— Но баррикады...

— Баррикады падут, — прошептала Виктория. — Это всего лишь стены, Джулиана. Стены можно разрушить.

Сначала молчание; затем смирение, затем принятие. Они уже жили в невозможном; чем еще грозит падение самой вечной вещи, которую они когда-либо знали?

— Тогда, я полагаю, нам придется уходить быстро, — сказал Ибрагим. — Сразу после начала цепной реакции.

Но вы не сможете выбраться быстро, — почти сказал Робин, прежде чем остановить себя. Ответная реплика была очевидна. Они не могли выбраться быстро, потому что не могли выбраться вообще. Одним заклинанием не обойтись. Если бы они не были осторожны, башня могла бы частично разрушиться, но ее останки можно было бы спасти, легко переделать. Они понесли бы только расходы и разочарование. Они пострадали бы напрасно.

Нет; чтобы этот план сработал — чтобы нанести империи удар, от которого она не сможет оправиться — они должны были остаться, произносить слова снова и снова, и активировать столько узлов разрушения, сколько смогут.

Но как он мог сказать комнате, полной людей, что они должны умереть?

— Я..., — начал он, но слова застряли у него в горле.

Ему не нужно было объяснять. Они все поняли, они все пришли к одному и тому же выводу, один за другим, и перемена в их глазах была душераздирающей.

— Я пройду через это, — сказал он. — Я не прошу всех вас идти со мной — Абель может вытащить вас, если вы не хотите, — но я хочу сказать, что... Я просто — я не могу сделать это сам.

Виктория отвернулась, скрестив руки.

— Нам не понадобятся все, — продолжал он, отчаянно пытаясь заполнить тишину словами, потому что, возможно, чем больше он говорил, тем менее ужасно это звучало. — Я полагаю, что разнообразие языков было бы хорошо, чтобы усилить эффект — и, конечно, мы захотим, чтобы люди стояли во всех углах башни, потому что... — Его горло пульсировало. — Но нам не нужны все.

— Я останусь, — сказала профессор Крафт.

— Я... спасибо, профессор.

Она одарила его колеблющейся улыбкой.

— Полагаю, я все равно не смогу остаться в живых по обе стороны от этого.

Он видел, что все они тогда делали один и тот же расчет: окончательность смерти против преследований, тюрьмы и возможной казни, с которыми они столкнутся на воле. Выжить в Вавилоне не обязательно означало выжить. И он видел, как они спрашивали себя, смогут ли они сейчас примириться со своей смертью; будет ли это, в конце концов, легче.

— Ты не боишься, — сказала ему Мегхана, спросила его.

— Нет, — сказал Робин. Но это было все, что он мог сказать. Он и сам не понимал своего сердца. Он чувствовал себя решительным, но, возможно, это был только адреналин; возможно, его страх и нерешительность были лишь временно отодвинуты за хлипкую стену, которая рассыплется при ближайшем рассмотрении. — Нет, я не боюсь, я... просто — я готов. Но нам не понадобятся все.

— Возможно, младшие студенты... — Профессор Крафт прочистила горло. — Те, кто не знает серебряного дела, я имею в виду. Нет причин...

— Я хочу остаться. — Ибрагим бросил тревожный взгляд на Джулиану. — Я не... Я не хочу бежать.

Джулиана, бледная как бумага, ничего не сказала.

— Есть выход? — спросил Юсуф у Робина.

— Есть. Люди Абеля могут переправить тебя из города, они обещали; они ждут здесь нас. Но ты должен будешь уйти как можно скорее. А потом тебе придется бежать. Я не думаю, что ты когда-нибудь сможешь перестать убегать.

— Нет никаких условий амнистии? — спросила Мегхана.

— Есть, если ты будешь работать на них, — сказал Робин. — Если ты поможешь им вернуть все на свои места. Летти сделала это предложение, она хотела, чтобы вы знали. Но ты всегда будешь под их контролем. Они никогда не отпустят тебя. Она так и сказала — вы будете принадлежать им, и они заставят вас чувствовать благодарность за это.

При этих словах Джулиана протянула руку и взяла Ибрагима за руку. Он сжал ее пальцы. Костяшки пальцев побелели, и это зрелище было настолько интимным, что Робин моргнул и отвел взгляд.

— Но мы еще можем убежать, — сказал Юсуф.

