Суть кроется в глухоте и слепоте драгоценной души человеческой. Выбор предоставлен каждому. Вроде и предъявить обманщику нечего, а как кому поступать – воля собственная. Но, как в народе говорится: Ах, обмануть меня нетрудно! Я сам обманываться рад!

Много всего кануло в Лету, а в царстве том всё по-старому, по-прежнему, а как только чёрт ведает, но не скоро скажет.

Лелька с Марусей повзрослели, достигли совершеннолетия и делились уже не детскими секретами. За стаканчиком другим перемалывали, перетирали скучные события до мучнистой пыли. Потихоньку приобщались ко взрослой жизни. Без пития уже не обходилось ни одно застолье, а за стол садились каждый день.

Лельке не особо нравился вкус заморского варева, чем-то похожего на перебродивший, заплесневевший хлебный квас. Несколько раз даже бросить пыталась. Хотела заменить на родниковую воду, но Маруся не могла такого допустить. Всегда была на чеку, держала руку на пульсе, в одиночку не хотела погибать.

Подбадривала Лельку подружка подколодная, где убеждала уговорами, а где угрозами, и незаметно подливала во всё питиё да яства. Требовала к себе уважения да внимания. Иногда в питьё добавляла настойку на гадючьих языках, на лягушачьих щёчках. Холила надежду, что голос Лелькин ненавистный пропадет совсем. Ведь уже прозвонили вестники. Первые звоночки.

Лелька время от времени хрипла. Пару недель и вовсе не разговаривала, только шипела. Будто змея. И пучила по жабьи глазки. Марусю это сильно радовало. Ради забавы она подносила к носу Лельки кривое зеркало:

– Гляди-ка, как тебя раздербанило! Ну, чистая жабунька! На, выпей рассолу холодного. Жажду же утолить надо. Пей до дна, не кривись. Я о тебе забочусь. Больше никому ты не нужна!

Лелька песни петь почти перестала, да их и не слушал уже никто. Весь люд щеголял в розовых очках да в заоблачных мечтах. Всё складывалось, следуя Марусиному плану. Шло так, как было ею задумано.

Отец-то, может, у девчат и один на двоих был, да замысел разный. Одно дело, если только себе вредишь, так за себя одного и ответ придётся держать. А если другим начнёшь пакостить, тут спрос уже другой. Отвечать перед наблюдателем за всех испорченных придется.

И всё бы ничего, добилась бы Маруся своих целей, но в неровный час влюбился в Лельку часовых дел Мастер Матвей. Смотрел на неё Часовщик издали, а подойти стеснялся. Только шажочек сделает в сторону любимой. Маруся уже тут как тут. Выскакивала из-за угла, будто чёрт из табакерки. Внезапно появлялась. Набрасывалась на него с претензией и угрозами.

Сидел в своей каморке на первом этаже часовой башни. Подпирал голову кулаком. Страдал в одиночестве. Корежило Марусю, сворачивало в бараний рог от одной только мысли, что выбрал Матвей, первый парень в царстве, ненавистную Лельку, а ею пренебрег.

Пригрозила Лельку отравить, ежели к ней хоть на шажочек приблизится. Матвей – единственный человек в государстве, который пил только компот из сухофруктов, а на зелье у него была аллергия и головная боль.

Городской врач как только с ним не бился, по-всякому пытался зельем напоить, смешивал с малиновым сиропом через капельницу и деликатно хотел через клизму влить. После проб и бесполезных опытов над ним выдал справку с печатью: Не годен чаи иллюзорные гонять!

Резюмировал в анамнезе и вытолкал взашей:

– Не достоин Вы, батенька, розовых очков. Иди в поле работать, нечего тут прохлаждаться да бесплатно харчеваться!

Матвей тихонько дела государственные делал. Один за всех управлялся.

Поля распахивал, засевал. А как пора приходила, плоды пожинал. Деревья сухие рубил. Да валежник собирал. На дрова пилил. Чурки в поленницы на зиму для всех складывал.

