— Как любезно с вашей стороны присоединиться к нам после марша, — искренне сказал Шелк. — Мы слышали о вас очень много лестных слов. И очень хотели с вами повстречаться.

Сиюф не сводила глаз со своей армии.

— Я пришла сюда не для вас, кальде Шелк. Я пришла для себя самой. Скоро мы будем сражаться вместе. Это правильно? Или это означает, что вы будете сражаться со мной, а я — с вами?

— Нет. Совершенно точно. Вместе, против Аюнтамьенто, если понадобится. Я бы хотел, чтобы не понадобилось.

— И я. Оба. — Сиюф глубже надвинула на голову фуражку и натянула на колени старый полосатый плащ.

Какое-то время все молчали. Шелк делал вид, что смотрит парад: кавалерия уступила место пехоте, привлекательные юные женщины салютовали платформе обозрения, поднимая карабины вертикально к левому плечу и маршируя парадным шагом; они чем-то напоминали сивилл, танцующих во время жертвоприношения.

Но, по большей части, он изучал Сиюф и заново оценивал как ее замечания, так и свои. Ее фуражка была чистой и несмятой, плащ — откровенно испачканным; нет сомнения, что она заменила коня, как и сказала, но не переоделась. Слегка истертые сапоги, а шпоры (он рискнул и незаметно посмотрел на ноги Сабы) заметно больше, чем у ее подчиненной.

Она, не колеблясь, заняла пустой стул. Шелк попытался поставить себя на место одной из невозмутимых женщин, прошедших мимо строевым шагом. Устыдятся ли они своей генералиссимус? Посчитают ли ее слабой?

Решил бы он так, если бы был частью орды Сиюф? Обсудив этот вопрос с собой, он пришел к выводу, что не решил бы. Сидеть, когда другие стоят, — один из надежнейших признаков высокого положения, и ее одежда демонстрировала, что ей не нужно ни перед кем отчитываться, никакой хамоватый сержант или орущий полковник не осмелится сделать ей замечание. Мысленно Шелк взлетел от платформы к гондоле дирижабля и оттуда оглядел парад. Вот платформа обозрения, на ней различные сановники Вайрона и Тривигаунта. Кто здесь главный? Кто командует остальными?

Несомненно, сидящая Сиюф; Квезаль и он сам находятся слева от нее, а Саба и Узик — справа. Другими словами, гражданская и религиозная власть — с одной стороны; военная, Вайрона и Тривигаунта — с другой. Когда труперы Вайрона будут идти мимо, у них создастся именно такое впечатление.

— На севере всегда так холодно? — Сиюф поплотнее закуталась в плащ.

— Нет, — ответил Шелк. — В этом году у нас было очень длинное и очень теплое лето.

— Я бы хотела, чтобы мы приехали в ваш город в то время, кальде. Когда я была маленькой девочкой, учителя сказали мне, что на севере холодно. Я так и написала на экзаменах, но не поверила. Почему это так?

— Понятия не имею. — Шелк задумался. — Я выучил это, как и вы, и не думаю, что когда-нибудь спрашивал себя, почему. Откровенно говоря, я принял это, как все, чему меня учили, включая многое другое, о чем должен был бы спросить.

— Солнце. — Сиюф, не поднимая глаз, ткнула пальцем вверх. — Оно начинается на востоке и заканчивается на западе. По крайней мере, мы так говорим. Здесь вы можете говорить по-другому. Но тянется оно с западного полюса на восточный, или с восточного полюса на западный. Ваш день в Вайроне примерно равен нашему дню, в Тривигаунте? Это верно?

— Да, — сказал Шелк. — Конечно.

— Тогда что вы делаете, чтобы сделать ваш день таким холодным?

Саба засмеялась, Шелк и Узик присоединились к ней.

Квезаль, похоже, вообще не слышал ее, рассматривая через полуприкрытые глаза ряды проходящих перед ним женщин. Искоса посмотрев на него, Шелк ощутил в нем нужду, страстное желание, которое не чувствовал в себе, и ломал над ним голову, пока не вспомнил, как Саба сказала, что в ее городе нет жертвоприношений. Капитул там должен быть совсем другим и, скорее всего, даже называется по-другому; в таком случае каждая из марширующих женщин является потенциальным неофитом, новообращенной в более достойный способ поклонения, принятый в Вайроне. Не удивительно, что Квезаль смотрит на них таким голодным взглядом. Улучшить религиозное мышление даже нескольких человек — значимое достижение и славное завершение его долгой, достойной всяческого уважения карьеры. Более того, здесь их тысячи и тысячи, огромное количество еще молодых и податливых, тогда как Саба, к примеру, нет.

