Разговор с Лавровым немного успокоил Шпака, но мысли о сыне не покидали его.
— А ты, Васёк, дай ему телеграмму, уж на неё-то он ответит, — посоветовала ему старшая медсестра Мария, когда вечером он пришёл к ней и сообщил о Лаврове, который вызвался посодействовать, чтобы Павел попал на Воронежский фронт. — Кого родила жена Павла? — спросила она.
— Она ещё не родила... — грустно отозвался старшина.
В блиндаж вошёл старший лейтенант Кошкин, недавно назначенный командиром батареи. Шпак вмиг заметил по его сосредоточенному лицу, что он был чем-то озадачен. Увидев за столом Шпака, возившегося с вещмешком, Кошкин подошёл к нему.
— Я готов ехать в госпиталь к капитану Кольцову, — сказал старшина командиру батареи, ощутив в душе радость от мысли, что он едет проведать своего боевого друга, с которым и под Сталинградом, и ещё раньше, под Москвой, а теперь и на Курской дуге ходил не раз в атаку, громил из пушек фашистские танки и мотопехоту. — Всё, что ему повезу, уложил в вещмешок. А от вас, товарищ старший лейтенант, как вы и просили, — горячий привет. Ещё скажу, что батарея наша в надёжных руках. Кто-кто, а Кольцов до боли в сердце болел ею, берёг свои пушки как зеницу ока.
Но Кошкин, казалось, не слушал, его мысли в эту минуту были совсем о другом.
— Всё отложите, Василий Иванович, и срочно идите к командиру полка! Он вас ждёт... — распорядился командир батареи.
Шпака словно обдало ледяным душем.
— Я же еду в госпиталь, медсестра звонила и предупредила, что машина меня ждёт, — решительно возразил он.
Кошкин, однако, был неумолим, как показалось старшине, даже сердит.
— Вам следует срочно убыть к командиру полка! — Кошкин перешёл на официальный тон.
— А что случилось? — не удержался от вопроса Шпак.
— Я не знаю, а спрашивать у полковника не решился, — ответил с раздражением старший лейтенант. — Да к тому же сам полковник не в духе, он чем-то встревожен.
— Может, тоже что-то хочет передать Кольцову? — спросил Шпак. — Ведь они земляки.
Кошкин с таким укором посмотрел на старшину, что тот поспешно бросил:
— Бегу, бегу, — но вещмешок оставил в блиндаже.
Уже минут через десять он входил в командирский блиндаж. Карпов сидел за столом и что-то писал, при этом его лицо оставалось напряжённым.
— Товарищ полковник, старшина Шпак... — хотел было доложить старшина о своём прибытии, как полагается по уставу.
Но Карпов прервал его и, взяв за руку, усадил на стул рядом с собой. Глядя в живые глаза Шпака, он вдруг сказал:
— Хорошо, что вы ещё не уехали в госпиталь.
В его голосе не было сожаления, наоборот, он был рад этому. Его зеленоватые глаза, над которыми нависали чёрные, как дёготь, брови, были как неживые.
— Поясните, пожалуйста, свою мысль, товарищ полковник, — попросил Шпак, всё ещё не догадываясь, о чём дальше пойдёт речь.
Карпов передёрнул плечами.
— Мысль проста, но до боли тяжела, Василий Иванович, — приглушённым голосом заговорил командир артполка. — Санитарную машину, в которой везли в госпиталь раненых людей, разбомбил «юнкере». Случилось это в глухом селе, где не было наших военных. Раненые погибли. Жители, на глазах у которых совершился этот злодейский пиратский акт, похоронили на другой день всех убитых в братской могиле и поставили на ней деревянный крест.
— А Кольцов что, тоже погиб? — спросил Шпак и почувствовал, как забилось сердце, и так ему стало нехорошо, что даже начала кружиться голова, а перед глазами заплясали тёмные мурашки.
Карпов встал, беспокойно заходил по блиндажу.
— Кольцов тоже погиб... — сорвалось с его холодных губ.
— А кто вам об этом сообщил? — спросил Шпак. — Источнику можно верить?
