– Убит! – дрожащим от волнения голосом сказала она и бросила его же клинок ему в голову.

Над ней раздался громовой хохот сотен глоток, присутствовавших на плацу.

– Истинная убийца!

– … мужских яиц! – хохотали над ней.

– Девка-то молодец! Дралась как истинная женщина!

Вдруг в воздухе снова раздался громкий щелчок плети, и бойцы мгновенно заткнулись. К Хели широкими шагами направлялся капитан.

– Кто из вас, отребье, догадался бы хорошенько врезать по яйцам врагу имея при этом оружие?! – гаркнул он на весь плац.

Уже втянувшая голову в плечи Хели приоткрыла один глаз и посмотрела на нависавшего над ней гиганта.

– У нас ведь тренировка на оружии, – возразил ему кто-то.

– А перед тем, как настигнуть свою жертву, ты пошлешь ему надушенное письмо с предупреждением о нападении?! Какие глупости! Ни у кого из вас не хватило ума выбраться за рамки приказов! Вы безмозглое стадо, которое цари посылают в авангарде войска, а не Тихие убийцы с головой на плечах! Вы должны использовать любую возможность убить противника! Выдавливайте глаза, отрывайте пальцы, травите врага ядами, бейте по яйцам, в конце концов! Сейчас вы враги друг другу! Из двух сотен только двое доберутся до посвящения в орден! Только двое самых хитрых, бесчестных ублюдков станут Тихими! И эта девчонка, уделавшая мужика, станет одной из двух!

Зря он это сказал, подумала Хели, заметив, сколько злых взглядов устремилось на нее. Вот было бы здорово подмешать яду в котел на общей кухне, чтобы перетравить их всех…

Потянувшиеся следом дни нескончаемых тренировок заставляли Хели вспоминать все то, чему учил ее Тагир, чтобы успешно использовать это для выживания. Каждая деталь, будь то наполненный водой стебель растения где-то в горах или болевая точка, при воздействии на которую можно обездвижить человека – все вдруг обрело ценность.

Долгие часы в библиотеке Умана с засушенными цветами дали ей бесценное знание о растениях и их свойствах. У других этих знаний не было и однажды на экзамене по ботанике целых шестнадцать человек погибло, отравившись неправильно выбранными из корзины ягодами.

Будущих Тихих учили на примере их самих. Человек, с которым они дрались сегодня, завтра мог нанести смертельный удар. Каждый раз боец должен был защищаться так, словно этот удар смертельный.

Выбирая из корзины яркие, сочные ягоды, Тихий должен быть оставить ядовитые в корзине. Ценой любой ошибки была жизнь и с каждым днем население бараков редело. Сегодня не досчитались двух, а завтра – двенадцати человек.

Однако также с каждым днем людей прибывало. Новичков могли сразу кинуть к более опытным, и если старшие не жалели их, то новички долго не задерживались на этом свете. Ежедневно перед вратами Кандира собирались люди, жаждавшие открытия ворот и принятия в Тихий орден. Кто-то, не выдержав ожидания, умирал прямо там и люди сбрасывали тела со скалы.

Через три недели Архелия привыкла к ритму жизни. От ветра и солнца ее кожа задубела. Она перестала обращать внимание на получаемые синяки и на боль, всюду сопровождавшую ее первые недели. Через два месяца она почувствовала уверенность в том, что сможет дойти до конца, а через полгода она кормила свой барак молодыми барашками, убитыми на склонах горы, куда не мог забраться ни один человек.

Тонкая, но крепкая. Невысокая и ловкая, она ухитрялась пройти по веревке, натянутой между домами и попасть из лука в голубя, сидящего высоко на крепостной стене. Она спала так чутко, что просыпалась от любого скрипа и сразу настороженно замирала.

В ней поселился страх. Страх за свою жизнь, хоть Тохон и уверял ее, что никто не посмеет поднять на нее руку.

