Ласковое солнце улыбалось собственным бликам, преломляясь в плавных изгибах водной глади, создавая чешуйчатую рябь в извилистых волнах. В тишину, всё больше набирая силу, врезался чарующий Лелькин голос. Песня сливалась воедино с ожившим боем городских часов на старенькой башне.

Матвей прихватил в своей мастерской кувалду, отправился на городскую площадь, что есть мочи стал лупить в сторожевой ржавый рельс, по тревоге созывая народ.

Горожане выходили из домов, стягивались к центру площади, на ходу сдирали с глаз, ломали розовые очки, хором подхватывали знакомую Лелькину песню, жмурились от лучистого солнечного света, мимоходом выливая на землю осточертевшее пойло. С радостным смехом и с поцелуями обнимали друг друга, как после долгой разлуки.

На шумиху выполз из укромного места замутивший воду иноземец. Тут-то его и настигло возмездие. Матвей намял и ему бока, хотел было заставить всё царство от грязи отмыть и украденное время людям вернуть, да не тут-то было. Иноземец пугалом растопырил руки в стороны, облапил Марусю, и тот же час за его спиной распахнулись кожистые крылья с костяными крючками. Красивое лицо обратилось в рыло со свиным сопливым пятачком. Изо рта выросли два вампирских клыка.

Нетопырь ощерил клыкастую пасть, зашипел на окруживших его людей, да так виртуозно обругал всех по Праматери. Родоначальнице всего сущего от начала веков. Что некоторым горожанам стало дурно, а иные даже в обморок попадали.

А мамки Лельки и Маруси не упустили случая завести свару. Пару минут в ступоре таращились на преображение бывшего жениха. Придя в себя, устроили потасовку. На этот раз великодушно подпихивая друг дружку к образине. По очереди, царственно даруя вожделенного в прошлое время красавца.

Лиходей заминкой воспользовался, замахал своими крыльями и тяжело, урывками, на манер летучей мыши, поднялся вместе со своею нелёгкой ношей в небушко. И был таков.

С той поры рыщет искуситель по земле в поисках новых, жаждущих иллюзий людей. Маруся у него на подхвате, говорят, ему прислуживает. Придумывает новые формулы снадобий для приворотных привычек. С годами отточила до филигранности своё мастерство. Переняв опыт от своего отца. Где-то даже переплюнула его в разы. Вредит всем подряд, никого не жалеет.

Все свои придумки пакостные испытывала на новых подружках. Научилась на нюх определять человеческие слабые места. Одним простушкой покажется. Смыв косметику с лица, покроет платочком голову да юбку до пола напялит. Глянешь – ну чисто монашка! Скромная, тихая. Жалуется, мол, муж обижает, бьёт ни за что. Расплачется для убедительности.

Для остальных, по обстоятельствам, другой имидж подбирала. Иногда для антуража отца привлекала. Такие спектакли разыгрывали, что Большой и Малый обзавидуются! Знакомилась на выбор с теми, кто духом слаб или в беду попал. Влюблённых ненавидела, жестоко с ними расправлялась. Подростков на приманки ловила.

Насыпет им на кончик языка пробовать какой-нибудь дряни. И стоит, выжидает. Как известно, аппетит приходит во время еды. Юнцы привыкают с рук кормиться, ходят за нею толпой. Добавки просят. Особенно жалует тех, кто красотою и талантами блещет. А уж тех, кто мышкой серой себя считает, себя не ценит и не уважает, щёлкает без труда как орешки.

В Богом забытом царстве, житейском государстве, жил-был паренёк. Золотой души человек – Ванечка. Близкие и дальние прозвали его Простофиля. За простоту и открытость, за наивную доверчивость. Как его только не называли. Простота, как говорят, похуже воровства будет.

Ванечка очень любил рубашки наглаженные да настиранные. Носил он их по-особому: зимой и летом пуговки не застегивал. Душа у Ванечки была широкая, не помещалась под одеждой. Так и ходил с душой нараспашку.

Никто с Ванечкой дружить не хотел. Уж больно наивный он и говорит ересь непонятную да странную. О Душе лопочет, о природе, Мироздании да о мечтах своих непутевых. Инакомыслящих боялись во все времена, а в Средневековье вольнодумцев, сильно выпирающих из общей биомассы, и вовсе на костре сжигали, ибо нечего воду мутить.

