— И я, Ваше Высокопреосвященство. Я надеюсь, что это правда. — Она прислонилась к стене.
— Вы, хм, будете упрекать меня.
— Никогда, Ваше Высокопреосвященство.
— Вы, или другие. Критиков всегда… э… в избытке? Патера Щупальце. Критиканы. Вы будете… хм… э… восклицать, что как, э, посредник, я должен был ограничить свою поддержку.
Она положила руки на колени, а голову — на руки.
— В ответ, генерал, я, э, торжественно утверждаю, что так и сделал. И делаю так, а? В нашем, хм, текущем положении и за пределами, эй? Это не поддержка, а разум, эй? Я — человек мира. Таким я, хм, себя объявил. Под белым флагом, а? Проконсультировавшись с бригадиром Орланом. И, точно так же, проконсультировавшись с кальде Шелком. Привести кого-нибудь… э… исключительно значительного… хм. Вас, генерал. Я провел вас, чтобы обсудить, э, прекращение огня. Дипломатический… э… подвиг? Триумф. Мой… э… наш. Они нас уважают? Да, не уважают!
— Я собираюсь лечь, если это не расстроит вас, Ваше Высокопреосвященство. Я оберну юбку вокруг ног.
— Нет, нет, майт… генерал. Я едва различаю вашу, а, фигуру в этой… э… стигийской тьме. Еще один конфликт, который невозможно уладить, эй?
— Мы, безусловно, не преуспеем, пытаясь уладить этот.
— Я имею в виду конфликт между добром и, хм, злом. Да, злом. Как человек в этой одежде, авгур, когда-то предназначенный, э? Предназначенный для… э… величия. И этот, хм, авгур, ошибся, э? Иногда глуп, а? Тем не менее, чувствительный в высшей степени, эй? Я не могу уладить все конфликты, потому что не могу уладить этот. Я внес свое имя в списки, а? Давно. Я за добро. Я не могу закрывать глаза на зло. Не буду. Оба.
— Это хорошо. — Майтера Мята закрыла свои. В темной пустой комнате не было света, за исключением длинной водянисто-зеленой полосы под дверью; закрыв глаза, она почти не ощутила разницы, но, тем не менее, нашла это глубоко успокаивающим.
— Если… э… а… ум… хм, — сказал Прилипала; или, по меньшей мере, так она услышала. Фасад Зерновой биржи очень медленно падал, а она ждала, не в силах пошевелиться.
Она проснулась словно от толчка.
— Ваше Высокопреосвященство?
— Да, генерал?
— Некоторые сны посланы богами.
— Э… неоспоримо.
— Кто-нибудь когда-нибудь считал, что каждый сон — послание богов?
— Я… хм. Не могу припомнить, э? Я должен подвергнуть эту мысль… э… исследованию. Возможно. Очень возможно.
— Я только что видела самый обычный сон, Ваше Высокопреосвященство, но чувствую, что, может быть, он послан богом.
— Необычно? Экстраординарно. Если я не злоупотребляю, эй? Не желаю, э, быть назойливым. Но могу предложить мое, хм, если пожелаете.
— Мне снилось, что я стою на улице перед Зерновой биржей. Здание валится на меня, но я не могу бежать.
— Я… э… понимаю.
— Это действительно произошло несколько дней назад. Мы обрушили его при помощи быков. Тогда я могла убежать, но не хотела. Я хотела умереть, так что стояла там и смотрела, как оно падает, пока Грач не вынес меня. Его самого чуть не убило, как и меня.
— Значение? Я не могу… э… постичь его, генерал.
— Какой-то бог, я думаю, сказал мне, что, поскольку я решила умереть тогда, я не должна бояться смерти сейчас, и все, что они собираются сделать со мной, не может быть хуже, чем оказаться под тем зданием — способ смерти, который я выбрала не так давно.
— Что за бог, генерал? У вас есть предположение?
По легкому изменению в голосе Прилипалы она поняла, что он выпрямился. Она, по меньшей мере временно, оторвала его от жалости к себе; она страстно захотела, чтобы кто-нибудь оторвал ее.
— У меня нет ни малейшего понятия, Ваше Высокопреосвященство, какой бог благоволит ко мне, предполагая, что вообще такой есть. Я не помню ничего, что могло бы дать ключ.
— Никаких животных, а?
— Никаких, Ваше Высокопреосвященство. Только улица и падающие камни. Все происходило после тенеспуска, и я помню, какими темными они выглядели в свете небоземель.
— Хм, не Управляющий днем Пас. Бог солнца, а? Повелитель Длинного солнца и все такое. Тартар, хм? Бог ночи. Темные камни, темный бог. Летучие мыши… э… порхают?
