- Ты с этим разберешься.

- Придется.

- Кто к Оболенской? – прервал их разговор громкий вопрос.

Ира вздрогнула, пробормотав: «Господи, Сашка, я все еще реагирую на твою фамилию». А Александр уже вставал. Но первым к доктору подбежал Шурка.

- Мы!

Доктор с улыбкой посмотрела на Шурку, потом перевела взгляд на подошедшего Сашу.

- Что, сразу оба?

- Да, - кивнула Александр. – Можно?

- Можно,  - кивнула врач.

- А это вам! – Шурка выступил вперед с букетом и конфетами наперевес.

- Спасибо! – снова улыбнулась женщина, церемонно принимая протянутое. А потом кивнула Саше – А коньяк отдадите анестезиологу. Пойдёмте.

Александр слегка растерянно кивнул. И они втроем пошли в лестнице, причем Шурка рванул самым первым.

- Саша! – окликнула его Ира. Он обернулся. – Я домой поеду, устала, сил нет. Шурку заберешь?

- Конечно! Спасибо, Ириш, за все!  - он помахал рукой Ирине и снова обернулся к лестнице.

- Саша!  - снова окликнула его Ирина. И ему снова пришлось оборачиваться.

- Что?

Ирина ничего не сказала. Лишь щелкнула пальцами по шее, а потом многозначительно погрозила ему пальцем. Он рассмеялась, еще раз помахал рукой и поспешил догонять Шурку и врача. Могла бы и не предупреждать. Спиртного не хотелось совсем. Он был и так уже пьян – чем-то гораздо более сильным, чем алкоголь.

***

- Пап… А мы точно сестренку Саней называть не будем? – излюбленным конспиративным шепотом просипел Шурка, когда Саша их нагнал на втором лестничном пролете.

- Точно, - улыбнулся Саша, глядя на спину в белом халате прямо перед своими глазами.

- А может тогда… - сын не отступался от своего желания придумать сестре имя. – Ну, если нельзя Саней…тогда… Аней?

 Саша даже сбился на секунду, а потом крепко взял Шурку за руку, и они снова зашагали по ступеням.

- Мне нравится. Но решать – Сане.

Шурка кивнул, и они пошли дальше. Знакомиться с новым членом семейства Оболенских.

Анечка Оболенская мирно спала в коляске на балконе второго этажа. Всем видам сна юная леди предпочитала сон  на свежем воздухе. И даже пятнадцать  градусов ниже нуля эту юную леди не смущали – главное, чтобы укутали по погоде.

- Не понимаю, как можно спать на улице в мороз?  - Саша в очередной раз прилип к окну, глядя на обманчиво яркое январское солнце.  – Ей точно не холодно?

- С каких пор минус пятнадцать – это мороз? – пожала плечами Саня.  – Но ты можешь накрыть коляску еще одним одеялом.

Параноик и деспот так и сделал. Еще поторчал на балконе в одной майке и спортивных штанах минуты две, вглядываясь в лицо спящей дочери, но потом все же замерз, вернулся в комнату и влез на кровать, под теплое одеяло.

- А ну не смей!  - взвизгнула Саня, когда ее талию стиснули ледяные руки. Но он уже прижимался – немного холодный с мороза, но все равно ужасно горячий, большой и родной.

- Я замерз, ну-ка давай, отогревай меня, - шершавая щека прижалась к ее шее. И они замерли вдруг оба.

- Сашка… - прошептала она  тихо, просительно и как-то беспомощно.

- Да я не в том смысле… - он стал убирать руки. – Ты не думай. Я подожду. Я сколько надо буду ждать.

- Я уже не могу ждать… - она развернулась, прижалась всем телом, ткнулась носом в родную шею. – Соскучилась ужасно…

- И ты тоже… - одновременно холодные и горячие руки снова вернулись на талию, прошлись по спине, и от них волной побежали мурашки.  – И ты тоже…

***

После Саша еще раз прилип к окну, но Анна Александровна Оболенская не почтила папеньку своим вниманием, она продолжала спать. И ее отец вернулся под бок к разомлевшей и томной супруге. Прижал ее к себе, прикидывая, успеют ли они зайти на второй круг или нет.

- Саш… - жена погладила его по руке. – Скажи, у меня фигура сильно изменилась? – он молчал. И Саня расширила вопрос: - Я поправилась?

- Ага,  -  ляпнул Саша. Ляпнул, конечно, в своем репертуаре, не подумав. Потому что Санина безмятежность тут же и кончилась, и она  резко села на кровати, стащив на себя все одеяло.