Святая инквизиция приложила немало усилий, придумывая разные способы усмирить выскочек. Женщины, ищущие знаний, были на особом счету у сановитых борцов за догмат. Для попавших на карандаш красавиц инквизиторы сочиняли особенно изощренные орудия пыток. Один стул ведьмы чего стоит! А испанский сапожок, выставленный в музее на потеху почтенной публике, одним своим видом вызывал содрогание.

Вряд ли кому-то захочется по своей воле присесть передохнуть на зловещую смертоносную мебель. Опрометчиво думать, что с течением времен хоть что-то изменилось и стало по другому. Те же самые настойчивые грабли по крепкому упрямому лбу. Люди в непонимании своем заблуждаются, привыкают к постоянству тьмы. Лучик света пугает до ужаса, заставляет сомневаться в выбранной схеме существования.

Сущность начинает метаться в поисках комфортной зоны, из которой их выбросили сомнения, стараясь втиснуться обратно в свою нишу в толпе. А иначе заклюют, безжалостно затопчут.

Жена Ванечки, Галочка берегла фигуру и нервы, а от его рассказов она впадала в депрессию и хотела кушать. Ванечка много раз приглашал её с собой на крышу, но сильно раздобревшая в теле Галочка отвечала отказом, переживала за свою репутацию. Голосила в кулак, по-бабьи подвывая:

– Будь как все или промолчи. Видел он! Мечтатель выискался! Ну что ты меня мучаешь? Стыдно мне на улицу выйти! Товарки смеются надо мной. Всем мужья нормальные достались, а мне душевный!

Ванечка выслушивал упрёки от жены, молча вытирал подолом своей рубахи её слёзки да сопельки. Иногда слабо отбивался:

– Милая, зачем сердишься? Сейчас свобода слова и мысли, а не средние века. Ну, в самом деле. Мечтать имеет право каждый! Я каждое утро благодарю Вселенную за утро, за тебя, за возможности! Котлетки у тебя очень вкусные. Ничего страшного, что подгорели, с корочкой вкуснее!

– Да ну тебя! А вдруг донесёт кто на тебя, куда надо? И так стыдно на улицу выходить! Вся округа смеётся над тобой! Вот уж кому досталось! Всем хлеб с маслом, а мне кукиш с хреновым соусом. Горе луковое наказание. Вот ещё блинчики. Накось, покушай!

– Нет, нет, тоже смотрю, очень румяные. Наверное, очень вкусные. Жаль, я уже наелся! Благодарочка тебе, моя хозяюшка, по горло сыт!

Поужинав на скорую руку, Ванечка бежал к своей мечте. Тянуло его туда неумолимо. А мечтал Ванечка летать. Хотелось, подобно вольным птицам, подняться в небо и парить на крыльях свободного ветра.

После трудового дня собирал в старенький потрёпанный рюкзачок бутерброды с Краковской колбасой, томатный сок в трёхлитровой банке, подзорную трубу и небольшое одеяло.

По пожарной лестнице забирался на крышу самого высокого дома в городе. Садился на подстилку, подставлял лицо ночному ветру. С каждым новым вдохом вбирал в себя силу пространства.

Садился истуканом по турецки. Заложив пятки на бёдра, укладывал ладони на коленки. Свернув в бублик большие и указательные пальцы. Раскачиваясь, напевал протяжные мантры. Пока жильцы не начинали на него шикать и бросаться чем под руку попало. Ванечка виновато кивал головой. Шёпотом извинялся перед потревоженными обитателями дома.

Вглядывался пристально в старенькую подзорную трубу. Затаив дыхание, наблюдал, как прячется за край Земли закатное Солнце. Как ночь укрывает засыпающий город сумеречным покрывалом. Видел, как в пустоте космического океана рождаются и умирают звезды.

Закрывал глаза и представлял себя там, на недосягаемой высоте. Летящим навстречу воздушным потокам. В мечтах гулял по Млечному пути. С шумом, до головокружения глубоко втягивал в себя воздух. Плавно выдыхал, пока в голове не начинали звенеть цикады. И он попадал в преддверие Междумирия.

Далеко под ногами оставался родной город, горы, моря, океаны, леса и поля. Постепенно земной шар уменьшался до размера кулака, затем и вовсе скрывался из виду. Оставалась только густая тьма, пронзенная огненными хвостами комет, пульсарами чёрных дыр и солнечными кляксами мерцающих созвездий.