Он схватил котенка за шею так, что тот запищал.

– Из-за тебя Клеопатра должна умереть.

– Нет! – закричала Лилиана.

Но котенок уже перестал пищать.

Воскресенье, 23:30

От Арне не ускользнул скептический взгляд, которым женщина в кресле напротив него оглядела кабинет.

– Это мое временное пристанище, – извиняющимся голосом объяснил комиссар.

– Всё в порядке, – ответила она.

Манди Луппа, согласно удостоверению личности, двадцати четырех лет. За это время Арне нашел о ней так много интересного в информационных полицейских базах, что операционная система ноутбука чудом выдержала нагрузку.

Пока Штиллер прокручивал на мониторе последний файл с информацией двухлетней давности, дама напевала под нос что-то тревожно-меланхолическое и в то же время усыпляющее. Арне должен был срочно остановить ее, чтобы не упасть со стула.

– Зачем вы здесь?

– Из-за дочери. – Она запустила руку в сумочку и вытащила детскую фотографию, сильно потрепанную по краям и сделанную, судя по всему, в больнице. – Ее похитили.

Арне устало потер лицо. Без сомнения, это было именно то, чего ему сегодня только не хватало – сумасшедшая, из года в год рассказывающая одну и ту же неправдоподобную историю. При этом внешне фрау Луппа производила впечатление совершенно нормального человека. Лицо и волосы ухожены, одета по моде. Подозрение могли вызвать разве что неопрятные темные пятна на ногтях, но их можно было объяснить ее работой в приюте для животных.

Коллеги предупредили о ее странностях, и тем не менее комиссар согласился встретиться с Манди Луппа. В каком-то смысле он хотел ей помочь.

– Ну хорошо… Как зовут вашу дочь?

– Констанца.

Хотя это и было бессмысленно, Арне записал имя на клочке бумаги.

– Сколько ей лет?

– Восемь.

Комиссар перевел взгляд на монитор. В прошлый раз Констанце было шесть.

– Фрау Луппа, вы уже неоднократно подавали заявление в полицию о ее пропаже. Не припомните, как мои коллеги реагировали на это?

– Как-как… – Луппа вздохнула. – Полицейские мне не верят. Они считают, что я это все себе вообразила. Но сегодня вечером по радио говорили о пропаже девочки из Дрездена…

– Вы имеете в виду Лилиану?

– Вы ведь знаете, что ее зовут иначе. Полицейские меняют имя каждый раз, когда подают объявление.

Арне не сразу осознал, что визитерша считает девочку, о которой говорили по радио, своей дочерью.

– В публичных объявлениях, когда речь идет о поиске человека, мы всегда используем его настоящее имя, – терпеливо объяснил Арне. – Иначе это не имело бы смысла, вам не кажется?

Нависла тишина, как видно неуютная для Луппа, потому что она снова запела.

– Что это за песня? – спросил Арне без особого интереса.

– Не знаю, просто где-то услышала… Она мне нравится; в этой мелодии есть что-то успокаивающее.

С этим Арне никак не мог согласиться. От мелодии у него мурашки бегали по коже. Но он не стал возражать. Из протоколов прошлых бесед Штиллер кое-что знал об этой женщине. Информация была неполной – как видно, коллеги давно не воспринимали ее всерьез.

– У вас была частная ветеринарная практика в Хеллерау. Что с этим сейчас?

– У меня отозвали лицензию.

– Почему?

– Все допускают ошибки, верно?

– Конечно.

– Так что насчет моей дочери?

– Для начала я хотел бы прояснить вашу жизненную ситуацию. Что именно в вашем случае имеется в виду под ошибками?

Она опустила голову.

– Такое случается… Влюбляешься не в того человека. А когда он уходит, привязываешься к бутылке, сама того не замечая. Так оно и идет, одно к другому… Промах к промаху – на работе и в личной жизни. Пытаешься если не поправить, то хотя бы заретушировать, и в результате все глубже погружаешься в водоворот лжи. И долгов.

Теперь Арне еще больше захотелось помочь ей. Из опыта он знал, что психические расстройства такой степени тяжести неизлечимы. По крайней мере, он не мог припомнить ни одного случая выздоровления за двадцать пять лет службы. Хотя встречал немало людей в подобных ситуациях.

