Тем временем буксир медленно подходил к пристани. Полуобнаженные матросы бросили швартовы[32]. Кули ловко набросили их на рымы[33]. В окне капитанской рубки показалось лицо рыжебородого человека. Он с трудом протиснул широкие плечи в иллюминатор и оперся локтями о подоконник.

Кули на русско-китайском жаргоне хором его приветствовали. Капитан важно кивнул им головой.

– Ну как, ребята, дрова готовы? Можете начать погрузку? – спросил капитан по-русски.

– Уже, капитан, уже! – хором ответили кули.

– Ну так беритесь за работу! – воскликнул капитан, мягко улыбаясь китайцам.

Смуга сошел на платформу пристани и снял кожаную шапку, обшитую по околышку мехом.

– Здравствуйте, господин капитан, можно ли с вами поговорить насчет одного дела? – спросил он.

Небрежным движением капитан поднял правую руку к козырьку клеенчатой фуражки, внимательным взглядом окинул Смугу, осмотрел группу мужчин, стоявших вблизи. После довольно длительной паузы он ответил:

– Только у вас ко мне дело или у этих господ тоже?

– Дело касается нас всех, – ответил Смуга.

– Хорошо, я сейчас сойду к вам.

Капитан исчез, но тут же его огромная фигура показалась на сходнях. Он медленно сошел на палубу, а потом неожиданным, ловким прыжком перескочил через борт судна и очутился на пристани.

– Слушаю вас, – обратился он к Смуге.

Смуга повел его к друзьям.

– Познакомьтесь, это господин Броун, английский подданный, препаратор чучел животных, – говорил он, показывая на Вильмовского. – Наш юный друг, Томаш Вильмовский, путешественник и зверолов, а это господин Броль из Германии, укротитель животных. Мы участники охотничьей экспедиции, организованной фирмой Гагенбека. Кроме нас, в экспедиции участвуют стрелок из Индии, господин Удаджалак, четыре следопыта-гольда и… еще один господин… господин Павлов, приставленный к нам в качестве наблюдателя хабаровским исправником.

– Очень приятно познакомиться с таким международным обществом, – ответил капитан, не называя своей фамилии. – Чем могу служить?

– Мы хотели бы нанять ваше судно для перевозки экспедиции в район Благовещенска, где мы собираемся заняться ловлей местных птиц.

– Гм, неудобный груз… Тигры, лошади, собаки, телеги, люди и… господин Павлов, – громко перечислял капитан, рассматривая лагерь путешественников.

– Мы сделаем все возможное для того, чтобы не причинить вам лишних хлопот, – вмешался Вильмовский.

– К сожалению, я не смогу разместить вас всех в каютах «Сунгача», – сказал капитан.

– Нам это нисколько не мешает, ведь и без того часть наших людей должна находиться на баржах рядом с животными, – любезно добавил Смуга.

– Гм, мне необходимо обдумать ваше предложение, – с явной неохотой в голосе ответил капитан.

Потерявший терпение боцман подошел к Смуге и довольно громко сказал по-польски:

– Если бы на моей калоше появился такой спесивец, то он в три мига очутился бы за бортом. Предложите ему монету, он сразу же станет мягче!

– Не мешайте, боцман, – шепнул Вильмовский.

Капитан «Сунгача» стоял, задумавшись, слегка склонив голову на грудь. Вдруг он заглянул боцману прямо в глаза, подошел к нему так близко, что грудью коснулся груди боцмана.

– Это что, в Германии такие обычаи, что боцманы бросают за борт капитанов? – вызывающе спросил капитан тоже на польском языке. – Со мной не так-то легко справиться!

– Не вводи меня во искушение, браток, – проворчал боцман прямо в лицо капитану.

Тот расхохотался и воскликнул:

– Ну наконец мы договорились! Немец и англичанин говорят по-польски. Очень интересное общество. Не удивляюсь, что исправник включил в его состав своего шпика! Однако, если господин Броль, укротитель животных, он же боцман, хочет выбросить меня за борт, я готов предоставить ему для этого случай. Грузите, господа, свой табор на баржи. Раз вы поляки, то мы как-нибудь потеснимся, а ваши паспорта меня мало интересуют. Насчет денег поговорим позже!

