– Ага! – не отрываясь от куска зайчатины, кивнул Эливерт. – Я уже и у Миланейи отужинал, а всё наесться не могу.

– И куда в тебя столько входит? Ешь, ешь, а всё худой, как волчище по весне, – хмыкнул Наир. – Жуй, да рассказывай, что с тобой стряслось! Как так вышло, что тебя – неуловимого – схватили?

– Сдали нас, должно быть. Не иначе крыса завелась меж моими парняшами, – небрежно бросил Эливерт, откинулся назад, отодвигая тарелку с мясом, и взял кубок.

Настя всё это время с любопытством разглядывала предводителя разбойничьей вольницы, пока не наткнулась на его прямой, не менее любопытный и, пожалуй, даже откровенно нагловатый взгляд.

Насчёт того, что слишком худой – это Наир переборщил.

Поджарый… Так будет вернее. Ещё называют таких жилистый, нигде ни одной лишней «жиринки». И роста далеко не богатырского. Но вот Рыжей такие фигуры у мужчин всегда нравились. Гармонично смотрелось. Да и все движения чёткие, ловкие, собранные.

Эливерт вызывал ассоциацию с каким-то мелким хищником, вроде ласки или соболя. Обманчив вид таких, как он. На первый взгляд худощавый, как подросток, ни мускулатуры, ни размаха в плечах.

Но Настя была уверена: в минуту опасности возьмётся неведомо откуда и мощь, и сила. Да такая, что одним ударом свалит с ног двухметрового качка и шею свернёт любому, даже не напрягаясь. А уж если оружие в руки попадёт – берегись все, кто может!

Взгляд у Эливерта был злой, настороженный, цепкий, а лицо… мальчишеское какое-то, симпатичное, даже, пожалуй, смазливое.

Наверное, оттого и взор его так привлекал – слишком уж большой контраст между этой милой физиономией и ледяной сталью светло-серых глаз…

Волосы, кстати, тоже светлые, русые, как и у большинства южан.

И, конечно, Настя сразу обратила внимание на шрамы атамана – один рассекал левую бровь, другой тянулся от правой щеки к виску. И не сказать, что они так уж портили облик атамана… Скорее, казались чужеродными, лишними на красивом выразительном лице, как и этот пронизывающий взгляд, который отзывался неприятным холодком на коже.

Настя рассмотрела и детали его одежды – всё довольно обыденно и привычно...

Зато руки! На пальцах сверкали массивные золотые перстни. Настя, отметив эту деталь, тихонько усмехнулась: золото – непременный атрибут людей «вне закона». И тяга к драгоценным безделушкам, очевидно, тоже едина на все миры. Неважно, ты лесной разбойник или международный мафиози. Из-за расшитого (опять же золотом) пояса торчала рукоять ножа.

А на шее, на обыденном тёмном шнурке, висела фигурка птицы из чёрного камня. Присмотревшись, Романова решила, что это летящий ворон. Талисман абсолютно не сочетался с богатыми перстнями. И был слишком прост для заносчивых манер Эливерта. И Настя вдруг подумала, что как раз вот эта незатейливая безделушка по-настоящему дорога лесному разбойнику.

На вид ему было около тридцати…

Но утверждать Рыжая бы не решилась – у такого типа мужчин сложно определить возраст.

А ещё Настя пока не могла понять, что за чувства вызывал у неё этот человек. Его высокомерие и подозрительность отталкивали, но она не сказала бы, что испытывала неприязнь.

Эливерт пробуждал в душе странное волнение. Нет, она его не боялась, но рядом с ним становилось как-то не по себе. Да, Настя была готова признать, что у этого Ворона просто сумасшедшая энергетика. Перед ней сидела личность явно незаурядная. Атаман вызвал у Насти целое море смутных ощущений.

Но больше всего, пожалуй, было любопытства…

***

– Ну, так что? – напомнил Наир, когда Эливерт наконец наелся.

– Лучше ты мне расскажи, что у вас новенького! – предложил разбойник.

– Новенького? – Наир усмехнулся. – Вот, например, миледи Дэини.

Эливерт небрежно ей поклонился, едва-едва кивнул головой.

