Она запнулась, посмотрев на их с Лёшей фотографию, висевшую прямо над столом. Оддманд понимающе кивнул.

– Почему вы так думаете?

И тут Женя взорвалась. Чуть ли не задыхаясь, она торопливо пересказала фамильяру все события недельной давности. Бар, кошмары, запах гнилых яблок и сырости. Ритуал.

– Ритуал? – голос мужчины зазвучал тяжелее. – Вы же понимаете, что, учитывая нынешние реалии и ваши способности, проснувшиеся не до конца, это опасно? Высвобождаемая энергия может кого-то… привлечь.

– Но всё прошло хорошо!

Оддманд устало вздохнул и помассировал переносицу пальцами.

– Постарайтесь больше не повторять подобных ошибок.

Женя послушно качнула головой. Ей вовсе не хотелось расстраивать старого друга. Под его пристальным взглядом она чувствовала себя нашкодившим ребёнком, которого поймали на месте преступления.

– Почему ты работаешь в доставке? – внезапно спросила девушка, отчаянно стараясь увести разговор в другое русло.

– Я… – кажется, Оддманда этот вопрос застал врасплох. – Я не нашёл ничего другого.

– С твоим безукоризненным знанием истории?

– Я работал в университете, но меня уволили. – Мужчина пожал плечами. – Кажется, кому-то не понравилось, что я слишком рьяно исправляю исторические неточности.

– И рассказываешь, как помогал Марксу и Энгельсу писать их знаменитые труды? – хихикнула Женя.

– Вообще-то, я не только помогал, но и…

– Вот поэтому тебя и уволили.

Оддманд закатил глаза, а следом они оба рассмеялись. Как в старые добрые времена.

Было забавно и странно осознавать, что этот мудрейший человек сейчас занимался такой обыденной работой. Всё-таки жизнь страшно несправедлива.

– Тебе нужно встретиться с остальными, Одди.

– Обалдеть.

Соня бегала вокруг Оддманда, не зная, чему удивляться больше – тому, что Женя покинула свою квартиру впервые за всё это время, или тому, что она привела с собой столь представительного мужчину. Он стоял посреди Сониной квартиры, как какая-то экзотическая диковинка. Есения сидела в кресле с раскрытым ртом и изредка моргала, а Агата придирчиво изучала лицо Оддманда, выискивая хоть что-то подозрительное.

– А ты когда последний раз перерождался в человека?

– Двадцатый век.

– А, – Есения постучала себя пальцем по лбу, – работник театра. Я помню.

– Ну, тогда ты, конечно… По-другому выглядел, – пробормотала Агата, устало плюхаясь на диван.

– Это всё неважно, – Женя взволнованно замахала руками, – он может нам помочь, вы понимаете?

– Да? – Соня приподняла брови. – А почему нельзя было это сделать… ну, пораньше?

– Видите ли, – принялся объяснять Оддманд, наконец-то соизволив присесть. Весь его образ выражал такую аристократическую утончённость, что Евгения невольно выпрямила спину, – видите ли, я провёл некоторые… исследования. То, что произошло в прошлом, уже невозможно исправить.

– Но у Алексея же получилось! – в сердцах воскликнула Соня, и тут же добавила: – Или не у него.

Женю передёрнуло.

– Возможности убийцы для меня до сих пор остаются загадкой, – мягко ответил Оддманд. – Это не так важно. Важно то, что сейчас ещё есть возможность что-то сделать. Возможно, она единственная.

Комната погрузилась в молчание. Женя отпила чай, который фамильяр так любезно заварил по их прибытии в квартиру Сони.

– Значит, нам надо действовать, – твёрдо произнесла Есения, громко поставив кружку на столик. – Мы не можем сидеть сложа руки! Если Женя умрёт…

– …то наши души исчезнут, – продолжила Агата и безнадёжно вздохнула.

– Верно, – подтвердил Оддманд. Его глаза блеснули золотом.

Евгении вдруг очень сильно захотелось спать.

– Значит, надо провести ещё один ритуал… У нас есть книги и травы, мы сможем… – Соня зевнула, – мы сможем найти всё необходимое, и потом… – она опять зевнула.

Тело стало таким тяжёлым.

