Манштейн ответил, что под Ленинградом немецкие войска действуют не так, как надо. Там, как и при штурме Севастополя, нужна железная рука.

Какое-то время Гитлер задумчиво молчал, потом вдруг произнёс:

— Эрих, возьми наши войска, сражающиеся под Ленинградом, в свои руки!

Манштейн ответил сразу, словно знал о предложении фюрера:

— Я готов передать свою 11-ю армию кому вы прикажете, мой фюрер. Всё, что есть под Ленинградом, я взвалю на свои плечи.

— Я знал, что ты, Эрих, выручишь меня. — Гитлер довольно потёр руки.

А когда под Сталинградом была взята в «мешок» трёхсоттысячная армия Паулюса, Гитлер вызвал в Берлин Манштейна и приказал ему деблокировать войска Паулюса, помочь им выбраться из «котла».

— Ты, Эрих, а не кто-либо другой может это сделать, — похвалил его фюрер.

— Да, я выручу, — заверил Манштейн.

Но Манштейн был бит войсками Донского фронта, которым руководил генерал Рокоссовский.

Будь на месте Манштейна кто-нибудь другой, Гитлер снял бы его с должности, но своего любимца он пощадил: назначил его командующим группой армий «Юг», и войска этой группы вермахт бросил на Курскую дугу...

Теперь оба фельдмаршала сидели в кабинете фюрера и ждали разноса. Они знали, что в ставке Гитлер всегда твёрд и беспощаден, и потому оба молча ждали, пока он заговорит.

— Я хочу знать, — негромко произнёс Гитлер, — почему группы армий «Центр» и «Юг» буксуют на Курской дуге? У вас обоих есть всё необходимое, даже третья часть новых танков — «тигры» и «пантеры», чтобы успешно уничтожать войска противника. В чём дело? Может, нам следует прекратить операцию «Цитадель»? Прошу, господа, высказываться. Первому предоставляю слово Клюге.

Фельдмаршал резво встал, в руках он держал свою записную книжку.

— Мой фюрер, я буду говорить вам правду и только правду, — начал он. Голос у фельдмаршала был громкий, с хрипотцой, и Гитлера это раздражало, но он не прерывал Клюге. — Моя 9-я армия потеряла в боях 20 тысяч солдат и офицеров. Танков в армии осталось совсем мало. Русская оборона очень крепка, мы её так и не сломили...

Клюге доложил Гитлеру, что группа армий «Центр» вынуждена отбирать все подвижные части у 9-й армии, чтобы ликвидировать глубокие прорывы на фронте 2-й танковой армии.

— Но почему я должен отдавать группе армий «Центр» свои подвижные части? — спросил Клюге. — Мой фюрер, почему нам не восполняют потери, ведь есть и люди, и танки, и орудия? И что же мне делать теперь? Я считаю, что моя 9-я армия не может продвигаться дальше. — Клюге сделал паузу. — Я просто не узнаю русские армии, они крепки, слиты воедино, а уж их бойцы сражаются до последней возможности, и воевать с ними нелегко.

— Вы просили командование вермахта прислать вам резервы? — поинтересовался Гитлер.

— Да, я звонил и просил, но моей армии ничего не дали.

— Значит, вы не сможете наступать со своей армией?

— Нет, армия очень слаба, если наступать с ней, то я могу её совсем загубить.

— А как нам быть с операцией «Цитадель»? — хитро прищурив глаза, спросил Гитлер.

— Я бы её прекратил, мой фюрер. На Курской дуге войска русских оказались сильнее наших. Вчера, 12 июля, под Прохоровкой они уничтожили и сожгли все наши танки, которые там были.

Сидя за столом неподалёку от Гитлера, Манштейн чему-то усмехнулся. А когда тот дал ему слово, стал решительно отстаивать другую точку зрения:

— Мой фюрер, ещё не всё потеряно, и нам надо продолжать операцию «Цитадель». Мой коллега Клюге верно говорит: нам нужны резервы и в первую очередь танки.

«Пожалуй, Эрих прав, нам следует продолжать операцию «Цитадель», — подумал Гитлер и даже повеселел. — Да, не всё ещё потеряно, и мы должны добиться победы на Курском направлении. Ведь туда вермахт бросил отборные части, новые танки — «тигры» и «пантеры».

— Значит, вы, Эрих, считаете, что надо наступать и ещё не всё потеряно? — спросил Гитлер.