— Вы все еще можете бежать, — сказала Робин. — В этой стране вы нигде не будете в безопасности...

— Но мы можем вернуться домой.

Голос Виктории был таким тихим, что они едва могли ее расслышать.

— Мы можем вернуться домой.

Юсуф кивнул, обдумал это мгновение, а затем встал рядом с ней.

Так просто было решено, кто сбежит, а кто умрет. Робин, профессор Крафт, Мегхана, Ибрагим и Джулиана с одной стороны. Юсуф и Виктория — с другой. Никто не просил и не умолял, и никто не передумал.

— Итак. — Ибрагим выглядел очень скромным. — Когда...

— На рассвете, — сказал Робин. — Они придут на рассвете.

— Тогда нам лучше сложить слитки, — сказала профессор Крафт. — И нам лучше уложить их правильно, если у нас будет только одна попытка.

— Что за слово? — потребовал Абель Гудфеллоу. — Они приближаются к нам.

— Отправляй своих людей домой, — сказал Робин.

— Что?

— Как можно быстрее. Выходите из-за баррикад и бегите. Времени мало. Гвардейцы больше не заботятся о потерях.

Абель отметил это, затем кивнул.

— Кто пойдет с нами?

— Только двое. Юсуф. Виктория. Они уже прощаются, скоро будут готовы. — Робин достал из куртки завернутую в бумагу посылку. — Есть еще вот это.

Абель, должно быть, что-то прочитал по его лицу, что-то услышал в его голосе, потому что его глаза сузились.

— И чем же вы там заняты?

— Я не должен тебе говорить.

Абель поднял посылку. Это предсмертная записка?

— Это письменный отчет, — сказал Робин. — Обо всем, что произошло в этой башне. За что мы боролись. Есть вторая копия, но на случай, если она потеряется, я знаю, что ты найдешь способ достать ее. Напечатайте это по всей Англии. Расскажите им, что мы сделали. Заставьте их вспомнить нас. — Абель выглядел так, словно хотел возразить, но Робин покачал головой. — Пожалуйста, я уже все решил, и у нас мало времени. Я не могу этого объяснить, и думаю, будет лучше, если ты не будешь спрашивать.

Абель мгновение смотрел на него, затем, казалось, задумался о том, что он собирался сказать.

— Вы покончите с этим?

— Мы попытаемся. — В груди у Робина было очень тесно. Он был так измучен; ему хотелось свернуться калачиком на земле и заснуть. Он хотел, чтобы все это закончилось. — Но сегодня я не могу рассказать тебе больше. Мне просто нужно, чтобы ты ушел.

Абель протянул руку.

— Тогда это, я полагаю, прощание.

— Прощай. — Робин взял его ладонь и пожал ее. — О... и одеяла, я забыл...

— Не думай об этом. — Абель обхватил другой рукой ладонь Робина. Его хватка была такой теплой, твердой. Робин почувствовал, как у него перехватило горло; он был благодарен Абелю за то, что тот сделал это легко, что не заставил его оправдываться. Он должен был действовать быстро, решительно, до самого конца.

— Удачи, Робин Свифт. — Абель сжал его руку. — Да пребудет с тобой Бог.

Они провели предрассветные часы, складывая сотни серебряных слитков в пирамиды в уязвимых местах башни — вокруг опор основания, под окнами, вдоль стен и книжных полок, и в настоящие пирамиды вокруг Грамматики. Они не могли предсказать масштабы разрушения, но они подготовились к нему как можно лучше и сделали так, чтобы спасти какие-либо материалы из останков было практически невозможно.

Виктория и Юсуф ушли через час после полуночи. Их прощание было кратким, сдержанным. Это было невозможное прощание: слишком много и в то же время ничего нельзя было сказать, и было ощущение, что все сдерживаются, боясь открыть шлюзы. Если они скажут слишком мало, то будут жалеть об этом вечно. Если они скажут слишком много, то никогда не смогут заставить себя расстаться.

— Счастливого пути, — прошептала Робин, обнимая Викторию.

Она подавила рыдания.

— Да. Спасибо.

Они долго прижимались друг к другу, так долго, что наконец, когда все ушли, чтобы оставить их наедине, они остались в холле вдвоем. Наконец она отступила назад, огляделась, глаза метались туда-сюда, словно она не знала, стоит ли говорить.