— Георг отсутствует, попросил меня передать свои извинения. Уехал по неотложному делу, которое нельзя отодвинуть. Просил меня занять вас до его возвращения.

— Конечно, дело отложить нельзя, а мою просьбу о встрече, оказывается, можно. Это еще одна тема для размышления. Я не собираюсь действовать так, как удобно ему. Я полагаю — вы старший рода, поэтому придется вам выслушать меня.

— С радостью! — обрадовано ответил Джон. — Пройдемте в дом.

— И не подумаю. Я прибыла не для дружеской беседы, а высказаться смогу и стоя.

— Не хотите в дом — милости просим в беседку. Мне хочется, чтобы вам было удобно.

— Мне будет удобно в том случае, если ваш племянник оставит в покое Элизу. Он действует недопустимо, увлекая за собой юную доверчивую девушку. Так недалеко и до беды.

— Беда — это любовь? — серьезно спросил Джон, пряча в глазах искорку смеха.

— Высокие слова здесь абсолютно не уместны. Да и что такое любовь? Сказки для таких неопытных, как моя Элиза. Вряд ли члены вашей семьи в выборе спутников по жизни руководствовались только любовью, а не другими побуждениями. А я говорю о жизни, о правилах и хорошем тоне.

— А о счастье?

— И о счастье тоже. О настоящем, которое дает только положение в обществе, о равноправном браке и уважении друг к другу, как к членам единого общества.

— Простите, Энн, а трепет любви и высокие чувства вы исключаете из понятия счастья?

Энн чуть отступила, печально закивала головой.

— Теперь понятно, откуда у вашей семьи такое отношение к важнейшей из проблем. Для вас нет ничего запретного, правила вас не волнуют. Вперед, за сердцем, в семьи, куда вам закрыта дорога. А я пытаюсь достучаться. Почему вы улыбаетесь? Что смешного я говорю?

Джон развел руками.

— Ничего смешного. Просто передо мной стоит безумно симпатичная женщина, которая от гнева сверкающих глаз выглядит еще привлекательнее и, осознавая это, злится еще больше.

— Что? — Энн буквально потеряла дар речи и некоторое время молча смотрела на Джона. — Вы…Вы не должны так говорить.

— Почему?

— Это неприлично! Мы с вами едва знакомы.

— Простите — неприлично говорить женщине, что она симпатичная?

Энн сжала губы.

— Я поняла, что мои попытки решить жизненно важный вопрос безуспешны. Но настаиваю: услышьте меня! И предайте своему родственнику, что я не допущу его общения с моей дочерью. Почему вы меня не слушаете? Что вы делаете?

Джон взял Энн за руку и слегка сжал.

— Вы так грозно машете ручкой, а она не создана для этого. Мягкая, нежная, предназначенная для поцелуя.

Энн резко выдернула руку.

— У вас никакого понятия, как нужно вести себя с дамой. А еще делаете попытки прорваться к нам. Попытки ваших родственников, не спорю, увенчались успехом, который я не понимаю и осуждаю. С моей семьей это номер не пройдет.

— Объясните мне, дорогая, для чего делать Элизу несчастной?

Энн гордо вскинула голову.

— Я вам не дорогая! И я лучше знаю, что нужно для счастья дочери. Позже она поймет и будет благодарить меня. А вы, вы зачем так смотрите?

— Мне нравится на вас смотреть. На потемневшие глаза, губы, которые вы упрямо пытаетесь сжать, а им так хочется быть мягкими, податливыми.

— Я очень жалею, что приехала сюда. Только попытки вразумить вас ради дочери удерживают меня здесь. Какие еще найти слова, чтобы достучаться до вас?

— Если можно — нежные. Вы ведь это умеете?

— Знаете, что удерживает меня от пощечины по вашему ухмыляющемуся лицу?

— Боязнь осквернить себя прикосновением к недостойному? Или страх, что я разомлею от прикосновения вашей ручки и припаду к ней губами?

— Вам еще будет стыдно за ваши слова! Прощайте!

— Я провожу вас, Энн, до экипажа. А еще лучше — останьтесь. Погуляем по саду, ведь погодка — чудо! Поговорим о жизни. Я бы с удовольствием прошелся с вами под ручку. Не удержался бы и сжал ее сильнее, чем позволяет приличие вашего общества.

Энн резко обернулась.

