Сталин задумчиво молчал. А Василевский грустно проговорил:
— Максу Андреевичу я прямо заявил, что у него очень слаба оперативная подготовка и ему ещё многое нужно изучать. Опять же у Рейтера нет чёткого плана по операции «Кутузов», не отработано на карте взаимодействие войск Брянского фронта с левым крылом Западного фронта, а также с Центральным фронтом генерала армии Рокоссовского. На моё замечание, куда это годится, он возразил, мол, до начала операции ещё больше двух недель и он наверстает упущенное.
— Я это предвидел, — печально промолвил Верховный. — Значит, вы считаете, что генерала Рейтера надо кем-то заменить?
— Не кем-то, товарищ Сталин, а наиболее опытным в военном деле генералом, — уточнил свою мысль Василевский.
Какое-то время Верховный молчал, по его напряжённому лицу было видно, что он о чём-то размышлял.
— Может, поручим Брянский фронт генералу Попову? — неожиданно предложил Верховный.
Начальник Генштаба тотчас ответил:
— Это решать вам, товарищ Сталин, но заменить Рейтера необходимо. Я дотошно проверил 11-ю гвардейскую армию генерала Баграмяна. Армия как туго сжатая пружина, дай ей приказ, и она устремится на врага. Вот из таких генералов, как Баграмян, вырастают командующие фронтами.
— Смелое заявление! — усмехнулся Сталин, пощипывая усы. — Надо мне присмотреться к генералу Баграмяну, может, и вправду пора дать ему фронт?..
Командир противотанкового орудия старшина Шпак выбрался из дальнего угла окопа и поднялся наверх. Утро выдалось таким, каким было вчера, — солнечным и безветренным. На огневой позиции тишина. На противоположной стороне поля, заросшего густым и высоким бурьяном, находились вражеские позиции. Иногда оттуда постреливали снайперы, если замечали наших бойцов. Три дня тому назад таким же утром был убит наводчик с соседней батареи. Он вылез из окопа и с котелком поспешил к роднику, чтобы зачерпнуть холодной воды, но едва сошёл с бруствера, как пуля угодила ему в грудь и он упал замертво. В тот же день старшина Шпак собрал в окопе свой расчёт и жёстко потребовал соблюдать маскировку на огневой позиции. Говорил он приглушённым голосом, не без тревоги за своих подопечных.
— Значит так, сынки: отныне отлучаться с боевой позиции только с моего ведома, ясно? — На скулах старшины заметно заиграли желваки. — Ходить на позиции в полный рост запрещаю!..
— А если надо сбегать в санчасть? — подал голос заряжающий — ефрейтор Игнат Рябов.
Пожалуй, в расчёте он был крепче всех: высокого роста, крутоплечий, с мускулистыми длинными руками, любил шутки-прибаутки, но своё дело знал до тонкости. Старшина Шпак поручал ему самую тяжёлую работу, и он был доволен, улыбался и, глядя на своего сверстника, наводчика Сергея Буряка, говорил:
— Наводить пушку на цель дело лёгкое, но весьма деликатное, у тебя оно получается неплохо. А вот если станешь подавать снаряды, силёнок не хватит. Что, будешь возражать?
— Потому я и не стал заряжающим, — усмехнулся боец. — Но если придётся в бою это делать, силы в себе найду.
У орудия куском ветоши вытирал снаряды заряжающий. Увидев командира расчёта, он мигом выпрямился, поправил ремень и, одёрнув гимнастёрку, вытянул руки вдоль туловища. Он успел заметить, что взгляд у старшины суровый, хотя в карих глазах светились смешинки.
— Игнат, — глухим голосом заговорил Шпак, — болячка у меня под мышкой вскочила, левую руку не поднять. Схожу в санчасть, так что остаёшься за меня, ясно?
— Слушаюсь, товарищ старшина! — откозырял ефрейтор и добавил: — Чистку снарядов закончу — стану замок орудия смазывать.
— Хорошо, Игнат, не то фрицы вот-вот начнут атаку и всем нам хватит дел по самое горло. — Шпак на минуту о чём-то задумался. — А чего вчера утром ты был такой грустный, а? Кто-нибудь обидел?
— Никак нет, товарищ старшина, — зарделся заряжающий. — Плохую весточку из дома получил... — Он замялся, размышляя, надо ли продолжать. Старшина уловил на полном лице бойца растерянность и тронул его за плечо.
— Скажи, я слушаю. Боль, Игнат, никак нельзя носить в себе, она точит душу, а там и до беды недалеко.