— Что вы думаете, генералиссимус Узик? — спросила Саба, как будто сравнение расшевелило ее. — Прекрасно обученные женщины, а?

Узик заявил, что он крайне впечатлен.

— Сколько им лет? — внезапно спросил Шелк, хотя и не намеревался говорить.

— Мы берем, начиная с семнадцати, — сказала ему Саба. — Через год подготовки они получают направление в постоянные части. После чего служат еще четыре года.

— Вы имеете в виду, что они становятся труперами? А что, если кто-нибудь не захочет?

— Видите вот эту, с длинными ногами? И за ней еще одну, высокую, с одной нашивкой?

— В конце ряда? Да, вижу.

— А вот там еще одна, маленькая и полная, — опять указала Саба. — Никто из них не хотел.

— Понимаю. Я просто поражен, что вы так хорошо знаете труперов, генерал. Неужели эта группа — часть экипажа вашего воздушного корабля?

— Нет, кальде. — С той самой подавленной улыбкой, которую он уже заметил раньше, Саба метнула быстрый взгляд поверх головы Сиюф. — В погоду вроде этой нам нужен на борту каждый человек. Я выбрала их случайно, но все, что я сказала о них, — чистая правда. Кто же хочет быть трупером?

Шелк посмотрел на Узика, который смотрел на него; в Вайроне труперы служили добровольно.

Еще один отряд, а за ним сотни неоседланных лошадей, которых сопровождали всадники-мужчины. Увидев изумленное выражение лица Шелка, Саба объяснила:

— Запасные лошади. Когда коня трупера убивают, ей приходится сражаться пешком, если у нее нет запасного.

Сиюф поглядела на него в упор.

— Разве в вашей кавалерии нет запасных лошадей? — Он обнаружил, что ее пристальный взгляд сбивает с толку.

— У нас каждый конный трупер имеет двух лошадей, — поторопился сказать Узик. — Он отвечает за них и ездит на них попеременно, если одна не хромает. Во время мира он один день ездит на одной, а на завтра — на другой.

— Вы, генералиссимус. Вы конный офицер? Мы говорим кавалеристка, но не думаю, что вы так говорите. Может быть, кавалерист?

Узик слегка поклонился.

— Совершенно верно, генералиссимус. Но нет, я не кавалерист, и большинство из моих офицеров тоже. У нас есть только одна рота кавалерии на бригаду, хотя в настоящее время Вторая имеет две. Кстати, мой сын — кавалерист.

Сиюф улыбнулась, в первый раз; увидев это, Шелк легко представил себе, как ее подчиненные рискуют жизнью, чтобы заработать такую улыбку.

— Надеюсь, я повстречаюсь с ним. Завтра или послезавтра. Мы поговорим о лошадях.

— Он сочтет это за честь, генералиссимус. К сожалению, сейчас он плохо себя чувствует.

— Я понимаю. — Она повернулась к параду, ее голос стал бесстрастным. — Как печально, что мальчики должны сражаться.

За табуном лошадей появились мулы, тянущие пушки.

— Я ожидал верблюдов, — сказал ей Шелк.

— Лошади плохо ладят с верблюдами, — рассеянно сказала она. — Самое лучшее — держать их порознь. Мулы, они более… — Она щелкнула пальцами.

— Добродушны, — помогла Саба. — Они ничего не имеют против верблюдов, в отличие от большинства лошадей.

— Неужели действительно нужно восемь, чтобы тянуть одну из этих больших пушек?

— На ваших улицах из замечательного камня? Нет. Но в нашей пустыне, где нет дорог, временами много больше. Иногда одна пушка одалживает своих мулов другой и ждет. Я видела, как шестнадцать не могли вытащить из грязи одну гаубицу. Но не на этом марше, иначе нас бы здесь не было.

— Кальде, вы заметили смешанную обслугу пушек? — спросила Саба. — Я ожидала, что вы об этом спросите.

Мимо грохотала последняя пушка. За ней появилась длинная тройная линия маленьких тележек с возницами-мужчинами; каждую тележку тянула пара мулов.