Советские воины, пропуская через окопы танки, вели губительный огонь по пехоте противника. Это была большая победа каждого нового бойца, в первую очередь, над собой, каждый чувствовал, что он победил свой страх, показав этим образцы стойкости и героизма.

Хочется рассказать еще об одном эпизоде, произошедшем на Одерском плацдарме. В начале марта командованием фронта перед нашей 5-й ударной армией была поставлена задача расширить и углубить занимаемый плацдарм на левом берегу Одера. Впоследствии, как известно, с этого плацдарма началось решающее наступление на Берлинском направлении.

За несколько дней до описываемого эпизода я был назначен лектором политотдела 32-го стрелкового корпуса. Получив задание полковника С. П. Дученко, я направился в подразделения, находившиеся на плацдарме. Находясь на левом берегу реки, я обратил внимание на усиленную переправу и разгрузку боеприпасов для соединений корпуса. Артснаряды, мины и патроны сгружали и складывали в штабеля на ровной площадке между берегом реки и дамбой. Надо сказать, в указанном месте берег реки был невысок, примерно около метра над водой. Я обратил внимание, что вода стала быстро прибывать, хотя погода стояла хорошая, не дождливая; ясно было, что это в верховьях прошли обильные дожди или идет бурное таяние снега. Буквально через полтора-два часа вода начала заливать площадку, на которой находились два боевых комплекта боеприпасов для всех соединений. Стали приниматься срочные меры по вывозке снарядов за дамбу, но часть ящиков уже была в воде. Автомашины не могли подойти туда: вода заливала моторы, и они глохли.

Я отложил свои лекторские обязанности и включился в работу по спасению боеприпасов. Больше того, я взял на себя смелость руководить этой работой, поскольку оказался старшим по званию. Вдруг мне в голову пришла счастливая мысль. Я приказал немедленно доставить сюда имевшиеся на переправе пять больших рыбацких лодок водоизмещением до двух тонн каждая. Стоя по колено, а иногда и по пояс в воде, бойцы грузили ящики в лодки. Теперь лошадь тащила не бричку, а лодку. Где более глубоко, там лошадь добиралась вплавь, но лодку было нетрудно тянуть. В течение пяти часов боеприпасы были спасены.

30 апреля 1945 года день был знойный, в воздухе носилась желтовато-бурая пыль руин и дым от горящих зданий, от разрывов снарядов и мин. Шли тяжелые уличные бои. Враг в предсмертных судорогах упорно сопротивлялся, цепляясь за каждый угол дома, за каждый остаток неразрушенного каменного забора, укрываясь за развалинами разрушенных домов. Войска генерала Жеребина медленно, но упорно и настойчиво, отбивая у противника дом за домом, квартал за кварталом, продвигались вперед.

Группа офицеров политотдела корпуса получила задачу от начальника политотдела полковника Глухова, который сменил Дученко, и командира корпуса генерала Жеребина посетить полки и батальоны, оказать помощь в использовании поддерживающей техники. Мне было приказано побывать в соединении генерала Дорофеева. От КП дивизии до полков было всего метров 250–300. Но чтобы добраться до боевых порядков пехоты, надо было идти исключительно дворами, укрываясь за развалинами домов, так как улицы простреливались. Трудно, очень трудно проходить, но зато это наикратчайший и наиболее безопасный путь. И в этих самых трудных условиях передвижения всюду переплетаются десятки телефонных проводов различной окраски, говорящие о наличии частей, подразделений и их насыщенности техникой на этом участке. Не было свободного места на улице, где бы, не выбрав удобной позиции, не стояла наша боевая техника — танки «ИС» или тяжелая самоходная артиллерия, стрелявшие прямой наводкой.

Поглядывая по сторонам, спотыкаясь о кирпичи и обгорелые бревна, перескакивая через железные балки, мы быстро приближаемся к нашим боевым порядкам. Впереди связной Гребенюк, сзади меня, запыхавшись, еле успевает заместитель начальника политотдела 295-й дивизии майор Чернов. Связной предупреждает: «Здесь улицу надо быстро перебегать, вот справа угловой дом, оттуда «он» стреляет». Гребенюк быстро пересекает улицу, а за ним и я, мы юркнули в разрушенный дом и скрылись за грудой кирпича. За нами вскочил сюда и Чернов, и в этот же миг просвистели пули, ударяясь о стены.