— Да, мой фюрер, — подтвердил фельдмаршал. — Победа уже близка. У русских исчерпаны все резервы.

— Я согласен с вами, Эрих, необходимо действовать!.. — неистово произнёс Гитлер.

Решимость, с которой фельдмаршал Манштейн выступил в ставке, поколебала Гитлера, и он принял решение: ударной группировкой войск группы армий «Юг» продолжать наступление на Курск, а группе армий «Центр» разрешалось перейти к обороне.

На военном аэродроме под Берлином вечером оба фельдмаршала садились в самолёт, чтобы вылететь на фронт. Манштейн отчего-то был весел, а у Клюге лицо было угрюмым и слегка растерянным. Он тяжело переживал то, что фюрер принял сторону Манштейна, а не его, Клюге.

— Эрих, ты был самоуверен и даже нагл и этим подвёл фюрера, — сказал Клюге. — Продолжать операцию «Цитадель» мы не можем, и она потерпит крах. Ты скоро в этом убедишься.

— Моя группа армий пойдёт в наступление, а твои войска будут сидеть в обороне, — усмехнулся фельдмаршал Манштейн.

Фельдмаршал Клюге был недалёк от истины. Утром 13 июля на Курском направлении продолжались ожесточённые бои, но они, как и дальнейшие, не принесли успеха Манштейну, хотя в ставке он хвастливо заявлял Гитлеру, что им разгромлены войска Красной армии, прикрывавшие Курск с юга. Гитлеровцы ещё не опомнились от мощного удара наших войск под Орлом, как последовали удары под Белгородом и Харьковом. Командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Манштейн никак не ожидал удара такой силы в этом районе, и его залихорадило. Что делать? «На выручку к нему торопится автор плана «Цитадель» начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Цейтцлер. 8 августа происходит совещание. Манштейн просит перебросить в полосу 4-й танковой армии и на рубеж Днепра 20 дивизий. Но германское командование путём внутренних перегруппировок сосредоточило западнее Ахтырки и южнее Богодухова лишь 4 пехотные и 7 танковых и моторизованных дивизий, имевших до 600 танков...»[15]

Ход боевых действий с 13 по 17 июля показал, что немецко-фашистские войска так и не смогли развить успех ни через Прохоровку на Обоянь, где были сосредоточены их танковые силы, ни из района Березовки и Верхопенья в западном и северо-западном направлениях. «С целью окончательного истощения сил наступающего противника, — писал утром 16 июля в боевом распоряжении командующий фронтом генерал армии Ватутин, — армиям Воронежского фронта перейти к упорной обороне на занимаемых рубежах с задачей не допустить прорыва противником нашей обороны...»

— Я считаю, что враг исчерпал свои наступательные возможности, — сказал Ватутин начальнику штаба Иванову, подписывая боевое распоряжение. — Но он ещё попытается обойти Обоянь с востока, так что, Семён Павлович, держи ухо востро! — улыбнулся он.

Ночь прошла спокойно, немцы готовились к новым атакам, и штаб фронта трудился в полную силу, стараясь выявить те рубежи, где противник наметил нанести мощные удары. Тревожно было на душе у генерала армии Ватутина, хотя виду он не подавал. Ещё вчера вечером он переговорил со всеми командармами и предупредил их о том, что фашисты получили подкрепления и вот-вот начнут наступать...

Утром Ватутин позавтракал в столовой Военного совета и, вернувшись к себе, стал работать с документами. К нему прибыл начальник разведотдела фронта генерал Виноградов.

— У меня есть информация, — с порога бросил он. — Гитлеровское командование начало перебрасывать свои войска — 167-ю пехотную дивизию и танковые дивизии «Райх», «Мертваяголова» и «Адольф Гитлер» — на Прохоровское направление. Сведения весьма точные, товарищ командующий.

— Не только это, — задумчиво отозвался Ватутин. — Другая группа вражеских войск готовит удар из района Сырцево—Верхопенье на запад. Это не просто прогулка вдоль линии нашей обороны, — усмехнулся командующий. — Они хотят обеспечить левый фланг своей ударной группировки.

— Откуда вам это известно? — спросил начальник разведки.

— От пленного немецкого лётчика. Его самолёт был сбит в воздушном бою, а лётчик выпрыгнул с парашютом. Об этом мне доложил генерал Руденко.