– Крепость? Ха-ха-ха! – засмеялся скоморох, сплюнув на пол виноградную косточку. – Даже не ретирада! Знаешь почему Хан Девлет осаждать не стал? Нужду не где справить. Просто проскакал мимо. Гоп-гоп, гоп-гоп!

Кечкенхан подпрыгивая, завилял задницей. Должно быть именно так скакал ордынец.

– Ты говори да не заговаривайся, – хватил шута господарь. – Крепость только заложили. Дай срок.

– Так я о том же, мой повелитель, – карлик отправил в рот кисть винограда. – Хан и поскакал дальше. Нужника ведь еще нет.

Карлик пригнулся и звучно испортил воздух. В полумраке сдержанно захихикали. Самый гогочущий, лающий смешок был хорошо знаком Якову. Впрочем, и остальным тоже. Весельчак Жожи, винокур с побережья, своим необычным смехом сам всех смешил. Его гыгание звучало как вопль подавившейся костью лисицы. Но сейчас это было не кстати.

– Ты, шут, забылся, – рявкнул господарь. – Может с десяток розг напомнят тебе кто ты?

– Хоть двадцать, господин, – делано заныл Кечкенхан, – лишь бы вас развеселить.

Ловко соскочил со стула. Снял с пояса плеть, упал на колени и протянул орудье Штефану.

– Повелитель, – продолжил скоморох серьезным тоном, не поднимая опущенной головы, – Дозволь слово молвить! – и не дожидаясь позволения спросил. – Можно ли твоей волей или молитвами Теоктиста увеличить число дней в недели?

– О чем ты, презренный? – князь устало откинулся на спинку скамьи.

– Три дня недели крестьяне работают для крепости. Отец Теоктист просит еще три дня работы на монастырь. Увеличите неделю еще на два дня. Тогда, глядишь, челядь и себя сможет покормить.

– Дурак! – в сердцах сплюнул господарь. – Думал что-то дельное скажешь.

– Я всего лишь шут.

– Тогда замолчи, – приказал князь. – Яков, ты не ответил на мой вопрос.

– Господин, стольный град и так слаб гарнизоном …

– Разве я тебя о стольном граде спрашивал? Или о гарнизоне? – раздражение нарастало.

– Ни одного, господин, – тихо ответил Арник.

– Теоктист, ты слышал ответ, – князь отпил из кубка, давая понять, разговор окончен.

Но игумен не сдавался.

– Может ты, повелитель, забыл чей милостью посажен на трон? – начал он вызывающе. – Чья невидимая рука вела тебя от победы к победе? Кто давал тебе силы вставать с колен и презренно низвергать врагов Его? Неужели ты полагаешь что землю нашу от сил дьявольских оберегают крепости? Нет, повелитель, сила не в крепостях. А в Храмах Господних! И прежде всего их надо возводить! И не три дня в неделю, а все семь!

Служитель перевел дух и продолжил:

– Бекиров яр – святое место. Место, где селились первые христиане, изгнанники с земель Сирийских. Разве крепость должна быть там? Обитель Христова спасет почище всякой крепости!

Воодушевленную речь сановника прервало противное бормотание. Карлик успел встать с колен, поправить рубаху и спрятать под ремень кнут. Теперь он стоял у княжьего стола и передразнивал Теоктиста.

– Сгинь, презренный, – прошипел из темноты игумен.

– Скоморох я, – пискляво заговорил уродец. – Но еще и татарин. Монастырь для Орды, как цветочное поля для пчел.

– Смерд! – прокричал сановник. От раздражения его высокий голосок сделался еще писклявее. – Разве можно уподобить нехристей, убивцев и воров благородным созданиями Господними?

– Ваша правда, отче! – карлик снова рухнул на колено. – А я дурак! Прошу простить и разреши поправиться. Орда не пчелы. Нет. Они грязные, навозные мухи. И слетаются, мерзкие, исключительно на говно. Ой!

Кечкенхан хлопнул себя ладонью по губам и сделал круглые от удивления глаза.

– Богохульник! – запищал Теоктист. – Гореть тебе в аду!

Из темного угла показался посох и тонкая, перемотанная полосками серой ткани, рука.

– За подобные речи, язык тебе надо вырвать! Прижизненно! Великий князь! Прикажи прижечь черный язык гадины адской! Немедля! А ты чего смотришь!

Яков и не понял, что святой отец обращается к нему.

