— Бедный Шелк? — каркнул Орев с верхушки пыльного древнего шкафа, стоявшего за лестницей.

— У нас договор, — сказал Шелк.

— Хочешь посмотреть, чего стоит твой гребаный договор? — Мускус плюнул на пол перед Шелком. — У тебя есть неделя. Может быть. Потом мы придем.

— Плох муж.

Длинный нож сверкнул в воздухе и вонзился, дрожа, в деревянную стену над шкафом. Орев с ужасом пронзительно каркнул, черное перо спланировало на пол.

— Ты взял эту дерьмовую птицу, — прошептал Мускус, — подражая мне, чтобы сделать нас корешами, а? Протри глаза, придурок! Твою сраную птицу я даже на корм соколу не дам, и, если хочешь ее сохранить, научи ее держать клюв на замке.

— Если ты собираешься бросать в нее ножи, тебе лучше научиться попадать, — усмехнулась Синель. — Промахи не впечатляют.

Мускус взмахнул рукой, но Шелк успел перехватить удар.

— Не будь ребенком!

Мускус плюнул ему в лицо, и резная рукоятка трости, как кувалда каменщика, резко и сильно ударила Мускуса в подбородок. Голова Мускуса откинулась назад; он покачнулся, зашатался и упал, сломав маленький стол.

— Ах! — вскрикнула Синель, с напряженным лицом и горящими глазами.

Мускус все еще лежал на полу — пара секунд, которые показались очень долгими; наконец его глаза открылись, хотя еще какое-то мгновение он смотрел ничего не видящим взглядом. Потом сел.

Шелк поднял трость.

— Если у тебя есть игломет, самое время достать его.

Мускус сердито поглядел на него и покачал головой.

— Хорошо. Итак, что ты хотел мне передать? Что у меня есть неделя на то, чтобы заплатить Крови двадцать шесть тысяч? — Свободной рукой Шелк достал платок и вытер с лица плевок Мускуса.

— Или меньше, — проскрипел Мускус, едва разжав губы.

Шелк опустил трость и оперся на нее.

— Что-то еще?

— Нет. — Мускус с трудом встал на ноги, опираясь рукой о стену.

— Тогда у меня есть для тебя пара слов. Сегодня были похороны Элодеи. Ты знал ее, естественно, и вы оба работали на Кровь, прямо или косвенно. Ты знал, что она умерла. Но ты не пришел на ритуал и не принес животное для жертвоприношения. Когда ее могилу засыпали землей, я спросил Орхидею, получила ли она соболезнование от тебя или Крови. Она очень резко сказала, что нет. Будешь отрицать?

Мускус ничего не ответил, хотя его взгляд метнулся к двери на Солнечную улицу.

— Ты что-то послал или что-то сказал ей? И пока не пытайся уйти. Не советую.

Мускус встретил взгляд Шелка.

— Возможно, ты считаешь, что Кровь сказал или сделал что-то от имени вас обоих. И что именно?

Мускус покачал головой, блеклый свет огоньков селлариума сверкнул на его намасленных волосах.

— Очень хорошо. Ты — один из нашей расы, расы людей. Ты уклонился от исполнения человеческого долга, и я был обязан напомнить тебе об этом, научить тебя, как действует человек в таких случаях, если ты этого не знал. И, предупреждаю тебя, в следующий раз лекция будет не такой простой. — Шелк прошел мимо Мускуса к двери, выходящей на Солнечную улицу, и открыл ее. — Иди с миром.

Мускус вышел, не сказав ни слова и не оглянувшись, и Шелк закрыл за ним дверь. Ставя засов на место, он почувствовал, как Синель быстро поцеловала его в затылок.

— Не делай этого! — запротестовал он.

— Я давно хотела послюнявить тебя, но ты не дашь поцеловать тебя в губы. Кстати, у него есть игломет.

— Я так и подозревал. И у меня, тоже. Быть может, ты сядешь, пожалуйста? Моя щиколотка болит, но я не могу сесть, пока ты стоишь.

Синель уселась на жесткий деревянный стул, на котором сидел Рог прошлым вечером, и Шелк с благодарностью опустился на свое обычное сидение. Повязка Журавля стала ощутимо холодной; он снял ее и высек ею сидение.

— Я пытался делать это почаще, — заметил он, — но, похоже, разницы никакой. Наверно, эта штука должна стать холодной и только потом ее опять можно разогреть.

Синель кивнула.

