Робин где-то прочитал, что она также была родом из Кантона. Он не знал, на что надеялся, кроме как на возможность увидеть кого-то, кто разделяет его родину, возможно, на момент общения с ней. Билет позволял ему пройти в аляповатый зал, рекламируемый как «китайский салун», украшенный беспорядочно расставленной керамикой, неумелыми имитациями китайских картин и удушающим количеством золотого и красного дамаста, освещенного дешевыми бумажными фонариками. Сама китайская леди сидела на стуле в передней части комнаты. Она была одета в голубую шелковую рубашку на пуговицах, а ее ноги, затянутые в льняную ткань, лежали на маленькой подушечке перед ней. Она выглядела очень маленькой. В брошюре, которую ему вручили в билетной кассе, говорилось, что ей где-то около двадцати лет, но она вполне могла быть и двенадцатилетней.
В зале было шумно и собралась публика, в основном мужчины. Они затихли, когда она медленно потянулась вниз, чтобы развязать свои ноги.
История ее ног также была описана в брошюре. Как и у многих молодых китаянок, ноги Афонг Мой были сломаны и связаны в детстве, чтобы ограничить их рост и оставить их изогнутыми неестественной дугой, что придавало ей неустойчивую походку. Когда она проходила по сцене, мужчины вокруг Робина подались вперед, пытаясь рассмотреть ее поближе. Но Робин не мог понять, что их так привлекает. Вид ее ног не казался ему ни эротичным, ни завораживающим, скорее, это было вторжение в интимную жизнь. Стоя там и глядя на нее, он чувствовал себя так же неловко, как если бы она только что спустила перед ним брюки.
Афонг Мэй вернулась в свое кресло. Ее глаза внезапно остановились на Робине; казалось, она окинула взглядом комнату и нашла родство в его лице. Щеки покраснели, он отвел глаза. Когда она начала петь — тягучую, призрачную мелодию, которую он не узнал и не смог понять, — он протиснулся сквозь толпу и вышел из комнаты.
Кроме Гриффина, он больше не видел китайцев.
Пока они плыли в глубь острова, он заметил, что Летти все время смотрит то на его лицо, то на лица докеров, как бы сравнивая их. Возможно, она пыталась определить, насколько он похож на китайца, или понять, испытывает ли он какой-то сильный эмоциональный катарсис. Но в его груди ничего не шевельнулось. Стоя на палубе, в нескольких минутах от того, чтобы ступить на свою родину после целой жизни, Робин ощущал лишь пустоту.
Они бросили якорь и сошли на берег в Уампоа, где пересели на лодки поменьше, чтобы продолжить путь по набережной Кантона. Здесь город превратился в сплошной шум, непрекращающийся грохот и гул гонгов, петард и крики лодочников, двигающих свои суда вверх и вниз по реке. Было невыносимо шумно. Робин не помнил такого шума со времен своего детства; либо Кантон стал намного оживленнее, либо его уши отвыкли от его звуков.
Они сошли на берег в Jackass Point, где их встретил мистер Бейлис, их связной из Jardine, Matheson & Co. Мистер Бейлис был невысоким, хорошо одетым человеком с темными, умными глазами, который говорил с удивительным оживлением.
— Вы прибыли в самое подходящее время, — сказал он, пожав руку профессору Ловеллу, затем Робину, а потом Рами. Девушек он проигнорировал. — Здесь катастрофа — китайцы с каждым днем становятся все смелее и смелее. Они разогнали торговые сети — на днях они разбомбили один из быстроходных судов в порту, слава Богу, на борту никого не было — и репрессии сделают торговлю невозможной, если так пойдет и дальше.
— А как насчет европейских контрабандистских судов? — спросил профессор Ловелл, пока они шли.
— Это был обходной путь, но только на некоторое время. Потом вице-король начал рассылать своих людей по домам с обыском. Весь город в ужасе. Вы отпугнете человека, просто упомянув название наркотика. Во всем виноват новый комиссар, которого прислал император. Линь Цзэсюй. Вы скоро с ним познакомитесь; это с ним нам придется иметь дело. — Мистер Бейлис говорил так быстро, пока они шли, что Робин удивился, как он не выдохся. — Итак, он пришел и потребовал немедленной сдачи всего опиума, ввезенного в Китай. Это было в марте прошлого года. Конечно, мы отказались, тогда он приостановил торговлю и сказал нам, что мы не должны покидать фабрики, пока не будем готовы играть по правилам. Можете себе представить? Он взял нас в осаду.
— Осаду? — повторил профессор Ловелл, выглядя слегка обеспокоенным.