– Палач! – разошелся игумен. – Где твой клинок? Отними кощюну его поганое жало!

Арник вгляделся в темноту. «Непоставленный митрополит» погряз в бахвальстве. Да, как духовник господаря, он имел много привилегий. Но указывать Якову мог только князь. Пискуна следовало поставить на место.

– Язык шута мешает только тебе, – ответил палач и сложил руки на груди.

– Прекратить! – господарь опустил тяжелый кулак на гладкую поверхность стола.

Фрукты подскочили. Из кувшина брызнуло вино.

– С меня достаточно одного шута! – Штефан исподлобья осмотрел присутствующих. Под гневным взглядом становилось не по себе.

Отец Теоктист шагнул из мрака. Теперь Арник разглядел бледный как мел профиль.

– Прости, князь, – заговорил не-до-митрополит. – Неустанно молюсь я за твою мудрость. Теперь понял, не напрасно. Господь милостив и глаза твои открыты.

– Оставь и ты эти речи, отче, – выпалил господарь. – Хочу послушать как ты заговоришь, когда орда монастырь разорит.

За спиной господаря, в полумраке, что-то шевельнулось. Поначалу казалось, что тень карлика наложилась на тень повелителя. Тьма сгустилась. Вдруг эта сосредоточенная мгла разверзлась. Из пустоты образовались два крыла. Мужи в оцепенение смотрели как из черноты, прямо в воздухе, появляется очертание птичьей головы.

– Корвин? – удивился капитан княжеской гвардии Батори.

Яков, для которого мадьярский был родным, переспросил:

– Ворон?

Действительно, прямо за спиной Штефана, из ниоткуда появился ворон исполинских размеров. Птица беззвучно открыла клюв и распрямила огромные крылья.

– Что? – недоуменно переспросил господарь.

– Ворон! – повторил по-молдавски капитан, с лязгом доставая из ножен меч. – Берегись, повелитель!

Не теряя ни мгновения, Арник, вслед за Батори, кинулся на дьявольскую птицу. Тень ворона заметалась по залу. Меч и чекан успели два раза рубануть по тяжелому воздуху. Оставляя на стенах причудливые тени, видение беззвучно взмахивала крыльями. Стражник, стоявший у дверей, вскинул алебарду. Богдан с криком ринулся на тусветного врага. Удар. Тень птицы растеклась по потолку, как брошенный комок грязи. Острие бердыша пронеслось мимо и с хрустом вонзилась в стену. Чернота стекла вниз и снова преобразилась в два огромных крыла. Они расправились и молниеносно сложились. Струя воздуха погасила факелы на правой стене и сдула гвардейца. Пролетев над столом, Богдан распластался на противоположном конце залы. Яков и капитан снова кинулись на тень.

– Арник! – на ходу крикнул Батори. – Береги господаря!

Да, многоопытный гвардеец был прав. Главное жизнь князя. Яков в два прыжка оказался у повелителя. Сердце напряженно стучало, наполняя мышцы кровью. Что бы или кто бы это не был, видение, коварный враг, колдовство или помутнение рассудка, доберется оно до Штефана только перешагнув тело Якова Арника.

Пока капитан и оставшиеся стражники обступали пятно крылатого мрака, из-под стола юркнула другая тень. Сообразительный карлик, набравшись храбрости, покинул убежище, и метнулся к единственной двери. Отворив ее, закричал в темный коридор:

– Князь в опасности! Все сюда!

Крылатый призрак, загнанный в угол, сжался. Казалось бы, все. Через минуту прибежит подмога и его изведут. Но, комок черноты рухнул на пол и пролился между гвардейцами. Адская дрянь направлялся прямо на господаря.

– Спасайся, повелитель! – приказал Яков и заслонил господина.

– Еще чего, – оттолкнул молодца Штефан. – Будем биться.

В коридоре загремели тяжелые шаги. Звенели латы. Сгусток мглы замер, словно не решаясь нападать. Мешкать нельзя. В схватке побеждает решительность.

– Аааа! – закричал Арник и кинулся на неведомое творение.

Чекан пробил пустоту. Черный комок распался на миллиард пылинок. Взмахивая подобием крыльев, облако перемахнуло через князя и исчезло под потолком.

Комната наполнилась гвардейцами. Солдаты растерянно крутили головами, высматривая врага. Никак не могли взять в толк, где же опасность. Опочивальня погрузилась в тишину.