Текст книги сознательно насыщен обильными цитатами из источников, что позволяет увидеть в описываемых событиях то «человеческое измерение», которое активно изучается социальной историей со времен школы «Анналов». Также автор сознательно использовал многочисленные однородные факты для обоснования выдвигаемых положений. Поскольку данная тема является политически ангажированной, то, чтобы исключить претензии в тенденциозном подборе свидетельств о жестокостях партизанщины, обвинения в адрес повстанцев обоснованы достаточным числом фактов.

Документы воспроизводятся в полном соответствии с исходными материалами. А в тот период преимущественно безграмотные люди в огромном количестве создавали, читали и принимали к сведению и исполнению малограмотные тексты, так что при научном воспроизведении советских документов эта характерная черта культурного уровня должна сохраняться.

Несколько слов о терминах. «Партизанское движение» – термин нейтральный, в книге же чаще используется понятие «партизанщина», которое, равно как и общепринятый термин «атаманщина», несет негативную окраску, подразумевая прежде всего разрушительный анархизм данного явления. При этом следует отметить, что в 1920–1930‐х годах словом «партизанщина» советские авторы пользовались не столько в отрицательном, сколько в нейтральном либо положительном контексте253. Известный исследователь В. П. Булдаков употребляет этот термин и без кавычек, и с оными254.

Партизанские отряды на начальной стадии существования либо специализировавшиеся в первую очередь на бандитизме считаю возможным именовать шайками и бандами. Применительно к сколько-нибудь организованным и долговременным соединениям используются принятые термины того времени: отряд, часть, рота, эскадрон, батальон, полк, дивизия, корпус, армия, фронт, не оговаривая, что эта классификация имела очевидную специфику и чрезвычайно сильно преувеличивала организованность и боеспособность повстанцев. Фронтами подчас именовались даже отряды волостного уровня в две-три сотни бойцов, а «штабы» обычно являлись канцеляриями при командирах. По мнению видного военного специалиста, основной оперативно-тактической единицей партизан был отряд255, хотя в многотысячных армиях А. Д. Кравченко и Е. М. Мамонтова реально существовали дивизии и полки.

Данная книга призвана помочь отбросить ряд цепких историографических мифов о партизанском движении, показать истинный облик многих из тех, кого до сих пор считают «борцами за счастье народное», увековеченными в памятниках, и назвать имена хотя бы малой части жертв красного террора, погибших в годы партизанщины мучительной смертью и забытых на целое столетие.

Мой непременный долг – выразить свою признательность коллегам, историкам и краеведам, доброжелательно отнесшимся к этой работе и помогавшим ценными советами, замечаниями, архивными находками и указаниями на новейшую литературу. Особенная благодарность – А. И. Савину. Помогли улучшить книгу новосибирцы В. В. Журавлёв, В. Г. Кокоулин, С. А. Красильников, С. А. Папков, А. Л. Посадсков, В. М. Рынков, Д. Г. Симонов, М. В. Шиловский, В. И. Шишкин. Также сердечно благодарю С. П. Березовского (город Куйбышев Новосибирской области), О. В. Будницкого и Ф. А. Попова (Москва), Г. В. Булыгина (Тайшет), В. С. Измозика (Санкт-Петербург), Н. С. Ларькова (Томск), Е. Г. Малафееву (Калининград), А. В. Посадского (Саратов), Ю. Л. Слёзкина (США), Д. В. Соколова (Севастополь), Ю. А. Тарасова (город Свободный Амурской области), А. П. Шекшеева (Абакан). Я признателен действующим и бывшим архивистам: директору Государственного архива Томской области А. Г. Караваевой, А. А. Колесникову (отдел спецдокументации при Государственном архиве Алтайского края), И. В. Самарину, Е. А. Мамонтовой, Л. С. Пащенко (ГАНО), Т. М. Голышкиной (ЦА ФСБ) и многим другим работникам архивных учреждений (ГАРФ, РГВА, РГАСПИ, ОГА СБУ), содействовавшим мне в работе.

Нельзя не поблагодарить и тех многочисленных энтузиастов, которые разместили и продолжают размещать в свободном доступе в сети Интернет оцифрованные копии книг, статей, журналов, газет и архивных документов, оказывая тем самым неоценимую помощь исследователям. Отдельная благодарность – Германскому историческому институту в Москве за финансирование возможности работать в 2012 и 2016 годах в столичных архивах и библиотеках.

В настоящее время хорошо заметно, что историки ослабили внимание к поиску принципиальных схем общественного развития – неизменно оказывающихся очень грубыми – и обратились к конкретной личности, изучая выбор ею идентичности, способы организации в коллективы, обыденное поведение и причины смены стереотипов в моменты ломки старых ценностей, представлений о справедливой власти и личных обязанностях, о морально позволенном и табуированном, об отношении к «своим» и «чужим» и т. п.256 Эти активно обсуждаемые вопросы чрезвычайно актуальны при изучении партизанщины как проявления преимущественно анархически буйной жестокости, грабительства и вандализма на почве классовой и национальной розни.

Власть архаических пластов в человеческом сознании, прикрытых тонкой коркой цивилизованности, объяснена К. Г. Юнгом с помощью понятия «коллективного бессознательного». Важны открытые С. Милгрэмом социальные механизмы подчинения доминирующим субъектам, поскольку без формирования жестких иерархических структур человечество как вид не смогло бы выжить. Главное условие формирования таких структур – безусловное и бездумное подчинение вышестоящему индивиду. Таким образом, при организации людей в социальную пирамиду индивидуальные ценности каждого человека подвергаются значимой корректировке257. Человеческая склонность пассивно повиноваться или причинять страдания другим – это «всеобщая естественная склонность, хотя не все следуют» ей. Другие психологические опыты показали, что в чрезвычайной ситуации «поведение индивида будет сильно зависеть от того, как реагируют другие». Однако, сколь бы мощным ни было воздействие социальных структур и факторов среды на людей, оно не доходит до того детерминизма, который отчуждает у них их свободу и, стало быть, их человечность258.

Особенности физиологии и социальных навыков рождают множество феноменов, в том числе негативных, способных вредить обществу. Человек произошел из животного мира, но часто проявляет гораздо больше свирепости, чем звери, среди которых, впрочем, весьма распространены примеры жестокого поведения: пантеры, волки, хорьки зачастую убивают больше, чем могут съесть; зубры всем стадом затаптывают больных особей, а волки стаей пожирают раненых сородичей; медведи, львы, бегемоты, тюлени часто убивают детенышей, опасаясь будущей конкуренции за самку и кормовую территорию.

Для человеческой беспощадности есть и определенные биологические причины: например, высокий уровень тестостерона, помогающий размножаться круглый год, но и ответственный за повышенную агрессию мужской части общества. Однако деструктивная деятельность человека скорее биологически потенциальна, а не биологически детерминирована259. Известно, что человек физиологически нуждается в сильных ощущениях, ибо в его мозге есть группы нейронов, ответственных за переживание именно негативных эмоций: ярости, страха и пр. При длительном недостатке возбуждения порог возбудимости этих нейронов снижается. Поэтому потребность в острых переживаниях (а значит, и в социальных конфликтах) является функциональной и сейчас частично сублимируется культурой – с помощью спорта, зрелищ, искусства260. Сто лет назад в большой моде были кровавые зрелища.