— Я не думаю, что вскрытие недостатков в войсках — это перестраховка, — задумчиво возразил Сталин. — Жуков пишет, казалось бы, о простых вещах, но в них глубокий смысл. Ведь из-за недоработок может сорваться вся операция. Конечно, как представителю Ставки на Центральном фронте Жукову хочется — и это правильно! — чтобы войска Рокоссовского взяли верх над врагом, вот он и просит усилить фронт резервами. Но в этот раз речь идёт не о танках, для Рокоссовского он просит дать из резерва Ставки артиллерийский корпус.

— Для чего? — снова подал голос Молотов. — Ведь у него есть своя артиллерия.

— Генерал армии Рокоссовский хочет наверняка прорвать оборону врага, а своих орудий у него для этого недостаточно, — пояснил генерал Антонов.

— Вот именно! — воскликнул Верховный. Он .прошёлся вдоль длинного стола, с минуту постоял у оперативной карты и подошёл к генералу Антонову. — Вечером я переговорю с Рокоссовским по этому донесению, а потом решим, как нам быть... А что у Ватутина, вы ему звонили?

Антонов объяснил, что час тому назад он разговаривал с командующим Воронежским фронтом. У него почти закончены работы по глубокоэшелонированной обороне, осталось доделать кое-что по мелочам.

— Просил дать ему что-нибудь из резерва? — полюбопытствовал Верховный.

— Нет.

— А вот у меня неделю назад он просил танки из резерва Ставки, — усмехнулся Сталин. — Есть у Николая Фёдоровича цыганская привычка: дай ему то, другое...

Вечером Сталин, как и говорил Антонову, позвонил Рокоссовскому. Поинтересовался ситуацией на Центральном фронте, потом завёл речь о донесении маршала Жукова.

— Вы в курсе этого документа? — спросил Верховный.

Рокоссовский подтвердил: да, представитель Ставки ознакомил его с этим донесением, и он согласен с критикой в его адрес и с теми предложениями, которые высказал маршал.

— Для меня, товарищ Иванов, очень важна просьба Жукова о выделении Ставкой из своих резервов артиллерийского корпуса, — добавил Рокоссовский. — Этот корпус поможет нам прорвать вражескую оборону.

— И всё у вас? — уточнил Верховный.

— Нет, — резко отозвался генерал армии. — Надо решить и вопрос с боеприпасами. Фронт имеет в среднем полтора комплекта снарядов. Это очень мало, о чём я докладывал генералу Яковлеву. Николай Дмитриевич обещал помочь, но пока ничего не сделал.

— Вы получите на фронт три боекомплекта основных калибров, — произнёс Верховный. — Я сейчас прикажу генералу Яковлеву срочно удовлетворить вашу просьбу. Что ещё вас беспокоит?

— Всё остальное, товарищ Иванов, решим своими силами.

— Желаю вам добиться успеха! — И Сталин положил трубку.

«Кажется, Верховный разделил мою тревогу и поможет нам получить боеприпасы», — подумал Рокоссовский, и от души у него отлегло.

У каждого полководца свой стиль в управлении всеми силами фронта. Одержав победу над противником, полководец анализирует, какой ценой она достигнута и вправе ли он ею гордиться. Нечто подобное испытывал и Рокоссовский, чья мера ответственности за содеянное на поле боя нередко восхищала его соратников. Сам же Рокоссовский сдержанно относился к тому, что брал верх над противником, но всякий раз остро переживал свои неудачи. У него хватало мужества и терпения устранять промахи, дабы не повторять их. Но даже в этом случае он не снимал с себя личную ответственность.

Нечто подобное произошло с ним во время Сталинградской битвы, когда он командовал Донским фронтом. 31 января 1943 года фельдмаршал германской армии Паулюс вместе со штабом сдался в плен бойцам генерал-полковника Рокоссовского (командующему Донским фронтом 15 января 1943 года было присвоено звание генерал-полковника. — А. 3.). Под Сталинградом враг был разбит, и чувство полного удовлетворения, чувство, которого Рокоссовский «не знал уже много месяцев», овладело им. Представитель Ставки на Донском фронте генерал-полковник артиллерии Воронов похвалил его.

— Костя, ты одолел сильного и коварного врага, — сказал он. — Вчера, когда мы с тобой допрашивали пленного фельдмаршала Паулюса, я видел, как твои глаза светились от радости.