– Мне жаль, фрау Луппа, но коллеги проверили вашу информацию. У вас нет ни мужа, ни ребенка.

– Потому что муж сбежал, а ребенка у меня украли.

Арне покачал головой:

– Ваш опекун знает, что вы здесь?

– Ему незачем это знать. Я хочу вернуть дочь. Где моя Констанца?

– Нет никакой Констанцы Луппа, поймите наконец. У вас никогда не было ребенка.

Она постучала по фотографии:

– А это кто?

Арне пожал плечами.

– У вас есть другие ее снимки, где Констанца старше?

Женщина всхлипнула и покачала головой:

– Этот – единственная память о ней.

– Послушайте, фрау Луппа, я не могу вам помочь. Ребенок, о котором вы слышали по радио, действительно пропал. Но она не ваша дочь.

– Вы допускаете ошибку. Помогите мне, комиссар…

Арне встал, чтобы проводить ее к двери. Манди Луппа ушла, оставив после себя трудноопределимое смешанное чувство и меланхолическую мелодию, которая теперь звучала в голове Штиллера.

Предыстория

В саду одной из дрезденских вилл неподалеку от Эльбы щебетали птицы. Из открытого окна доносилась фортепианная музыка. Всего несколько неточных тонов, в остальном же пианист выглядел вполне достойно.

– Из тебя выйдет большой музыкант, Кристиан, – солгал сорокавосьмилетний хозяин виллы.

Сам известный пианист, он имел все основания судить, есть у человека исполнительский талант или нет. И давал уроки только ради того, чтобы сделать приятное родителям юноши, притом, конечно, получая за это хорошие деньги.

– Может, я стану дирижером оркестра, – отвечал Кристиан. – И сочиню несколько собственных вещей, как вы.

– Этот путь тоже тебе открыт.

Последняя фраза прозвучала не столь уверенно, скорее вымученно. Возможно, пианист задумался о собственной участи. Он страдал редкой неизлечимой болезнью.

– Передавай привет родителям, – напутствовал маэстро восемнадцатилетнего ученика в прихожей.

И Кристиан, конечно, обещал это сделать.

Потом тяжелая входная дверь захлопнулась, и пианист вздохнул с облегчением. Он стал почти отшельником после безвременной смерти жены. Шторы на окнах оставались задернутыми весь день, отчего интерьеры дома казались еще более мрачными.

Он редко появлялся на людях, в основном когда нужно было дать концерт. Но и в этих случаях выходил на сцену лишь ради того, чтобы представить публике ту или иную свою вещь, после чего, не задерживаясь и ничего не давая на бис, быстро откланивался и спешил прочь. Рукопожатия и светские беседы пианист ненавидел больше всего.

– Всё в порядке? – спросил его сын, который вышел из своей комнаты, как видно почувствовав тревогу отца.

– Все хорошо, мой мальчик. Если б еще этот Кристиан не трепал мои последние нервы! Хотя что я такое говорю… Кристиан – отличный парень, только не такой, как я.

Никто не был таким, как он. Даже сын, чьи музыкальные способности были еще скромней, чем у Кристиана.

– Может, помузицируем вместе, папа?

– Разве тебе не нужно в школу?

– Сейчас каникулы.

– Ах да… Нет, мне нужно заниматься.

С этими словами пианист исчез в музыкальной комнате, хлопнув раздвижной дверью, а мальчик, как это часто бывало, почувствовал себя брошенным.

Он стоял в коридоре и слушал спотыкающиеся фортепианные пассажи. С каждым днем пальцы отца слушались его все меньше. И все эта непонятная болезнь, от которой нет лекарства… Это она раньше времени превратила отца в отчаявшегося изможденного старика.

Мальчик прислонил лоб к закрытой двери, как вдруг из его комнаты раздался истошный вопль, а потом топот.

– Чертов сопляк!

В ужасе мальчик подумал было, что его золотистый хомячок убежал из клетки и напугал Катарину, новую жену отца. Но Вурсти как ни в чем не бывало сидел на своем месте. Секунду спустя Катарина уже сбегала по лестнице. Ярость в ее глазах повергла тринадцатилетнего пасынка в ужас.