Как же хочется спать…

– Не думаю, что это правильное решение, – голос мужчины убаюкивал. Женя посмотрела на него сквозь дымку подступающей дрёмы, а затем её взгляд заскользил по комнате. Есения и Агата уснули сидя. Соня продолжала бороться со сном, но вряд ли могла его победить. Оддманд изящным движением выхватил кружку из её ослабевших рук.

Женя хотела что-то сказать, но язык не слушался. Вот бы лечь в кровать, укрыться тяжёлым одеялом и провалиться в блаженное небытие.

– Я сожалею, – слова Оддманда звучали очень далеко. – Но это ради вашего же блага.

Последним, что увидела Евгения перед тем, как уснуть, было его скуластое лицо и сверкающие глаза.

Чёрное густое ничто. Бесконечный океан абсолютного небытия, в который Женя нырнула с головой.

Её голова была совершенно пуста. Мысли о будущем и прошлом, кошмары, лица близких – всё это куда-то пропало. Ощущение было такое, будто бы она очень долго сидела в шумной комнате, а теперь, наконец-то, вернулась в тишину. Было бы здорово остаться здесь навсегда.

Темнота и покой. Долгожданное возвращение в материнскую утробу. Примерно это ощущала Женя, когда её обнимал Алексей.

Алексей?

Непроглядное ничто вдруг выплюнуло Евгению прямиком на поле битвы. В нос ударил запах крови и гниющей плоти, на языке появился привкус железа, но сознание всё равно оставалось спокойным. Наверное, именно так чувствуется мир под кайфом. Девушка приподняла голову, пытаясь рассмотреть открывшуюся перед ней картину, но детали уловить было сложно – всё вокруг плыло. Фигуры бегущих солдат перетекали одна в другую и сливались в единое месиво.

– Отходим! Отходим!

Какой сейчас год? Это точно не одно из воспоминаний Жени. Но тогда кому оно принадлежит?

Где-то сбоку прогремел взрыв. Временные рамки резко сузились. Девушка неторопливо обернулась на звук и замерла, увидев на земле бездыханное, на первый взгляд, тело.

Он смотрел вверх своими некогда ярко-зелёными глазами. Сейчас в них не осталось ни капли былой яркости; казалось, они стали зеркалом для серого неба, которое едва виднелось сквозь горький плотный дым. Светлые волосы спутались и испачкались кровью и грязью, на лице застыла бордово-коричневая корка, а солдатская форма больше напоминала какие-то изорванные тряпки.

Только сейчас Женя заметила, что у него не было ног. А ещё – что он был до сих пор жив.

Сердце сжала невидимая рука. Девушка упала на колени и коснулась его лица, с ужасом чувствуя, как оно медленно становится всё холоднее.

– Любовь моя…

Солдат с усилием моргнул и попытался что-то сказать, но губы его не слушались. Вместо слов получился какой-то полухрип-полувыдох. Женино спокойствие испарялось с каждой секундой, оставляя после себя мерзкое послевкусие бессилия.

Это уже произошло.

– Это… ты… – сумел прохрипеть он. У него даже вышло состроить некое подобие улыбки, но это принесло только дополнительные страдания. Женя бережно приподняла его голову, и он закашлялся, пачкая кровью и без того грязный мундир. – Я… умер?

– Нет, – девушка изо всех сил старалась не заплакать, – нет, ты не умер…

– Тогда… – солдат снова разразился кашлем, – тогда… почему…

– Это всё не имеет значения, – прошептала Женя, прижимая его голову к своей груди. Её бросило в дрожь. – Это всё больше не имеет никакого значения…

– Я…

– Тише, – она укачивала его как ребёнка, стараясь сдерживать рыдания, – ничего не говори… Ничего не говори. Тебя ждёт прекрасная жизнь, слышишь? Нас с тобой. Мы будем жить в большом доме… Печь пироги с черешней, а потом есть эти пироги с чаем. Слышишь? Твои любимые пироги. Всё это закончится… И у нас с тобой будет самая спокойная, самая лучшая на свете жизнь. Мы будет гулять с собакой… Есть мороженое… – девушка всхлипнула. – Встречать рассветы и провожать закаты, спать, а потом рассказывать друг другу сны… – она глубоко вдохнула. – Ты никогда не умрёшь. Я тебе обещаю, что ты никогда-никогда не умрёшь, потому что любовь не позволяет умирать…