— Ты сказала, что хочешь поговорить со мной. Могу ли я сначала задать вопрос тебе?

— Спросить-то ты можешь, — ответила она. — Но я не знаю, сумею ли я тебе ответить. Чо ты хочешь узнать?

— Тогда, в мантейоне, когда я ставил крышку на гроб Элодеи, ты внезапно сказала, что эта женщина была шпионкой, и отказалась отвечать, когда я спросил, что это значит. А несколько минут назад одна из наших сивилл предупредила меня, что я в опасности, потому что кто-то в нашей четверти пытается впутать меня в политику. Если я действительно совершил погребальный ритуал над шпионкой и это станет известно, риск значительно увеличивается, и, таким образом…

— Я этого не говорила, патера. Элодея не была шпионкой. Я говорила о себе, как будто я была кем-то другим. Плохая привычка.

— О себе?

Она решительно кивнула:

— Секи, патера, до меня не сразу дошло, что происходит и что я делаю. И вот, когда я сидела во время заупокойной службы, меня ударило, как молнией. И это действительно трудно объяснить.

Шелк поставил повязку на место.

— Ты шпионишь на наш город? На Вайрон? И не пытайся увиливать или кривить душой, пожалуйста, дочь моя. Это исключительно серьезное дело.

Синель уставилась на его ботинки.

После долгого мгновения тишины Орев высунул голову над краем древнего шкафа:

— Муж уйти?

— Да, он ушел, — сказала Синель. — Но он могет вернуться, так что ты должен быть на стреме.

Ночная клушица вскинула голову, ухватилась клювом за головку ножа Мускуса и попыталась вытащить его; потом уселась на рукоятку и стала отталкиваться от деревянной стенки розовой лапкой. Синель наблюдала за ней, очевидно пораженная, хотя, подумал Шелк, не исключено, просто обрадованная отсрочкой разговора. Он прочистил горло:

— Я сказал, что хочу задать тебе один вопрос, а уже спросил несколько, поэтому я извиняюсь. Ты хотела моего совета, и я сказал или, по меньшей мере, подразумевал, что ты его получишь. О чем бы ты хотела поговорить?

— Об этом самом, — сказала она, поворачиваясь от занятой птицы к Шелку. — У меня действительно неприятности, как ты и сказал. Я не знаю, насколько ты в этом увяз, но я по самое немогу. Если гвардейцы узнают, что я делаю, меня, скорее всего, кончат. Прежде всего мне нужна хаза, в которой я могла бы остаться и где он не найдет меня, потому что, если найдет, я увязну еще глубже. Я не знаю, где могу остаться, но сегодня вечером я не собираюсь возвращаться к Орхидее.

— Он? — На мгновение Шелк закрыл глаза; вновь открыв их, он спросил: — Доктор Журавль?

Глаза Синель расширились:

— Да. Откуда ты знаешь?

— Я не знаю. Просто догадка, и теперь я могу радоваться, потому что угадал. Но я не знал.

— И ты догадался только потому, что он приходил в мою комнату вчера, когда мы с тобой толковали?

Шелк кивнул:

— Да, но есть и другие причины. Он дал тебе кинжал, как ты сказала вчера. И он осматривает тебя самой первой из всех женщин Орхидеи и иногда дает ржавчину. Он, скорее всего, делает тебе одолжение, проверяя тебя раньше всех, чтобы ты могла поскорее выйти в город; ты намекнула на это вчера, когда я об этом спросил. Но достаточно ясно, что он делает так для того, чтобы получить от тебя что-то ценное, и как раз информация — одна из возможностей.

Шелк на мгновение замолчал и потер щеку.

— И потом, он скрыл, что кинжал был с тобой, когда ты повстречала Элодею. Большинство женщин, которые носят оружие, носят его по ночам, или мне так говорили; но Кровь, по меньшей мере, ожидал, что ты вернешься к Орхидее к ужину. И позже ты сама сказала мне, что собираешься вернуться вечером к Орхидее и очень тяжело работать.

— Поверь мне, патера: женщинам вроде меня, которые выходят наружу во время ночьстороны, необходимо оружие.

— Я верю. Но ты не собиралась находиться наружи после наступления темноты, так что оружие нужно было тебе для защиты от другой опасности, или ты так думала. Так что догадка о том, что мужчина, который дал тебе кинжал, и является тем человеком, который послал тебя в опасное место, кажется вполне обоснованной. Не хочешь ли сказать, куда собиралась пойти?