Ефрейтор поднял на старшину глаза, в них читалась едва скрываемая тревога.
— Невеста моя, Наташа, обещала меня ждать, а сама вдруг добровольно пошла в медсёстры...
— Так это здорово, Игнат, она тоже, как и ты, защищает свою Родину от фашистов! — воскликнул Шпак. Ему даже стало отчего-то весело.
— Да, — жёстко прервал его заряжающий, — моя Наташа успела попасть на фронт, и её ранило в бою. Теперь лежит в каком-то госпитале. Даже маме моей не написала, как к ней приехать. Хуже того, долго скрывала своё ранение, не хотела, чтобы я об этом узнал.
— Сочувствую тебе, Игнат, но если всё-таки дала о себе знать твоей маме, значит пошла на поправку, — убеждённо заявил старшина. — Так что она тебе ещё напишет, вот увидишь. Сообщит адрес полевой почты, и ты узнаешь, где она лечится.
Шпак повернулся и хотел было идти, но к нему подскочил рядовой Сергей Буряк. Он наведывался на соседнюю батарею, где служил наводчиком его земляк, и, возвращаясь к себе, зашёл в штаб полка, куда приходила почта. Пилотка пирожком лежала у него на голове и почему-то без звёздочки.
— Ты что, хлопец, проглотил её? — с ехидцей в голосе спросил старшина.
Буряк залился краской, начал говорить, что, наверное, потерял звёздочку, когда пробирался к штабу сквозь колючие кусты дикого шиповника. Но у него есть другая звёздочка, она там, в окопе.
— Прикрепи её, а я подожду, — распорядился Шпак.
Солдат сиганул в окоп, задел ногами бруствер, и облако пыли взметнулось над головой старшины. Он выругался:
— Как будто с цепи сорвался, дьявол...
Не прошло и минуты, как наводчик вылез из окопа. На его пилотке сияла красная звёздочка. Старшина остался доволен, его суровое лицо расплылось в добродушной улыбке.
— Теперь вижу, что ты боец Красной армии, её щит и надежда!
В ответ Буряк вынул из кармана брюк помятый конверт и отдал его Шпаку.
— Вам письмо, товарищ старшина, из города Самарканда. Если не секрет, кто там у вас живёт?
— Кто? — двинул тяжёлыми бровями старшина. — Павка, сын мой. Учится в Артиллерийской академии имени Дзержинского.
— Неужто? — удивился Буряк. — Вы что-то напутали. Эта самая академия находится в Москве.
— Не я напутал, а ты, Сергей, — ворчливо возразил старшина. — Уж я-то хорошо знаю, потому как своего сына туда провожал. Поначалу эта самая артакадемия находилась в Ленинграде, перед войной её передислоцировали в Москву, а когда началась война — перевели в Самарканд. Ничего городишко, сыну нравится, правда, климат там жаркий. У нас тут под Курском тоже вовсю печёт солнце, а в Самарканде всё лето оно гуляет вовсю. Кстати, ты там не был? — с усмешкой спросил старшина.
У бойца прыгнули к переносью брови.
— Я родом из Истры, есть такой город под Москвой, — пояснил он. — В сорок первом там мой отец сражался, в 16-й армии генерала Рокоссовского. Слыхали о нём?
Шпак усмехнулся.
— А как же не слыхать! Я тоже воевал под Москвой, там меня и подбили фрицы в ногу. Подлечился в госпитале и снова попал на фронт. Воевал в армии генерала Чуйкова, наглотался в боях дыма и огня под завязку. Из боёв не вылезал. А вот не судьба погибнуть. Ни одна пуля меня не укусила, даже царапины на теле нет.
— Да, крепко вам досталось, Василий Иванович. — Буряк поднял белёсые брови. — А вот я молодо-зелено, а?
— Это не так, — усомнился старшина. — У тебя уже есть некоторый боевой опыт. И ещё прибавится, когда снова начнутся бои...
— А может, и не прибавится: шарахнет пуля или осколок, и хана мне, — усмехнулся Буряк.
— А ты старайся упредить врага, не дать застать себя врасплох, — заявил Шпак. — Вражину убей, а сам живым останься. Ладно, пойду прочту, что мне сынок пишет. Скука по нему у меня страшная...
— Понятное дело, кровинка в нём ваша, товарищ старшина, — грустно вздохнул Буряк, и его худощавое лицо вмиг посерело, словно его накрыла дождевая туча.