Перед нами глухая стена дома, но у самой земли пробита дыра. Щуплый связной быстро, как кошка, проскочил в эту дыру и с противоположной стороны зовет нас: «Сюда, сюда, товарищ майор». Я по-пластунски пробрался к связному, а майор Чернов никак не решается протиснуть свое грузное тело в эту небольшую дыру.

— Ну, быстрее пролазь, — тороплю я Чернова.

— Разве не видишь, что не пролезу, еще застряну, — отвечает он, заглядывая в дыру.

Наконец Чернов пополз и, действительно, чуть было не застрял, я его вытащил за портупею.

— Ну вот, не я тебе говорил, что застряну, — все еще не веря, что уже пролез, недовольно ворчал Чернов, поглядывая на оторванный погон и желто-бурые от пыли брюки и гимнастерку.

Через несколько минут мы подошли к огромному зданию государственной типографии, на углу улиц Ораниен и Якоб. В подвале этого помещения находились КП 1038-го и 1042-го полков. Усталые от непрерывных боев и бессонных ночей за столом сидели над картой Берлина командир полка полковник Любко и командир подразделения огнеметчиков. Полковник Любко — один из наиболее опытных командиров полков. Впервые я его встретил еще в мае 1943 года, на Кубани, где шли невыносимо трудные бои в плавнях. Как и тогда, Любко был проникновенно ласков в обращении со своими соратниками и подчиненными, лишь когда нервы подкачают, он в разговоре заикался, в этом сказалась тяжелая контузия.

— Оттуда их только огнем выкурить можно, направив струю в окна подвала, — говорил Любко с заметным белорусским акцентом, — я уже все средства использовал, на прямую наводку не подпускают пушку. Дай, голубчик, туда своего огонька! А я твоих прикрою.

Под прикрытием интенсивного огня всех видов огнеметчики подползли на близкое расстояние и направили свои смертоносные струи в окна подвалов. Через несколько минут мы наблюдали, как из осажденного дома и подвала выскакивали гитлеровцы, выкрикивая: «Гитлер капут». Один наш боец возмущенно заметил: «Ишь, гады, когда самим капут, тогда и Гитлеру капут, а до сих пор сидели и отстреливались».

Враг еще упорно сопротивлялся. И победа над врагом ковалась сообща, начиная от генералов и кончая санитарами. Внесла свой вклад в победу и скромная неутомимая девушка-телефонистка Аня Комарова, обеспечивавшая четкую и бесперебойную связь командира полка с дивизией и батальонами. Аня была учительницей начальной школы. Война изменила ее профессию. Часто ей приходилось сутками дежурить у аппарата, не сомкнув глаз. В Донбассе, на реке Молочная, у Днепра, на Днестре сквозь непрерывный гул артиллерийской канонады и разрывы авиабомб был слышен в аппарате тонкий голос Ани, проверявшей устойчивость связи. Вот и теперь в самых трудных условиях боя Аня серьезно, насупив брови, передает боевое приказание командира линейного взвода о прокладке обводного провода.

А я направляюсь в батальон капитана А. В. Левицкого. Агроном по образованию, он до войны работал в одном из совхозов на Украине. Воюет с первых дней Отечественной войны. Увидев меня и поприветствовав, Левицкий радостно произнес: «Вот, товарищ майор, подхожу к немецкому Госбанку, предъявляю счет за Украину».

Капитан — болезненный человек, к тому же две недели почти не спал из-за непрерывных боев на участке его батальона. Я спрашиваю о его здоровье. «Ни о каких болезнях я не думал и не думаю, — отвечает он. — Много бойцов, будучи ранеными, не уходили с поля боя, вот и теперь таких у меня семь человек», — заметил Левицкий.

Проносят раненых. Боец Кожокарь тяжело ранен фаустпатроном в голову, ногу и бок. Я его знаю с боев при прорыве обороны немцев на Одерском плацдарме. Кожокарь слегка стонет, просит пить, санитары остановились, дали раненому глоток воды; вздохнув, он произнес: «Жить хочется». Он будет жить.