— Это был главный врач госпиталя, — ответил Карпов. — Он ехал из штаба армии и увидел разбитую и сгоревшую санитарную машину. Неподалёку от места трагедии стоит домик, в котором живёт бородатый лесник, он-то и поведал, как вражеский самолёт атаковал машину. Он сбросил бомбу, но она вздыбила землю в сторону, машину не задело. «Юнкере» сделал второй заход, спустился совсем низко и снова бросил бомбу. Она-то и угодила в машину...
Карпов говорил неровно, голос у него срывался, чувствовалось, что гибель людей, особенно капитана Кольцова, отличного и храброго артиллериста, уничтожившего только в боях под Сталинградом своей батареей 19 немецких танков, потрясла его.
— Был у меня достойный земляк-горьковчанин, а теперь его нет. — Карпов испытывал при этих словах раздражение, смешанное с беспомощностью, хотя вины полковника во всем случившемся не было.
Шпак слушал его, но не понимал — как это нет Кольцова? Герои ведь не умирают, даже если их предали земле.
— Что же нам делать? — спросил расстроенный старшина.
Карпов ответил не сразу.
— Похоронка на Кольцова подписана и утром уйдёт в город Горький, — наконец заговорил он. — Это будет тяжким ударом для его жены Гали, но молчать о гибели капитана Кольцова нам не дано права.
Шпак предложил Карпову отправить жене офицера его личные вещи, письма, которые она ему писала и которые он хранил, фотографии, на которых они сняты в бытность его ещё лейтенантом...
— Где всё это находится? — спросил Карпов.
— В его тумбочке, в блиндаже, там же его новая гимнастёрка, — ответил Шпак. — Я всё это видел. Да и сам Кольцов просил меня присматривать за его вещами, потому как надеялся, что рана скоро заживёт и он вернётся на свою батарею, ставшую ему родной.
— У меня есть другое предложение. — Глаза Карпова, подернутые лёгкой грустью, заблестели. — Мы пошлём в Горький вас, Василий Иванович. Вы его боевой друг, вместе с ним били врага под Москвой в сорок первом, потом сражались за Сталинград, да и Курская дуга на вас обоих наложила свой отпечаток.
— А не лучше ли послать командира батареи старшего лейтенанта Кошкина? — спросил Шпак.
— Они даже не знают друг друга, и что Кошкин поведает его жене? — логично возразил полковник. — Да и не в званиях тут дело, Василий Иванович. Вы с Кольцовым прошли немало горячих точек и можете рассказать жене не только об этом, но и о том, где и как воевал её муж. А это много значит. Ваши слова о капитане тепло лягут ей на сердце.
«А что, полковник прав, ближе, чем я, у Кольцова друзей на фронте не было», — грустно подумал Шпак.
— Вы должны ехать в Горький к семье Кольцова, — после паузы заговорил Карпов. — Это и моя личная просьба, как его земляка, а вашего командира.
Шпак шумно перевёл дух. После долгой паузы он дал своё согласие съездить в Горький.
— Я передам Гале бинокль её мужа, который он подарил мне на память...
— Одобряю. Бинокль весьма ценный, — улыбнулся полковник, — Кольцов очень дорожил им. Его покойный отец добровольцем воевал в республиканской Испании против франкистов, хорошо проявил себя, и бойцы-патриоты подарили ему новый бинокль.
— Я от него отказывался, но пришлось взять. А после возвращения капитана из госпиталя я его верну. Это было моё условие, и Кольцов возражать не стал.
— Галя возьмёт бинокль как семейную реликвию, — сказал Карпов.
— Я буду рад, — промолвил Шпак, и добродушная улыбка тронула его губы. — Когда мне ехать? — спросил он.
Ему самому уже хотелось побывать в семье Кольцова, познакомиться с его женой Галиной. Капитан души в ней не чаял, говорил, что она красива, «и очень меня любит», добавлял он. А теперь представляется случай самому увидеть её и оценить.
— Так когда мне ехать? — вновь спросил Шпак.
— Кого вы предлагаете оставить за себя на время командировки? — не отвечая на вопрос, поинтересовался командир полка.
Шпак назвал ефрейтора Игната Рябова. Толковый парень, и пора бы присвоить ему звание младшего сержанта.
— Это мы сделаем. — Карпов взял со стола календарь и начал что-то подсчитывать в уме. — Я вот думаю, сколько суток вам дать на командировку? Десять хватит? С дорогой, разумеется, — торопливо добавил он.
— Вполне, но отпустит ли меня начальство? — засомневался Шпак.