Майтера Мята помотала головой, и кончик ее маленького острого носика нарисовал в воздухе маленькую дугу отрицания.
— Никаких животных, как я и сказала. Абсолютно никаких.
— Я бы… э… предпочел. Предпочел… хм… подвесить? Нет, стол. Вопрос на стол, э? Только на данный момент. По моему, э, не самому большому опыту, подпись, хм, может быть… э… охарактеризована по тому, кто, а? Надо оглядеться. Давайте оглядимся. Какой у нас день, вы бы сказали?
— Сейчас?
— Э… да. И тогда, а? В какой день, как вы чувствовали, вы были в вашем… э… видении?
— Вы имеете в виду ночь, когда это произошло?..
— Нет. Было ли это, э, в какой-то особый день, а? Вы, хм, представляете себе… э… календарь?
— Нет, Ваше Высокопреосвященство.
— А какой день сейчас? Когда мы, э, разговариваем?
Сколько раз похитители останавливались, чтобы поесть и поспать? Три? Четыре?
— Я не уверена. — Майтера Мята уже начала сожалеть, что упомянула свой сон. Она позволила векам упасть.
— Попробуйте угадать, генерал. Какой день?
— Гиераксдень или фелксдень, мне кажется.
— Тела, а? Стервятники?
— Нет. Только небоземли, здание и камни.
— Зеркала, обезьяны, олень? Карты, чайные чашки… э… лента? Какая-нибудь цветная лента? Домашние птицы, ничего подобного?
— Нет, Ваше Высокопреосвященство. Ничего подобного.
— Пространство… хм… большой размер? Небоземли, а? Вы были… э… не бесчувственны к ним?
— Я знала, что они там были, Ваше Высокопреосвященство. На самом деле они казались значительными, хотя не могу сказать, почему.
— Мы, э, продвинулись? Да, продвинулись. На самом деле произошло, вы сказали? Здание упало, а? Вы спаслись.
— Да, это было начало сражения. Я хочу сказать, Ваше Высокопреосвященство, что сейчас мы называем это началом. А в тот момент мы чувствовали, что уже долго сражаемся, что те из нас, кто сражался с самого начала, сражались очень много. — Майтера Мята замолчала, размышляя.
— Мы были как дети, которые в первый раз пришли в палестру год назад. Когда начинается новый год, эти дети чувствуют себя старожилами, ветеранами. Они советуют новичкам и покровительствуют им, хотя их собственное образование едва началось.
Прилипала одобрительно хмыкнул:
— Я, хм, сам замечал нечто подобное.
— И сейчас… я имею в виду перед тем, как мы пошли в тот дом, где был спасен кальде. Сейчас все успокоилось. Четвертая окружена, но никто не хочет сражаться с ней. Мы чувствуем, что Орлан колеблется, и вы подтвердили это. Аюнтамьенто внизу, в туннелях, и те из нас, кто думал о сражении с ними, поняли, как трудно будет выковырять их оттуда. Мы осмеливаемся надеяться, что найдется какой-нибудь другой путь. Вот почему я пошла с вами в тот дом.
Она подождала, что ответит Прилипала, но тот промолчал.
— Люди приходили, чтобы, если можно так выразиться, рассказать нам, как храбро они сражались и что сделали. И я, глядя на них, думала: «Кто ты? Если ты такой знаменитый боец, почему я даже не замечала тебя раньше?» Бизон, например, делал все и участвовал почти в каждом сражении.
И Шерсть, как мне кажется. Шерсть делал очень много, никогда не увиливал, и даже не всегда говорил «Я это сделаю, генерал», как и Бизон; но если нам приходилось отступать, и я глядела назад, то всегда видела только одного человека, еще стреляющего, когда все остальные уже убежали и прыгуны — гвардейцы, Ваше Высокопреосвященство, труперы Гражданской гвардии — находились на расстоянии вытянутой руки, и это был Шерсть.
А потом я вспомнила, что Шерсть погиб, и подумала, где сейчас другие, которые скакали со мной, где Калужница, которая привела нам лошадей, все свое имущество? Я надеюсь, что она жива, Ваше Высокопреосвященство, но я не могла определить ее местонахождение, найти ее, а все эти новые люди рассказывали о замечательных подвигах, которые они совершили, а я совсем не помнила их. Сцинк руководил атакой на Палатин и лишился обоих ног. Где он? Где гигант с дыркой в зубах? Я даже не помню его имени, но помню, что глядела на них снизу вверх; гигант должен быть раза в два выше меня, и я удивлялась тому, что нашелся настолько большой человек, что ударил его по зубам и, интересно, чем, и что случилось с ним после этого.