— Вот такими сладко обманчивыми речами вы заарканили бедного Эдвина, Фреда, Артура!

— И вы полагаете, что они несчастны?

— Несчастны будете вы, если посмеете еще хоть раз приблизиться к Элизе.

— Я же говорил: вы прекрасно осознаете, как привлекательны в гневе и используете это беспроигрышное оружие! Я сражен в очередной раз и, надеюсь, не в последний.

Энн вновь поджала губы и, больше не проронив ни слова, уехала.

* * *

Сон был не совсем понятным, но не тревожащим, обыкновенное ночное повествование без ярких запоминающихся картин. Артур дышал ровно, первая утренняя свежесть ласково касалась лица. Потом в сон вплелось что-то необыкновенно теплое, слегка волнующее и желанное. Лицо Артура осветилось улыбкой сонного беззаботного младенца, и он поплыл по волнам тепла и уюта. Его слегка качало и, наверное, от этого начала кружиться голова и пылать тело. Когда волна наросла и почти захлестнула, Артур выкарабкался из объятий сна и понял, что не один.

— Что? — срывающимся голосом спросил он.

— Тише. — Голос Алисии обволакивал и заставлял слушаться. — Спи, я буду с тобой во сне.

Руки Алисии ласково и жадно скользили по его телу. Вот отчего истома, заставляющая сглатывать в горле комок. Расслабленное во сне тело с радостью принимало ласкающие движения рук, еще не готово было отвечать, но глубоко внутри уже просыпался огонек, слабенький, пока поддающийся разуму.

Артур попытался оттолкнуть Алисию.

— Зачем ты здесь? Уходи.

Алисия перехватила его руки, сжала, поднесла к лицу и поочередно поцеловала.

— Ты обещал. Не отказывайся, пусть эта ночь будет нашей.

Она поднесла его руки к своей груди.

— Смотри, они ждут тебя, твоих прикосновений, ласки.

— Ты сошла с ума. — Артур пытался протестовать, но огонек, разгоравшийся сильнее, обжигал, лишал воли.

— Не думай ни о чем. — Алисия уже поняла, что выиграла.

Быстрым движением стащила с себя легкую рубашку, прижалась грудью к лицу Артура, ее руки не оставляли его разуму ни одного шанса.

— Главное, не вини себя, ты ведь обещал сделать это ради своей любви к Дженни, ты достиг того, к чему стремился.

Он верил её словам, потому что хотел верить, а это сейчас было удобно.

— Только поэтому, — успел выдавить он из себя и провалился в сладость поцелуя, затягивающего, поглотившего собой последнее сомнение.

Свежий ветерок напрасно посылал прохладные струйки в приоткрытое окно, они разбивались о разгоряченные тела, рассыпались, наткнувшись на стену чувственности.

Они долго лежали, не произнося ни слова. Алисия уткнулась в грудь Артура и укрыла его тело своими густыми чарующими волосами.

Первым заговорил Артур.

— Тебе надо идти.

— Век бы лежала с тобой. Не хочу, чтобы этот сладостный миг заканчивался. Я рада, что ты узнал, какой бывает по-настоящему любящая женщина.

— Мы не будем больше возвращаться к этому разговору.

Алисия приподнялась и с улыбкой посмотрела на Артура.

— Будем, — прошептала она, как маленькому. — Разве ты сможешь отказаться от моей страсти и пойти против своего желания? Нас ждет много чудесных ночей.

— Алисия, ты говоришь ерунду.

— Не лги себе. Ты всегда жаждал меня, даже когда удобно спрятался за мечты о другой. Да разве можно меня не хотеть? А я не могу не хотеть тебя. У нас впереди столько прекрасного! Давай сегодняшний день посвятим друг другу. Умчимся туда, где никого нет. Я подарю тебе настоящую любовь среди первозданной природы. Разденусь и буду скакать на лошади среди высоких трав, а ты залюбуешься изгибами моего трепетного тела, ждущего тебя. Искупаюсь в озере и выйду к тебе с капельками воды на горевшем теле, и ты осушишь их губами. Мы подарим друг другу сладость среди ароматных цветов, я буду твоей каждой частицей тела. Я научу тебя любить женщину, ты еще толком не знаешь, что такое мои руки и губы. Согласен?

— У меня много дел, отец вернется не скоро.

Алисия засмеялась.