— А тебе зачем, капитан? — спросил генерал с ухмылкой на полном розовощёком лице. Он был широкоплеч, глаза так и сверкали. — Может, ещё спросишь, женат я или нет? Сам-то здесь как очутился?

Я ответил, что выписался из госпиталя, долго лечился, мне сделали две операции. А теперь еду в Горький домой: госпиталь предписал мне месяц отдыха. Потом он спросил, кем я был на фронте.

— Конечно же, артиллеристом, командовал расчётом противотанкового орудия. Воевал под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге, где и был ранен. Да, чуть было не забыл, — спохватился я. — Исполнял должность командира батареи...

— Я вижу, вы вояка с опытом, — улыбнулся генерал.

— Есть немного, — смутился я, хотя не знаю почему.

Я говорил ему обо всем, что делал на фронте. И вдруг генерал сказал то, что вызвало в моей душе бурный восторг, хотя я старался не выдать своего волнения:

— Хочешь, возьму тебя на должность командира дивизиона противотанковых пушек? В моей армии есть два артполка, а вот кадров на все батареи не хватает.

— Я принимаю ваше предложение, товарищ генерал. Но как быть с моим отпуском? В Горьком меня ждёт семья.

— Так ему и сказал? — В голосе полковника звучала странная настороженность, видимо, он не верил Кольцову.

— Если честно, то я слукавил, Игорь Михайлович, — признался майор. — Жена мне давно не пишет, я не знаю, где она и что с ней. Но генералу я об этом не поведал, боялся, что не возьмёт в артполк.

— В отпуск ты сейчас не поедешь, — вполне серьёзно заявил генерал. — И билет тебе надо сдать в железнодорожную кассу. Мне пора идти к начальнику воинского эшелона, утрясти вопросы разгрузки боевой техники и боеприпасов, а ты тем временем сходи на вокзал. Жди меня на этом месте. Понял?

— Понял, — ответил, — но когда же я съезжу в Горький хотя бы на неделю?

— Освоишь свою новую должность, научишь своих артиллеристов метко поражать вражеские танки и тогда съездишь. — Генерал достал из кармана шинели папиросы «Наша марка» и закурил. — Хочешь?

— Не откажусь, — сказал я, и генерал вынул из пачки вместо одной три папиросы.

— Он сдержал своё слово насчёт твоей должности? — поинтересовался Карпов.

— Да. Принял дела командира дивизиона противотанковых орудий и с головой ушёл в работу: то проводил учения своих расчётов, то учил людей поражать цель с первого выстрела. Словом, о поездке в Горький я лишь мечтал... А фронт продвигался с боями всё дальше. Нашу армию вывели из резерва, и нам предстояли жаркие схватки с врагом. Мои подчинённые горели желанием скорее сражаться с фашистами на поле боя, мол, тогда у них будет больше практики. Когда мне в июне сорок четвёртого присвоили звание майора, я попросил командира полка отпустить меня в Горький по семейным обстоятельствам, потом многозначительно добавил:

— Командарм обещал мне отпуск...

— Хорошо, Кольцов, я переговорю с ним. А кого оставишь за себя? У тебя в подчинении не батарея, а целый дивизион!

— Капитана Фёдора Кошкина. Я его знаю давно, ещё когда он был лейтенантом. В минувшем бою его батарея уничтожила пять немецких танков.

— Не возражаю, — кивнул головой в знак согласия командир полка. — Но в день отъезда, разумеется, если генерал даст тебе «добро», зайди ко мне с Кошкиным. Я желаю с ним поговорить...

— На другой день мне уже выдали проездные документы, и вот я у вас, Игорь Михайлович. — Кольцов зевнул. — Извините, товарищ полковник, я ночью почти не спал. Разные думы бродили в голове. На часок вздремнул, и приснился мне сон, будто моя Галя стоит на берегу Волги, улыбается и машет мне рукой. Я бросился к ней, а она куда-то исчезла...

Карпов звонко засмеялся.

— Вещий сон, Пётр Сергеевич!

Кольцов снова заговорил. Карпов слушал его не перебивая. Теперь речь шла о генерале.

— Вот такого командира я готов прикрыть в бою!

Закурили, и Карпов, с минуту попыхтев папиросой, спросил:

— Скажи, Пётр Сергеевич, что тебя особо волнует?

— Семья! — громко произнёс майор. — Моя жена была в положении, родила ли она...

— Родила! — Выстрелом прозвучало это слово.