— Ещё бы не радоваться! — воскликнул Рокоссовский. — Кому мы свернули шею? Фридриху Паулюсу, одному из талантливых военачальников вермахта! Это его Гитлер привлёк к разработке пресловутого плана «Барбаросса» — войны против Советского Союза. За день до пленения Паулюса Гитлер присвоил ему звание генерал-фельдмаршала, намекнув о самоубийстве. Но этот гусь надул фюрера, стреляться не стал, а сдался в плен. Я жалею лишь об одном...

— О чём? — напружинился Воронов.

— Паулюс отверг наш ультиматум, нам пришлось крепко ударить по нему. В сражении погибло немало наших бойцов, и это меня угнетает.

— Что поделаешь! — развёл руками Воронов. — Разве есть войны без потерь?!

В начале февраля 1943 года Воронова и Рокоссовского вызвали в Ставку. Прямо с Центрального московского аэродрома оба явились в Кремль. Сталин сразу принял их. Был он в хорошем настроении, даже улыбнулся, увидев их на пороге своего кабинета.

— Поздравляю вас с успехом! — сказал он, приглашая сесть за стол.

И завязалась оживлённая беседа. Верховный поделился своими мыслями о дальнейшем ходе боевых действий, подчеркнул, что Красная армия в ближайшее время будет продолжать наступление на фронтах.

— Надо как можно скорее освободить нашу землю от фашистских варваров. Так что вам, товарищ Рокоссовский, Ставка поставила новую задачу, о которой вам расскажет товарищ Василевский.

Сталин поднял трубку прямой связи с Генеральным штабом. Ему ответил маршал Василевский.

— Сейчас к вам прибудет генерал-полковник Рокоссовский, — бросил в трубку Верховный, — доведите до его сведения решение Ставки.

— Будет сделано, товарищ Сталин, — гулко отозвался в трубке голос маршала Василевского.

В тот же день Михаил Иванович Калинин вручил Воронову и Рокоссовскому ордена Суворова I степени.

— Поздравляю вас от души, — сказал Калинин. — Желаю вам добиться новых успехов на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками! Ну а сейчас хотя бы вкратце расскажите, как вы одолели такого лютого врага, как фельдмаршал Паулюс? Верховный говорил мне, что сражение велось отчаянно, наши бойцы и командиры отлично били врага. Наверное, тяжело вам пришлось? — Калинин смотрел на Рокоссовского.

— Да, это был тяжёлый поединок, Михаил Иванович, — признался Константин Константинович, вскинув на Калинина задумчивые глаза. — Но мы заставили Паулюса сдаться, и теперь он у нас в плену.

— Жаль, что Паулюс не принял наш ультиматум, — добавил генерал Воронов. — Поэтому сражение затянулось...

— Ну а теперь, дорогие мои гости, прошу пройти в другую комнату, там накрыт для вас стол, я тоже попью с вами чайку, — усмехнулся Михаил Иванович, длинными пальцами привычно теребя седую бородку.

После этого Рокоссовский прибыл в Генеральный штаб. Здесь его уже ждал маршал Василевский, разложивший на своём рабочем столе оперативную карту и нужные документы. Рядом с ним сидел его заместитель генерал Антонов.

— Садитесь, Константин Константинович, — пригласил его к столу начальник Генштаба. Он уважал своего коллегу, ценил его воинский талант. — Мне звонил товарищ Сталин... Я изложу задачи, которые вам поставили Ставка и Верховный главнокомандующий и которые вам предстоит выполнить.

— А я всё поясню на оперативной карте, — вмешался в разговор заместитель начальника Генштаба генерал Антонов.

— Но прежде чем повести речь о деле, я хотел бы пожурить вас, Константин Константинович, — хмуро произнёс маршал Василевский.

— Пожурить? — Насмешливая улыбка тронула сжатые губы Рокоссовского.

— Мне звонила ваша жена, спрашивала, скоро ли вы приедете в Москву, — продолжал Василевский. — Я встретился с ней и поведал, где вы и чем занимаетесь. Юлия Петровна волнуется, говорит, что вы, как тот рыцарь, лезете в самое горячее место. От неё я впервые узнал, что она активно участвует в работе Антифашистского комитета советских женщин, а ваша дочь Ада готовится стать разведчиком-связным. Может быть, вашей дочери не следует идти в разведку? Там нужны люди закалённые, с опытом борьбы с врагом.