— Я все еще не понимаю, почему это наша проблема, — сказал Коулбрук или Конвей.

— Это наша проблема, потому что за этим стоят наши профессора, — вклинилась Виктория. Ее голос дрожал, но все же был громче и увереннее, чем у Робин. — У них заканчивается серебро, вся страна испытывает дефицит, а некоторые из наших преподавателей считают, что исправить ситуацию можно, вбросив опиум на иностранный рынок. Они сделают все, чтобы протолкнуть эту идею; они убивают людей, которые пытались ее слить. Они убили Энтони Риббена...

— Энтони Риббен погиб в море, — сказала профессор Крафт.

— Нет, не умер, — сказала Виктория. — Он скрывался, пытаясь помешать Империи сделать именно это. Они застрелили его на прошлой неделе. А Вимал Сринивасан, Илзе Дедзима и Кэти О'Нелл — поднимитесь в Иерихон, идите к старому зданию за лесом, за мостом, и вы увидите обломки, тела...

Это вызвало ропот. Вимал, Илзе и Кэти пользовались большой популярностью на факультете. Шепот нарастал; теперь было очевидно, что их нет, и никто не мог объяснить, где они находятся.

— Они сумасшедшие, — огрызнулся профессор Плэйфер. Он вновь обрел самообладание, как актер, вспомнивший свои реплики. Он направил драматический, обвиняющий палец на них двоих. — Они сумасшедшие, они работают с бандой бунтующих воров, они должны быть в тюрьме...

Но, похоже, это было еще сложнее для зала, чем рассказ Робина. Рокочущий голос профессора Плейфера, обычно такой увлекательный, произвел обратный эффект — все это выглядело просто театрально. Никто больше не имел ни малейшего понятия, о чем они втроем говорили; со стороны казалось, что все они разыгрывают спектакль.

— Почему бы вам не рассказать нам, что случилось с Ричардом Ловеллом? — потребовал профессор Плэйфер. — Где он? Что вы с ним сделали?

— Ричард Ловелл — один из архитекторов этой войны, — кричал Робин. — Он отправился в Кантон, чтобы получить военные сведения от британских шпионов, он находится в прямом контакте с Палмерстоном...

— Но это же смешно, — сказала профессор Крафт. — Это не может быть правдой, это...

— У нас есть документы, — сказал Робин. Ему пришло в голову, что эти бумаги теперь наверняка уничтожены или конфискованы, но все же, как риторика, это сработало. — У нас есть цитаты, доказательства — все это есть. Он планировал это годами. Плэйфер в этом замешан, спросите его...

— Он лжет, — сказал профессор Плэйфер. — Он бредит, Маргарет, мальчик сошел с ума...

— Но безумие бессвязно. — Профессор Крафт нахмурилась, глядя туда-сюда между ними двумя. — А ложь корыстна. Эта история — она никому не выгодна, уж точно не этим двоим, — сказала она, указывая на Робина и Викторию, — и она последовательна.

— Уверяю вас, Маргарет...

— Профессор. — Робин обратилась непосредственно к профессору Крафт. — Профессор, пожалуйста — он хочет войны, он планировал ее годами. Идите и посмотрите в его кабинете. В кабинете профессора Ловелла. Просмотрите их бумаги. Там все есть.

— Нет, — пробормотала профессор Крафт. Ее брови нахмурились. Ее взгляд метнулся к Робину и Виктории, и она, казалось, почувствовала что-то — их изнеможение, возможно, опущенные плечи или горе, проникающее в их кости. — Нет, я верю вам... — Она повернулась. — Жером? Вы знали?

Профессор Плэйфер сделал небольшую паузу, как бы раздумывая, стоит ли продолжать притворяться. Затем он надулся.

— Не делайте вид, что вы шокированы. Вы знаете, кто управляет этой башней. Вы знали, что баланс сил должен измениться, вы знали, что мы должны что-то сделать с дефицитом...

— Но объявлять войну невинным людям...

— Не притворяйтесь, что именно здесь вы проведете черту, — сказал он. — Вы были в порядке со всем остальным — не похоже, что Китаю есть что предложить миру, кроме своих потребителей. Почему бы нам не... — Он остановился. Казалось, он понял свою ошибку, что он только что подтвердил их историю.