— О, ну, на самом деле все было не так уж плохо. Китайский персонал уехал домой, что было испытанием — мне пришлось стирать самому, и это было катастрофой, — но в остальном мы сохраняли хорошее настроение. Единственным вредом было перекармливание и недостаток физических упражнений. — Мистер Бейлис издал короткий, неприятный смешок. — К счастью, с этим покончено, и теперь мы можем гулять на улице, как хотим, без вреда для здоровья. Но наказания должны быть, Ричард. Они должны понять, что им это с рук не сойдет. А вот и мы, дамы и господа, вот ваш дом родной.
Миновав юго-западную окраину, они наткнулись на ряд из тринадцати зданий, выстроенных в линию, все они были явно западного дизайна, с углубленными верандами, неоклассическими украшениями и европейскими флагами. Они так резко выделялись на фоне остального Кантона, что казалось, будто какой-то гигант выкопал аккуратную полоску Франции или Англии и бросил ее на окраину города. Это были фабрики, объяснил мистер Бейлис, названные так не потому, что они были центрами производства, а потому, что в них жили торговцы — агенты торговли. Купцы, миссионеры, правительственные чиновники и солдаты жили здесь во время торгового сезона.
— Прекрасно, не правда ли? — сказал мистер Бейлис. — Как горсть бриллиантов на куче старого мусора.
Они должны были остановиться на Новой английской фабрике. Мистер Бейлис быстро провел их через склад на первом этаже, мимо общественной комнаты и столовой к комнатам для посетителей на верхних этажах. Он отметил, что здесь также есть хорошо укомплектованная библиотека, несколько террас на крыше и даже сад, выходящий на берег реки.
— Они очень строго следят за тем, чтобы иностранцы не выходили за пределы иностранного анклава, так что не ходите туда в одиночку, — предупредил мистер Бейлис. — Оставайтесь на территории фабрик. На Императорской фабрике — это номер три — есть уголок, где «Марквик и Лейн» продают всевозможные европейские товары, которые могут вам понадобиться, хотя у них не так много книг, кроме морских карт. Эти цветочные лодки строго запрещены, вы меня слышите? Наши друзья-купцы могут договориться с женщинами более сдержанного темперамента, чтобы они приходили к вам по вечерам, если вам нужна компания — нет?
Уши Рами стали ярко-красными.
— Мы справимся, сэр.
Мистер Бейлис усмехнулся.
— Как хотите. Вы будете жить в этом доме.
Комната Робина и Рами была довольно мрачной. Стены, которые, должно быть, изначально были выкрашены в темно-зеленый цвет, теперь были почти черными. Комната девочек была такой же темной и значительно меньше: между односпальной кроватью и стеной едва хватало места, чтобы пройти. В ней также не было окон. Робин не мог понять, как они могли рассчитывать прожить здесь две недели.
— Формально это складское помещение, но мы не могли допустить, чтобы вы находились слишком близко к джентльменам. — Мистер Бейлис постарался хотя бы извиниться. — Вы понимаете.
— Конечно, — сказала Летти, заталкивая свой чемодан в комнату. — Благодарю вас за размещение.
Разложив вещи, они собрались в столовой, где стоял один очень большой стол, за которым могли разместиться не менее двадцати пяти человек. Над серединой стола висел огромный веер из полотняного паруса, натянутого на деревянную раму, который находился в постоянном движении под руководством слуги-кули, который без паузы дергал и спускал его во время всего ужина. Робина это отвлекало — он испытывал странное чувство вины каждый раз, когда встречался взглядом со слугой, — но другие обитатели фабрики, казалось, находили его незаметным.
Ужин в тот вечер был одним из самых отвратительных и некомфортных, которые Робин когда-либо переносил. Среди сидящих за столом были как работники «Джардин и Матисон», так и представители других судоходных компаний — «Маньяк и Ко», «Дж. Скотт и Ко» и других, чьи имена Робин быстро забыла. Все они были белыми мужчинами, которые, казалось, были сделаны точно из той же ткани, что и мистер Бейлис — внешне обаятельные и разговорчивые мужчины, которые, несмотря на свои чистые наряды, казалось, источали воздух неосязаемой грязи. Кроме бизнесменов здесь был преподобный Карл Гютцлафф, миссионер немецкого происхождения, который, очевидно, больше занимался переводами для судоходных компаний, чем обращением китайских душ. Преподобный Гютцлафф с гордостью сообщил им, что он также является членом Общества распространения полезных знаний в Китае* и в настоящее время пишет серию статей для журнала на китайском языке, чтобы рассказать китайцам о сложной западной концепции свободной торговли.