Но они смели, да еще как. Никто не жалел невысокую девчонку и только ее ловкость позволяла избежать переломанных костей, когда ее противник размахивался, чтобы нанести сокрушительный удар. Тохон нередко менялся с ней местами, предоставляя ей новичков, которых Хели с легкостью обставляла. Дан вытравлял из своих мужчин любые понятия о чести, и Хели была первой, кто подхватил это. Она вполне могла убежать от своего противника, а затем вернуться, пока он растерянно оглядывался по сторонам. Она научилась метать клинки, но пока ни разу не использовала это умение. Она не могла ранить человека или убить. Их учили быть убийцами одного удара, но это была единственная вещь, которую Архелия не могла сделать. Ее задачей было выживание. Никто, и она в том числе, всерьез не рассматривали возможность того, что девочка станет одной из Тихих.

Если раньше Хели ненавидела «слепые» уроки Тагира, то теперь они стали ее любимыми. Адептов ордена могли заставить неделями носить плотную черную повязку на глазах. С ней они должны были тренироваться, есть, спать, ходить по крепости. Архелия пошла дальше и стала пробовать охотиться с повязкой на глазах. Девочка могла похвастать самым тонким слухом из всех, кого она знала. Годы, что она провела в Кандире до переселения в бараки, позволили ей хорошо изучить крепость и ее дома, поэтому девочка могла себе позволить разгуливать по крышам с закрытыми глазами. При отсутствии зрения она вдруг поняла, насколько важным был каждый камень на пути, каждое дуновение ветра, запахи и даже шероховатая поверхность домов. Она всегда знала, где находится восток, потому что там Кандир врастал в скалу и из горных пещер поддувал холодный воздух, который стал так отличим, когда она лишилась зрения. Днем с Дорешской степи, что простиралась на западе, доносился жаркий, словно бы густой воздух, в котором Хели отличала запахи сухой травы и раскаленной земли.

Кто-то из бараков в такие дни пользовался палочкой, чтобы знать, куда он ступает, но Хели считала, что она стесняет движения. Она достаточно хорошо ориентировалась в крепости, чтобы знать, где находятся лестницы или стены. По фактуре стен и по шуму людей она могла определить в какой части крепости она находится. Легче всего, конечно, определялась торговая улица, где люди шумели и днем и ночью. Ремесленничий переулок также был легкой задачей, так как определялся по запахам – серы у кузнецов, запаху кож у кожевенников, восхитительному запаху свежевыпеченного хлеба у пекарей. Только травник в этом ворохе запахов находился с трудом, но Хели уже знала, что он находится в конце переулка. В свободные минуты она забегала к нему и нюхала растения, также тщательно ощупывая их. Она не знала, пригодится ли ей это, но ей нравилась эта игра, ведь доселе она всегда руководствовалась зрением.

Даррин тяжело дышал, уперев руки в тяжелый дубовый стол в своих покоях. Перед ним лежали пожелтевшие от времени листы пергамента с прекрасными рисунками талантливых художников. На рисунках были мастерски отображены несколько человек – принцессы Ирристрю. Королева Алайна хотела написать портреты дочерей до того, как они разъедутся и эти рисунки были лишь набросками для огромного полотна, которое так и не увидело свет.

За эти портреты принц отдал два тугих мешочка с золотом.

Его взгляд постоянно возвращался на крохотную четырехлетнюю девочку с пышными золотистыми кудряшками. Она. Это она должна была стать его законной женой, а не эта – костлявая, темноволосая, с бледной кожей.

Он часто представлял себе, как выглядела бы Архелия в десять, пятнадцать, семнадцать. Даже если она была бы вполовину менее красивой, чем ее мать, то даже так она стала бы самой красивой девушкой королевства. Она даже снилась ему, но все, что он помнил из снов – голубые глаза и сияние золотых волос. В остальном ее лицо было размыто и ускользало от него.

Даррин всю жизнь тосковал по тому, чего никогда не имел. По тому, что видел всего однажды. Эта тоска делала взгляд его серых глаз будто бы мудрее. И только Герис знал, что там пахнет не мудростью, а плесневелой влюбленностью в фантазию, как он говорил. Иногда Герис напоминал ему, что Даррин никогда толком не знал Архелию, она была всего лишь крошечным ребенком, когда он в первый и последний раз увидел ее. Кто знает, какой бы она выросла? Кто знает, полюбила бы она Даррина? Вполне возможно, она стала бы такой же злой сукой, как их тетушка, жена Раэстана, который так часто бывал в разъездах, что видел ее пару раз в год, когда делал ей очередного ребенка, очередного мертворожденного.