– Да, Миланейя уже сказала. Добро пожаловать в Вольный лес! Сожалею, что не смог лично приветствовать вас, мидели, при вашем удивительном появлении здесь. Признаться, я не очень-то понял всё это… Другие миры, другие времена, чародейские происки – сложновато для такого простого парня. Мы, здешние бродяги, лучше понимаем язык ножа и стрелы, чем все эти магические бредни. Однако, друг мой, Миланейя сказала ещё кое-что… Ты едва не попал в рабство к северянам. Эти волчьи дети совсем обнаглели! А королю нет до этого никакого дела.

– Кенвил ар Лоннвин не всесилен, – возразил Атарей, – он не может защитить всех.

– А он и не пытается! Хотя это его прямые обязанности – защищать свой народ, – насмешливая ухмылка не сходила с лица Эливерта. – А если он не справляется, всегда ведь можно найти нового короля… Делов-то – перебросить основные силы войска сюда, на восток Кирлии. Ведь работорговцы прорываются именно здесь, идут через землю Соланс. Однако его величество предпочитает прикрывать собственный зад в столице.

– Но тогда они вполне могут изменить направление своих набегов, – возразил Наир, – и двинуть к центральным землям, к Кирлиэсу… Это будет гораздо хуже.

– Не-а, – протянул Эливерт. – Тогда им надо будет переправляться через Лидону, идти через те странные места на её берегах, о которых никто ничего толком не знает… Они не так глупы, эти северяне.

– Да уж, неглупы, – вздохнул Наир. – Они даже армию на нашу землю не ввели, но с каждым днём мы слабеем под гнётом Герсвальда. Люди вскоре начнут роптать! Король сумел разбить армию врага у Эсендара, но не может оградить своих подданных от вылазок охотников за рабами.

– Да они уже ропщут! Народ приграничных земель устал, – подтвердил Эливерт. – Я столько наслушался за те несколько дней, что провёл в Хиклане. Люди хотят перемен, хотят спокойствия. Память у них коротка. Всего четыре года назад Кирлии грозило нашествие северян. Мы все могли бы сейчас быть жалкими рабами, но король отвёл этот удар. А вот теперь его подданным нужно нечто большее… Уверенность в том, что и завтра ничто не будет им угрожать. Конечно, их можно понять, но всё-таки люди – твари неблагодарные, – продолжал Эливерт, и голос его становился всё жёстче. – Если бы они видели хоть половину того, что несёт рабство, они бы сейчас целовали королю пятки. Но куда им это понять! Они жалуются на Кенвила ар Лоннвина, на своих владетелей, ноют, что от них требуют слишком больших податей, обирают их без конца… Просто они не знают, от какой собачьей доли их уберегли, не знают, как паршиво, когда тебя и за человека не считают.

Настя слушала внимательно и молча. В словах Эливерта было много горечи, резкости, протеста, но пока она не торопилась делать выводы – решила позже узнать все подробности у Наира.

Но после этих слов атамана с губ Насти непроизвольно сорвался вопрос:

– Ты был рабом?

Пронзительный взгляд серых глаз буквально пригвоздил её к спинке лавки.

– Да, миледи, вы абсолютно правы. Удивительная проницательность для женщины. Проще перечислить, кем я не был. Я на шкуре своей многое испытал – вам такое и не снилось! И рабом я тоже был… Впечатлений хватило!

Он говорил теперь с вызовом, каждое слово Эливерта сочилось ядом. И Настя уже пожалела, что вообще спросила об этом.

– Я знаю не понаслышке, что такое плеть любимого хозяина, знаю, что такое унижение – когда даже цепного пса ценят больше чем тебя! За малейшую оплошность, неловкое движение, случайное слово, можно на неделю остаться без жратвы. А как чудесно спится на гнилой вонючей соломе! Поверьте мне, миледи, даже в темнице Хиклана уютнее и чище, чем у моего бывшего хозяина, да пребудет в благодати его дух! И не надо так смотреть, миледи! К чему такое удивление в ваших прекрасных глазах? Вы абсолютно правы, миледи Дэини, абсолютно правы в своей догадке. Меня начинает пугать ваша проницательность! Да, я убил его – своего хозяина. И не ищите в душе моей раскаяния, не найдёте! Убил. И не жалею об этом. Я сделал бы это ещё раз. Я узнал, что значит быть вещью, и больше я никогда не позволю со мной так обходиться! Я скорее умру, а ещё лучше – убью того, кто попытается наложить руки на мою свободу. Вот так-то, миледи!