— А ты считаешь, что ранение моего командира в бою не может вызвать в моём сердце горечь?

— На моих глазах умерло немало раненых, так что же теперь — опускать руки? — громче обычного произнесла Мария, и Шпак понял, что она обиделась на него.

— Ладно, на этом поставим точку, я очень занят, — сказал он и положил трубку на аппарат.

Но спустя некоторое время старшина пожалел о том, что нагрубил Марии, и решил позвонить ей и успокоить. Шпак поспешил в блиндаж. Телефон был свободен, и он позвонил в санчасть. Мария узнала его и, помедлив, спросила:

— Что вам надо, Василий Иванович? — В её голосе сквозило что-то похожее на равнодушие, и от этого старшине стало не по себе.

— Ты извини, что я нагрубил. — Помолчав, он продолжал: — Скажи, Маша, как там наш Кольцов?

— У него сейчас в палате командир полка, — сообщила Мария. — Ты ведь знаешь, что они земляки, и тот и другой из Горького. Полковник Карпов относится к нему как к родному сыну.

— А что, Кольцову уже сделали операцию? — Напряжение у Шпака чуть сняло, и он, уже не торопясь, объявил, что батареей теперь временно командует старший лейтенант Фёдор Кошкин. — Чудесный парень и, как я понял, не робкого десятка. У меня с ним установились хорошие отношения. Вот когда придёшь ко мне, я тебя с ним познакомлю.

Мария громко засмеялась.

— Я с Кошкиным знакома, Вася. Ты прав, он чудесный парень. Это он угостил меня вишнями, а где взял, так и не сказал.

— И ты хотела этими вишнями ублажить меня? — сердито фыркнул Шпак. — Нет уж, обойдусь без вишен.

— Ты что, обиделся?

В это время к блиндажу подкатил «газик». Шпак коротко бросил в трубку:

— Извини, но ко мне пришли. Позже перезвоню, — и положил трубку.

У «газика» стояли майор Лавров и лейтенант Жаров. Они о чём-то беседовали, потом подошли к орудию.

— Товарищ майор... — начал было рапортовать Шпак, но Лавров протянул ему руку, поздоровался и как-то необычно сухо спросил:

— Кто у вас ранен в бою?

— Красноармеец Волков, подносчик снарядов. Ему уже стало лучше, однако с неделю в санчасти полежит.

— Пусть хорошенько подлечится, — сказал Лавров. — У тебя же теперь есть начальник? — Майор чему-то усмехнулся, потёр щёку. — Ты как, с Кошкиным ладишь?

— А чего мне с ним делить? — пожал плечами Шпак. — У нас с ним одна забота — держать орудия в полной боевой готовности!

На губах майора появилась лукавая улыбка.

— Да ты, старшина, не так прост, как мне вначале показалось. — В словах Лаврова Шпак уловил ноты лёгкого раздражения. — Ладно, Василий Иванович, пойдём к тебе в блиндаж, и ты поведаешь, как были уничтожены танки в минувшем бою.

Они сели в углу блиндажа, и старшина начал рассказывать, как протекал бой, как расчёт вёл огонь по танкам фашистов. Он раскрыл все детали поединка, ничего не скрывая, даже упомянул о том, что по вине заряжающего случилась заминка, вражеский танк проскочил через окоп и мог бы своими стальными гусеницами смять орудие. Но в последний момент удалось бросить в танк бутылку с зажигательной смесью, и он, объятый пламенем, по инерции прошёл ещё несколько метров и застыл на месте...

— Кто это сделал? — прервал майор старшину.

— Я ближе всех оказался к танку, — робко промолвил Шпак.

— И вы его подожгли? — уточнил майор.

— Пришлось... — вздохнул Шпак.

— Выходит, рисковали?

Насмешливая улыбка тронула губы старшины.

— А без риска успеха в бою не добиться. Конечно, мы могли развернуть орудие и ударить по танку прямой наводкой, но вряд ли успели бы это сделать. К тому же за прорвавшимся в наш тыл танком бежали ещё два. Тут или пан, или пропал, — повёл плечами Шпак.

«Старшина не растерялся, поступил героически», — подумал о Шпаке майор, а вслух сказал:

— Теперь я уверен, что листовку надо писать о вас, Василий Иванович. Старший лейтенант Кошкин со мной согласен, и лейтенант Жаров тоже. А вы как думаете?

— А не лучше ли написать о капитане Кольцове? — предложил Шпак. — В бою он был тяжело ранен, а я даже царапины не получил. А как вы мыслите, товарищ майор?

