Следы тигрицы вели в сторону лагеря звероловов, но потом снова возвращались назад. Двигаясь по этим следам, охотники сделали небольшой круг, а когда заметили поверх собственных следов свежие следы тигрицы, в страхе остановились. Не было сомнений: тигрица нарочно выманила охотников из удобного для защиты места и теперь кралась за ними.

Они поняли, что очутились в незавидном положении. Тигрица могла притаиться за любым деревом или кустом. Привычный к опасностям, Томек вскоре справился с волнением и преодолел подкравшийся было к сердцу страх. Ведь он только для того и уговорил нанайца отправиться в эту ночную экспедицию, чтобы встретиться с тигрицей с глазу на глаз.

Томек всадил приклад штуцера под мышку и положил палец на спусковой крючок. Он был готов. Взглянул на Нучи.

Следопыт стоял, чуть наклонившись вперед. Он прислушивался, обшаривая взглядом росшие вокруг кусты. Где-то там притаился хищник. Как видно, Нучи даже не собирался стрелять в тигрицу при нечаянной встрече с нею. Видавшая виды старая берданка спокойно висела у него за спиной. Вероятно, наивный, как ребенок, Нучи был уверен, что Томек в самом деле может взглядом обуздать дикое животное. Стоило Томеку глянуть на следопыта, как он сразу почувствовал всю тяжесть ответственности за то, что должно было вот-вот произойти.

Томек тихо и осторожно подошел к Нучи.

– Ты свое сделал, теперь позволь действовать мне, – сказал он. – Иди следом за мной и, если увидишь амбу, тихонько толкни меня локтем.

В голосе Томека звучала такая требовательность, что старый следопыт, взволнованный необычностью положения, подчинился ему без возражений.

Томек пошел вперед… Шаг за шагом он прочесывал ближайшие кусты. Стволом штуцера осторожно раздвигал густые ветви, заходил почти за каждый кустик, но тигрицы нигде не обнаружил.

Нучи, заинтригованный, покорно шел вслед за Томеком.

Поиски не давали результата. У Томека медленно спадало первоначальное нервное напряжение. Вероятно, тигрица ушла отсюда, и можно было считать, что ночное приключение окончилось вполне благополучно. Правда, такой финал несколько осложнял выполнение задуманного плана, но Томек все же почувствовал облегчение.

Отказавшись от дальнейшего поиска, Томек остановился. Вдохнул всей грудью воздух и вдруг… почувствовал слабый запах животного. И в этот момент Нучи подал Томеку условленный знак.

Из-за огромной лиственницы показалась тигрица. Увидев преследователей, она остановилась как вкопанная. Несколько мгновений Томек и зверь смотрели друг другу в глаза. Потом тигрица наклонила голову, встряхнула ею, словно пыталась избавиться от человеческого взгляда, и выгнула спину, готовясь к прыжку.

В одно мгновение Томек вскинул штуцер.

По счастливому стечению обстоятельств опасная встреча произошла посреди небольшого участка, покрытого валежником. Это были стволы деревьев, поваленные бурей. Кустов тут почти не росло, и луна ярко освещала всю площадку, что позволило Томеку хорошо прицелиться. Когда темное тело тигрицы взметнулось в отчаянном прыжке в воздух, молодой зверолов уверенно спустил курок. Одновременно он плечом оттолкнул в сторону Нучи и отскочил сам.

Тигрица грохнулась на землю. Несколько мгновений ее тело содрогалось в конвульсиях, когти впивались в землю, потом все это прекратилось. Тигрица была мертва.

– Меткий выстрел, – вполголоса сказал Нучи. – Амба не послушалась твоих глаз?

– Нучи, я должен был стрелять, – оправдывался Томек.

– Амба не слушала, твоя стрелять. Твоя хорошо сделать, – признал старый нанаец.

Охотники уселись на пень дерева. Томек достал коробку папирос. В задумчивости он смотрел на следопыта. Первая часть плана выполнена как будто успешно, но Томек никак не мог заставить себя и дальше использовать легковерие честного Нучи. В Сибири, типичной царской колонии, никто не заботился о просвещении туземцев. Чем невежественнее они были, тем легче было заставлять их подчиняться царским чиновникам. Нанайцы, или гольды, как их обычно тогда называли, были жертвами царского самодержавия. Поэтому Томек все чаще приходил к мысли, что старому следопыту можно довериться. Старинная дружба нанайца с польским ссыльным, его враждебное отношение к сыщику Павлову вселяли уверенность в этом. Кроме того, Томек заметил, что подтрунивание боцмана Новицкого над царским агентом нравится нанайцу и он одаряет за это моряка своей симпатией.