Но было уже слишком поздно. Атмосфера в башне изменилась. Скептицизм испарился. Раздражение сменилось осознанием того, что это не фарс, не приступ истерии, а нечто реальное.

Реальный мир так редко вмешивался в работу башни. Они не знали, что с ним делать.

— Мы используем языки других стран, чтобы обогатить этот. — Робин обвел взглядом башню, пока говорил. Он не пытался убедить профессора Плэйфера, напомнил он себе; он должен был обратиться к залу. — Мы берем так много знаний, которые нам не принадлежат. Самое меньшее, что мы можем сделать, — это предотвратить это. Это единственная этичная вещь.

— Тогда что вы планируете? — спросил Мэтью Хаундслоу. В его голосе не было враждебности, только неуверенность и замешательство. — Теперь все в руках парламента, как вы сказали, так как...

— Мы объявим забастовку.

Да, теперь он твердо стоял на ногах; здесь был вопрос, на который он знал ответ. Он поднял подбородок, попытался придать своему голосу авторитет Гриффина и Энтони.

— Мы закрыли башню. С этого дня ни один клиент не войдет в вестибюль. Никто не создает, не продает и не обслуживает серебряные слитки. Мы отказываем Британии во всех переводческих услугах, пока они не капитулируют — а они капитулируют, потому что мы им нужны. Мы нужны им больше всего на свете. Вот как мы побеждаем. — Он сделал паузу. В комнате воцарилась тишина. Он не мог сказать, убедил ли он их, не мог сказать, смотрит ли он на выражения неодобрительного понимания или недоверия. — Послушайте, если бы мы все просто...

— Но вам нужно будет охранять башню. — Профессор Плэйфер издал короткий, злобный смешок. — Я имею в виду, вам придется подчинить всех нас.

— Наверное, да, — сказала Виктория. — Полагаю, мы делаем это прямо сейчас.

Далее последовала очень забавная пауза, когда до корпуса оксфордских ученых медленно дошло, что все, что последует дальше, будет вопросом силы.

— Вы. — Профессор Плэйфер указал на ближайшего к двери студента. — Иди и приведи констеблей, пусть они...

Студент не двинулся с места. Он был на втором курсе — Ибрагим, вспомнил Робин, арабский ученый из Египта. Он казался невероятно молодым, с детским лицом; всегда ли второкурсники были такими молодыми? Ибрагим посмотрел на Робина и Викторию, затем на профессора Пэейфера и нахмурился.

— Но, сэр... . .

— Не надо, — сказала ему профессор Крафт, как раз в тот момент, когда пара третьекурсников неожиданно рванула к выходу. Один толкнул Ибрагима на полку. Робин бросил в дверь серебряный прут.

— Explōdere, Explōdere.

Огромный, ужасный шум заполнил холл; на этот раз это был пронзительный вой. Третьекурсники разбежались от двери, как испуганные кролики.

Робин достал из переднего кармана еще один серебряный слиток и помахал им над головой.

— Этим я убил Ричарда Ловелла. — Он не мог поверить, что эти слова выходят из его уст. Это говорил не он; это был призрак Гриффина, более смелого и безумного брата, который пробирался через подземный мир, чтобы дергать за ниточки. — Если кто-нибудь сделает хоть шаг ко мне, если кто-нибудь попытается позвать на помощь, я уничтожу его.

Они все выглядели такими испуганными. Они поверили ему.

Это беспокоило его. Все это было слишком просто. Он был уверен, что столкнется с большим сопротивлением, но зал казался совершенно покоренным. Даже профессора не шевелились; профессора Леблан и де Вриз прижались друг к другу под столом, словно готовясь к пушечному обстрелу. Он мог приказать им танцевать джигу, вырывать страницы из книг одну за другой, и они бы послушались.

Они подчинились бы, потому что он угрожал насилием.

Он не мог вспомнить, почему мысль о том, чтобы действовать, так пугала его раньше. Гриффин был прав — препятствием была не борьба, а неспособность представить, что это вообще возможно, принуждение цепляться за безопасный, выживаемый статус-кво. Но теперь весь мир был сорван с петель. Все двери были широко открыты. Теперь они перешли из области идей в область действий, и это было то, к чему студенты Оксфорда были совершенно не готовы.