- Я так и знала! – Саня шмыгнула носом.  – Ну ничего… вот весна начнется. Я бегать буду. Я присмотрела уже  - есть такие специальные детские  коляски для бега. И питание надо все-таки корректировать, вы с Шуркой меня своими булками совсем с пути сбиваете. А я такая толстая, что уже в зеркало на себя смотреть противно!

- Санька! – Саша ошарашенно смотрел  на жену – невероятно прекрасную с разметавшимися по плечам светлыми волосами, с волнующим изгибом пышной груди, кое-как прикрытой одеялом. А потом, как обычно, не найдя слов, просто дернул ее на себя и всю, как смог, обнял. – Ты с ума сошла! Да ты такая… - его ладонь прошлась по спине, нырнула по талии вбок, легла на живот, Санька попыталась увернуться, но он не позволил, прошелся мягко вверх до груди – а потом снова прижал ее всю к себе. - Санька…. Я от тебя кайфую такой… Ты такая стала… Мягкая… пышная. Тискал бы и тискал, натрогаться не могу.

- А что, раньше меньше нравилась? – подозрительно поинтересовалась Саня. – Когда худая была?

Нет, на такие уловки Александр Оболенский больше не попадется, он ветеран семейной жизни и знает, что говорить!

- И раньше ты мне нравилась, очень! – он прижимал ее к себе и шептал на ухо.  – Когда была стройная неутомимая секс-бомба, - Санька попыталась взбрыкнуть, но он ей не дал. - И теперь нравишься – вся такая мягонькая, как хлебушек. Ты теперь мать моего ребенка, и ты, конечно, стала другой. И я тебя люблю – сил нет как.

Саня помолчала. Потом вздохнула удовлетворённо, словно окончательно поверив ему. Сама прижалась крепко и закинула на него свою все такую же длинную и стройную ногу.

- Про «сил нет как» - это ты конкретно привираешь, Сашка… - и перед тем, как откинуться на  подушки под его жадными поцелуями, успела выдохнуть: - Но коляску для бега ты мне все-таки купи…

Он и в самом деле не мог ее натрогаться. Шалел от того, какая Саня стала после рождения дочери.  От налитой пышной  груди, которая прибавила в размере как минимум еще одну единицу.  От мягкого животика с ума сходил, и ему плевать было на Санины стенания по поводу пропавших кубиков пресса. Вот от  этого мягкого руки же оторвать не возможно! И бедра ее округлившиеся ему нравились безумно. Новая Саня ему до одури нравилась вся! Но поскольку объяснить всего этого Сашка категорически не мог, он просто исцеловал каждый сантиметр нового тела горячо и нежно любимой жены.

***

Саня: Саш, мне машину не отдали. Сказали, что не успевают сегодня все сделать.

Саша: Я на хрен разнесу этот автосалон по кирпичам! Приеду и рубильник им вырву! Сам поставил – сам и вырву!

Саня: Эй, грозный повелитель электричества, успокойся! Если ты это сделаешь, кто мне машину завтра отдаст? В общем, я Шурку на такси отвезу на хоккей, мы там с Аней погуляем в парке пару часов, а потом на такси назад.

Саша: Не вызывай такси обратно -  я вас заберу.

Саня: Ты самый лучший на свете, папа Саша!

Александр смотрел на переписку и улыбался.  Так с улыбкой и поехал дела доделывать. Но мысли его все равно были с ними, с его семьей – с Саней, с Шуркой, с Анечкой.

Шурка прочно поселился в их доме  - вместе со своим сложным переходным возрастом и хоккеем. Впрочем, переходный возраст сына, который сводил с ума Иру и даже в самом Саше вызывал иногда острое, почти непреодолимое желание отвесить  Шурке педагогический подзатыльник, совершенно не распространялся на Саню. Вот с Саней Шурка был мил, весел, вежлив. Они о чем-то постоянно шушукались, хихикали.  И за то, кто будет держать коляску во время утренних пробежек, еще какое-то время назад каждое утро оглашал ритуальный спор. Аня в этом споре всегда была на стороне брата. Вот, кстати, на Анечку Шуркин переходный возраст тоже совершенно не распространялся.  Эти двое обожали друг друга. Саша с замиранием сердца следил за тем, как его сын-лось бегал по лужайке перед домом с Анечкой на плечах. Саша дёргался, порывался выскочить на крыльцо и сдернуть дочь с высоты почти двух метров. Но его каждый раз останавливала Саня. Хотя она тоже волновалась, это было видно. А вот Анечка лишь заливисто хохотала, обозревая мир с недоступной с ее роста, огромной высоты.