После короткого размышления Томек перестал колебаться. Он погасил ногой окурок папиросы и обратился к Нучи:

– Скажи мне, Нучи, что за человек этот Павлов?

Старый следопыт пожал плечами и лаконично ответил:

– Косой глаз – плохой глаз. Смотрит туда, смотрит сюда, слушает и пишет. Потом начальство говорит: преступника в тюремный замок!

– А ты не боишься, что я ему повторю твои слова?

Нанаец посмотрел Томеку прямо в глаза.

– Моя думает, твоя свой человек, – ответил он.

– Ты прав, Нучи. Я и мои друзья – враги белого царя и друзья всех, кого преследуют царские чиновники. Теперь я могу тебе сказать, что я должен сделать что-то такое, о чем не может знать Павлов. Но уверяю тебя, что мой поступок послужит хорошему делу. Хочешь ли ты мне помочь?

– Хороший человек – хорошее дело. Твоя скажет – моя сделает.

– Обещаешь, что никому ничего не скажешь?

– Твоя говорит, Нучи сделает и сразу забудет.

– Спасибо тебе, Нучи. Я был уверен, что на тебя можно положиться. Мы знаем, что ты беден. Ты тяжело работаешь за кусок хлеба. Я тебе дам сто рублей, думаю, они тебе пригодятся!

Томек стал расстегивать куртку, чтобы достать деньги. Старый нанаец насупился. Удержал руку Томека:

– Услуга другу, рубли – нет! Тайга-матушка кормит свой человек.

– Прости меня, Нучи. Я не хотел тебя обидеть, – воскликнул Томек, крепко пожимая твердую руку следопыта.

– Нучи тебе друг. Твоя скажет, моя сделает и забудет.

Утро встало туманное. Юго-восточный летний муссон нес с побережья насыщенный влагой воздух. Вершины деревьев в тайге то и дело прятались в клочьях тумана, сквозь которые время от времени пробивались лучи солнца.

Ухудшение погоды привело боцмана Новицкого в хорошее настроение – он знал, что ветер прогонит надоедливого гнуса. На этот раз пришла очередь боцмана дежурить на кухне, поэтому он с удовольствием встал на рассвете, чтобы насобирать ягод лимонника для компота, которым намеревался угостить друзей после обеда. Он спокойно шагал по тайге, беззаботно помахивая ведерком. Оружия при нем не было, если не считать охотничьего ножа за поясом, – гневное рычание сидевших в клетках тигров далеко отогнало всякую дичь от лагеря охотников, и боцману казалось, что ему не может грозить опасность.

Вскоре он нашел в тайге кусты лимонника и стал срывать небольшие красные, похожие на рябину ягоды. Набрав с полведра, боцман решил отдохнуть. Он с удобством устроился на траве, опершись спиной о ствол дерева, достал из кармана трубку, набил табаком и закурил. Одиночество скоро надоело общительному моряку. Он привык к частым беседам со своим другом Томеком Вильмовским, поэтому с некоторой обидой стал посматривать в том направлении, где, по его расчетам, находился лагерь. Поведение Томека в последние дни было боцману не очень понятно. Юноша стал молчаливым, сторонился товарищей, а если кто-нибудь пытался завязать с ним беседу, отвечал лаконично и лишь изредка обменивался многозначительными взглядами со Смугой.

«Что за муха его укусила?» – думал моряк.

Уже много лет они были неразлучными друзьями. Когда Томек учился в Лондоне, боцман почти ежемесячно навещал его. Они болтали в то время ночи напролет. Молодой друг поверял ему все свои думы, просил совета. Во время каникул, когда друзья принимали участие в совместных экспедициях, они почти не расставались, так как по настоянию старшего Вильмовского боцман оберегал Томека от опасностей охоты. Ничего удивительного, что боцман прекрасно знал все слабости друга и привязался к нему, как к родному сыну.