– Спасибо вам, господин… извините, я недослышал вашу фамилию, – сказал Смуга, придержав капитана за руку.

Капитан помрачнел, прищурил глаза и вызывающе ответил:

– Анастасий Петрович Некрасов, к вашим услугам, бывший матрос Балтийского флота, приговоренный к пятнадцати годам каторги за контрабандную перевозку нелегальных листовок в Петербург. Нужны ли вам еще какие-нибудь рекомендации? На каторге в Каре я сидел вместе с Коном, Рехневским, Маньковским, Дулембой и Лурией[34].

– Нам не нужны рекомендации, капитан! Неужели вы на каторге научились так хорошо говорить по-польски? – спокойно спросил Вильмовский.

– Нет, этот язык был мне знаком и раньше, – ответил капитан и, словно внезапно забыв польский, начал по-русски обсуждать подробности погрузки имущества экспедиции на баржи.

К группе беседующих мужчин подошли нанайцы, а потом из палатки показался Павлов. Некрасов приветствовал его, приложив ладонь к козырьку фуражки, как видно не заметив протянутой ему руки, потому что повернулся лицом к реке и пригласил звероловов осмотреть судно.

Во время плавания на пароходе по Амуру звероловы мало видели капитана «Сунгача». Дни стояли погожие и теплые. Благодаря этому путешественники большую часть дня могли проводить под открытым небом на баржах, рядом с животными. Только во время обеда все сходились в кают-компании, но тогда в основном вели вежливые разговоры на русском языке.

Некрасов держал себя со звероловами любезно, но несколько свысока. Не навязывал пассажирам беседу, никого ни о чем не спрашивал. Явное пренебрежение он проявлял только по отношению к Павлову. Если капитану не удавалось миновать его, он бросал на агента холодные взгляды.

Звероловы наблюдали за капитаном. Все говорило о том, что это был революционер, закаленный в борьбе с царизмом. Своим поведением он пробуждал доверие; даже Нучи, который презирал Павлова, о Некрасове говорил: «Капитан хороший глаз, свой человек».

Сдержанность Некрасова была звероловам на руку. Находясь в другом положении, они, конечно, постарались бы познакомиться с ним поближе, но в этом рискованном путешествии предпочитали избегать близкого общения с лицами, подозрительными для полиции. Ведь Павлов непрестанно следил за капитаном, откровенно подслушивал его разговоры. По приказанию Смуги верный Удаджалак продолжал наблюдать за каждым шагом шпика, поэтому звероловы могли не опасаться сюрпризов с его стороны.

«Сунгач» медленно шел вверх по реке. Вода стояла довольно высоко, как это всегда бывает в этих местах в период муссонных дождей. Берега становились все круче и круче, пока наконец каменные вершины гор совсем не закрыли горизонт. Как раз в этом месте Амур прорывался через Буреинский хребет.

Буксир вошел в извилистый рукав. Течение становилось сильнее. Грозные и одновременно живописные скалы иногда вырастали прямо по курсу судна, но «Сунгач», направляемый опытной рукой, избегал опасных встреч с ними.

У руля на капитанском мостике стоял сам капитан Некрасов. Он спокойно смотрел на крутые, покрытые лесом берега, словно видел их впервые. В уголке рта у него торчала погасшая трубка. Звероловы тоже не уходили с палубы: они были очарованы Сибирью, хотя раньше само это название вызывало у них чувство безграничного ужаса.

Прорвавшись через горный хребет, река стала шире, расширилась и ее пойма. Отдельные горные цепи отступили от реки, а прибрежные скалы, время от времени встречавшиеся по пути, напоминали развалины древних замков. Течение успокоилось, прозрачная как слеза вода становилась мутной в устьях притоков, которые несли с собой большое количество ила. Видимо, поэтому Амур на таких участках назывался Черной рекой.