улице стемнеет. Затем, до конца плавания, мы будем говорить всем, что он болен. Никто не боится чужих болезней больше, чем моряки, не так ли? Как только мы проболтаемся, что он болен чем-то, что они могут подхватить, я гарантирую вам, что никто не подойдет к этой двери в течение нескольких недель. А значит, все, о чем мы должны беспокоиться, это о том, чтобы он попал в воду.

— Ну, и отмыть всю эту кровь, — сказал Рами.

Безумие, подумал Робин. Это было безумие, и он не мог понять, почему никто не смеется, почему все, казалось, очень серьезно обдумывают идею затащить тело своего профессора на два лестничных пролета и бросить его в море. Все они были уже не в том состоянии, чтобы удивляться. Шок прошел, и сюрреалистическое превратилось в практическое. Они говорили не об этике, а о логистике, и от этого у Робина возникло ощущение, что они попали в перевернутый мир, где все бессмысленно, и ни у кого, кроме него, не было с этим проблем.

— Робин? — спросил Рами.

Робин моргнул. Все они смотрели на него с очень обеспокоенным выражением лица. Он понял, что это был не первый раз, когда к нему обращались.

— Я сожалею... что?

— Что ты думаешь? — мягко спросила Виктория. — Мы собираемся сбросить его за борт, хорошо?

— Я... ну, я думаю, это сработает, я просто... — Он покачал головой. В его ушах стоял очень громкий звон, и ему было трудно собраться с мыслями. — Извините, я просто... никто из вас не собирается спрашивать меня, почему?

Вокруг пустые взгляды.

— Просто — вы все подписались, чтобы помочь мне скрыть убийство? — Робин не мог удержаться от того, чтобы все его высказывания не превратились в вопросы. Весь мир сейчас казался ему одним большим вопросом, на который невозможно ответить. — И вы даже не хотите спросить, как или почему?

Рами и Виктория обменялись взглядами. Но первой ответила Летти.

— Думаю, мы все понимаем, почему. — Ее горло пульсировало. Он не мог расшифровать выражение ее лица — это было то, чего он никогда не видел на ней раньше, какая-то странная смесь жалости и решимости. — И если честно, Робин, я думаю, что чем меньше мы об этом говорим, тем лучше.

Уборка в каюте прошла быстрее, чем Робин опасался. Летти добилась от команды швабры и ведра, заявив, что ее вырвало от морской болезни, а остальные предоставили несколько предметов одежды, чтобы впитать кровавую воду.

Затем встал вопрос об утилизации. Они решили, что затолкать профессора Ловелла в сундук — лучший шанс доставить его тело на верхнюю палубу без сомнений. Перемещение наверх было игрой на затаенном дыхании и продвижении по сантиметрам. Виктория бросалась вперед каждые несколько секунд, проверяла, нет ли кого-нибудь в поле зрения, а затем судорожно давала команду Робину и Рами подтащить сундук еще на несколько ступенек. Летти караулила на верхней площадке, изображая ночную прогулку на свежем воздухе.

Каким-то образом они дотащили сундук до края перил, не вызвав подозрений.

— Хорошо. — Робин снял крышку с багажника. Первоначально они думали выбросить весь сундук, но Виктория проницательно заметила, что дерево плавает. Робин боялся смотреть вниз; он хотел, если возможно, сделать это, не глядя на лицо отца. Быстрее, пока никто не увидел...

— Подожди, — сказал Рами. — Мы должны утяжелить его, иначе он будет болтаться.

Робин вдруг увидел, как тело профессора Ловелла плывет вслед за кораблем, привлекая толпу моряков и чаек. Он боролся с волной тошноты.

— Почему ты не сказал об этом раньше?

— Я был немного в панике, понятно?

— Но ты казался таким спокойным...

— Я умею действовать в чрезвычайных ситуациях, Птичка, но я не Бог.

Глаза Робина метались по палубе в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить якорем: весла, деревянные ведра, запасные доски — черт возьми, почему на корабле все предназначено для плавания?

Наконец он нашел кучу веревок, перевязанных узлами, похожими на гири. Он помолился, чтобы она не понадобилась для чего-то важного, и потащил ее к сундуку. Закрепить веревку вокруг профессора Ловелла было сущим кошмаром. Его тяжелые, окоченевшие конечности двигались с трудом; казалось, что труп активно сопротивляется им. Веревка, к ужасу, зацепилась за открытые и зазубренные ребра. Потные от страха руки Робина то и дело соскальзывали; прошло несколько мучительных минут, прежде чем им удалось плотно обмотать веревку вокруг рук и ног профессора. Робин хотел быстро завязать узел и покончить с этим, но Рами настаивал, чтобы они не торопились; он не хотел, чтобы веревки распутались, как только тело окажется в воде.

— Хорошо, — наконец прошептал Рами, дергая за веревку. — Этого должно хватить.

Каждый из них взял труп за один из концов — Робин за плечи, а Рами за ноги — и вытащил его из багажника.

— Один, — прошептал Рами. — Два...

На третьем взмахе они подняли тело профессора Ловелла над перилами и отпустили. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем они услышали всплеск.

Рами перегнулся через перила, внимательно вглядываясь в темные волны.

— Он ушел, — сказал он наконец. — Он не поднимается.

Робин не мог говорить. Пошатываясь, он сделал несколько шагов назад, и его вырвало на палубу.

Теперь, по указанию Рами, они просто вернулись в свои койки и вели себя нормально до конца плавания. Теоретически все просто. Но из всех мест, где можно совершить убийство, корабль в середине плавания должен был быть одним из худших. Убийца на улице мог, по крайней мере, бросить оружие и бежать из города. Но они застряли еще на два месяца на месте преступления, два месяца, в течение которых им приходилось поддерживать фикцию, что они не взорвали грудь человека и не выбросили его тело в океан.

Они старались сохранять видимость. Они совершали ежедневные прогулки по палубе, развлекали мисс Смит с ее утомительными расспросами, приходили на обед в столовую, трижды в день по часам, изо всех сил стараясь нагулять аппетит.

— Он просто неважно себя чувствует, — ответил Рами, когда повар спросил, почему он уже несколько дней не видел профессора Ловелла. — Он говорит, что не очень хочет есть — что-то вроде расстройства желудка, — но мы принесем ему что-нибудь поесть позже.

— Он сказал, в чем именно дело? — Повар был улыбчивым и общительным человеком; Робин не мог понять, назойлив он или просто дружелюбен.

— О, это целый ряд мелких симптомов, — спокойно соврал Рами. — Он жаловался на головную боль, заложенность носа, но в основном это тошнота. У него кружится голова, если он долго стоит, поэтому большую часть дня он проводит в постели. Спит довольно много. Возможно, морская болезнь, хотя по пути сюда у него не было никаких проблем с этим.

— Интересно. — Повар на мгновение потер бороду, затем повернулся на пятках. — Вы ждите здесь.

Он быстрым шагом вышел из столовой. Они потрясенно смотрели на дверь. Неужели он что-то заподозрил? Он предупредил капитана? Он проверял каюту профессора Ловелла, чтобы подтвердить их историю?