Лавров сдвинул брови.

— Я посоветуюсь с начальником политотдела, — сказал он.

Шпак помолчал, думая о чём-то, потом спросил:

— У вас есть ещё что-либо ко мне?

Он заметил, как смутился майор, его открытое лицо вмиг пошло розовыми пятнами, и по всему было видно, что майор не ждал такого вопроса.

— Есть к тебе тяжкое дело, но я не знаю, с чего начать...

Шпак сердито вскинул голову.

— Говорите прямо, товарищ майор, я не из тех, кого беда с ходу ломает.

Майор молча вынул из папки чьё-то письмо и, положив его перед собой, заговорил:

— Недавно я был в командировке в городе Самарканде, в Артиллерийской академии имени Дзержинского. Кстати, я учился в ней до войны, когда она находилась в Москве. Так вот, в этот раз мне надо было подобрать там из числа преподавателей академии двух опытных офицеров для политотдела. Встречался я и с курсантами, познакомился и с вашим сыном Павлом...

— Что вы сказали? — встрепенулся Шпак, растерянно моргая. — Видели моего сына Павла?

— Не только видел, но и побывал у него в гостях. Он познакомил меня со своей женой... — Майор помолчал. — Павел очень на вас похож, ну как две капли воды. У них скоро состоится выпуск, и ваш сын жаждет попасть на Воронежский фронт, надеется, что встретится с вами, Василий Иванович.

— Павел много чего хочет, — усмехнулся старшина. — Но помочь ему в этом деле я не могу. У командира орудия, коим я являюсь, нет таких прав, чтобы взять в свою батарею сына.

Майор, однако, возразил, заметив, что есть такое право у других, кто в силах отдать такой приказ.

— Я уже подумал, как это можно сделать... Но сейчас разговор о другом... — Он взял письмо и отдал его старшине. — Павел просил передать его вам. Прочтите, а я выйду во двор перекурить. Вероятно, у вас появятся вопросы...

Шпак надорвал конверт и, вынув вдвое свёрнутый лист, развернул его и стал читать:

«Батя, привет, дорогой! Горе ворвалось в нашу семью — умерла наша любимая мама, и я ездил в Саратов хоронить её. Телеграмму о смерти мамы прислал мне отец Люси, а тебе дать знать он не мог, так как не знал твоего армейского адреса.

Ну что тебе ещё сказать? Наплакался я там, в Саратове, вдоволь. Мама могла бы ещё пожить, но не судьба — подвело сердце. Ты же знаешь, она часто болела. Что поделаешь! Пусть земля ей будет пухом... А так всё у нас по-старому. Люся ещё не родила. Видимо, в августе нас выпустят. Говорят, все поедем на фронт, но на какой — не говорят. Береги себя, батя, не лезь в пекло.

Целую. Твой Павел.

P.S. В академию приезжал майор Лавров Юрий Павлович. Мне и Люсе он понравился. Когда уезжал, я черкнул короткое письмецо. Прости, что мало написал, на душе горечь...»

В блиндаж вошёл майор Лавров, присел рядом.

— Ну, что скажешь, Василий Иванович? — спросил он, заметив, как разволновался старшина.

— Осиротели мы с Павлом, — глухо промолвил Шпак. — Моя жена Зара Фёдоровна, а его мать, умерла.

Майор горько усмехнулся.

— Да, потеря велика, и я тебе сочувствую.

— Обидно до слёз, что я не проводил её в последний путь, — грустно выговорил Шпак, и Лавров уловил в его голосе отчаяние.

Какое-то время майор молчал, потом достал из полевой сумки фотокарточку. На ней была заснята молодая девушка, у неё были большие тёмные глаза и заразительная улыбка.

— Кто это? — спросил старшина, зацепив фото краем глаза.

— Моя дочь... — Лавров глубоко вздохнул, ощутив в душе холодок. — Ей было пятнадцать лет. В прошлом году я её потерял. — Голос у майора сорвался, но Шпак сделал вид, что не заметил этого. — Во время налёта «юнкерсов» на Сталинград бомба попала во двор школы, погибло пять учеников, в их числе и моя Света. Я тоже не был на её похоронах — наш полк в это время отбивал атаку фашистских танков в районе тракторного завода. — Он с минуту помолчал, словно что-то вспоминая, и добавил: — Это фото дочери я ношу с собой. Никак не могу привыкнуть к тому, что Светы нет.