— Да? — вскинулся майор, и его грустное лицо вдруг осветилось улыбкой, словно на него упал солнечный луч. — Откуда вы знаете?

— Одну минуту, Пётр Сергеевич.

Карпов подошёл к столу и открыл ключом правый ящик, где хранились письма его родных и близких, ветеранов, ушедших в запас по ранению. Тут находилась и та заветная телеграмма... Он извлёк из папки листок и вручил его майору.

— Вот, прочти... Телеграмма пришла в полк, когда тебя увезли в госпиталь. Старшина Шпак собрался ехать к тебе, чтобы отдать эту волнующую весточку, но не успел. Нам сообщили, что санитарную машину разбомбил «юнкере» и все, кто в ней был, погибли. Но оказалось, что ты, Пётр Сергеевич, выжил... А тогда все мы были в шоке: погиб наш лучший артиллерист Пётр Кольцов! Не хотелось в это верить... — Полковник сделал паузу. — Потом о твоей гибели я доложил командарму, а заодно спросил, могу ли я послать в Горький старшину Шпака, чтобы он отвёз жене капитана Кольцова вещи её мужа и помог ей так, если она в чём-то нуждается.

— И Шпак ездил в Горький? — дрогнувшим голосом спросил майор.

— Да, и очень помог твоей семье, — торжественно сообщил Карпов. — Для таких, как старшина Шпак, жизнь полна радостей, он готов собой поступиться, лишь бы помочь другому в его беде... Приехал Шпак в Горький, а у Гали на руках малыш. Она даже ушла с работы, чтобы растить сына, твоего наследника, Пётр Сергеевич. К тому же не было квартиры, её приютила одна женщина, мужа которой выписали из госпиталя без ноги. Естественно, хозяйка решила поселить его в комнате, где жила Галя, а ей предложила освободить эту комнату. Что делать?.. — Карпов передохнул. — Ситуация, прямо сказать, не из лёгких. Но Шпак блестяще вышел из положения...

— Что же он сделал? — насторожился Кольцов. У него под глазом даже забилась тонкая жилка.

— Он предложил Гале переехать в Саратов и поселиться в его доме. Там тогда никто не жил, жена Шпака умерла, а за домом смотрела его сестра Даша.

То, о чём Карпов сообщил майору, так взволновало его, что он долго не мог унять свои чувства.

— Я не знаю, как вас отблагодарить за всё, что вы сделали для меня, Игорь Михайлович, — с лёгкой дрожью в голосе сказал Кольцов.

— Мы же с тобой земляки, Пётр! — добродушно улыбнулся Карпов. — Могу ещё добавить, что время от времени старшина Шпак посылал твоей жене деньги, чтобы поддержать её в тяжкие дни. А когда он решил ехать в Горький, я распорядился, чтобы финансисты выдали причитающееся капитану денежное содержание за три месяца. Шпак получил деньги и передал их Гале. Так что придётся тебе ехать не в Горький, а в Саратов! — Карпов подавил невольную улыбку.

— То, что сделал старшина Шпак для моей семьи, и есть наше войсковое товарищество, где на первом плане любовь к своему командиру, готовность подставить ему своё плечо в тяжёлую минуту, сражаться с врагом до последнего дыхания, а если надо, не щадить своей жизни во имя Родины.

— Да, нелегко нам далась победа на Курской дуге, — промолвил Карпов. — Я бы назвал её огненной дугой. Да и подвигов там наши люди совершили немало... Есть, Пётр, и твоя капля крови в нашей победе.

— Вы же знаете, Игорь Михайлович, я не люблю высокопарных слов, — покраснел Кольцов.

— Но это правда, Пётр Сергеевич. А тот, в ком живёт только правда, никогда не уронит свою честь!

— Истина, товарищ полковник! — Кольцов посмотрел на часы. — Бог мой, ведь мне ещё нужно заскочить на батарею, где раньше служил. Далеко она?

— В километре от штаба полка. А что тебе там надо? — Карпов вскинул брови.

— Я отсюда не уеду, пока не расцелую старшину Шпака! — И Кольцов стал надевать шинель.

— Присядь, майор, — тихо сказал полковник, и в его глазах угасли искорки. — Старшина Шпак погиб в недавнем бою. С десяток танков прорвалось через батарею... Мы похоронили его в братской могиле. А его сын, старший лейтенант Павел Шпак, по-прежнему служит у нас. Он точь-в-точь как его отец. На груди Павла орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Но к концу войны он заслужит новые награды...