В холода злющие да в морозы трескучие печи соседям растапливал. Чтобы дома не отсырели. Тучных коров доил. Соломку им стелил да чистой водицей поил. Капусту шинковал, мариновал да в банки закатывал. Грибы, ягоды собирал. А после сушил про запас. Думал, в себя люди придут, очнуться, проголодаются, будет чем их накормить да напоить.

Один за всех трудился от рассвета до заката, как белка в колесе. Останавливался только, чтобы компоту испить да пот со слезами с лица утереть. Изо всех сил поддерживал, не давал сгинуть царству с лица земного.

Кручинился Матвей. Жалел собак бездомных. Горожан неприкаянных и себя немного. По Лельке сильно тосковал, но изменить ничего не мог.

Наблюдал со стороны, как погибают люди, стареют быстро и пропадают без следа. Честной народ перестал жениться да плодится. Малята давно не рождались. Как бы Матвей ни бился, не старался, всё потихоньку приходило в запустение, приближаясь к забвению.

Его Мастерская давно заросла пыльной паутиной. Горожане не следили за временем. На городской башне часы остановились за ненадобностью. Всем было наплевать на Время. Только Матвею хотелось перемен. Жену, детей и блинов с малиновым вареньем.

Долго думал он, как изменить жизнь. В раздумьях тяжких бродил по полям, трогал рукою налитые спелые колосья. Не замечал, как доходил до быстрой реки и без сил опускался на прохладный влажный песочек.

Ходил по замкнутому кругу, не зная, что делать дальше. Тяжелым камнем на душе лежало понимание безысходности и отчаяния. Голову сломал, думая, как вытащить Лельку из цепких Марусиных лап, как спасти любимую. От горьких мыслей спасала усталость. Проваливался в забытье, засыпал до рассвета.

День бежал за днем, обгоняя наперед недели, годы. Тянулось вперёд время, как резина, а ничего не менялось. Свойство было такое у времени – растягиваться да сужаться. Кому как повезет.

Часто такое в былые времена случалось. Дни тягомотные доставались тунеядцам да лежебокам. Кто не любит назад оборачиваться и наперед задумываться, тянулись коровьей жвачкой, за один миг пролетали. А иным каждый новый день, как будто целая жизнь прожита. Вот такие чудеса случались.

В очередной вечер принесли ботинки Матвея к реке. Только на этот раз с собою прихватил он бутыль. С жижей запретною. Решил залпом со всем закончить. Ибо больно смотреть, как погибает любимая, теряя красоту и возможности. Всякому страданию есть предел. Его чаша переполнилась до краешка.

Перед отчаянным шагом решил надышаться и волнение унять. Не каждый день с жизнью приходится прощаться. Прикрыл глаза, вдыхая аромат свежескошенной травы. Вспомнил, как красиво пела Лелька, как задорно улыбалась. Всё забрало высосало зелье треклятое. Чарующий Лелькин голос стал скрипучим, сиплым, глаза потускнели, мелкими морщинками изрезано припухшее лицо. Может, и соскочила бы Лелька, да Маруська разве позволит.

Сквозь полусомкнутые веки Матвей заприметил дедушку с суковатой палкой в руках. Издалека было видно, что старец сердит. Он шёл на него. Размашисто, потрясая в воздухе руками. Грозился и ругался на чём свет стоит. На застывшие часы. Матвея корил за лень и трусость. За выход в бутылке и за спущенные рукава.

Напоследок отдубасил по бокам той самой палкой, подсунул под нос Матвею полное ведро раков и пошёл прочь. Вопрошая через плечо:

– Знаешь, почему ведро с этими членистоногими никогда крышкой не закрывают? Почему они не сбегают? Возможность есть. Шагни из смертельной западни – и на свободе. Но сидят пойманные узники в открытом ведре, участи своей дожидаются, только усами шевелят или трапезничают клешнею соседа.

Все в равных возможностях. Но что же происходит, как только один решит выскочить? Догадаешься, поймешь, что делать дальше, и будет тебе счастье. Жена красавица. И царству поможешь. Начни с причины.

Почесал Матвей правое колено. Оно всегда чесалось от волнения. Смахнул пот со лба и решительно направился к дому дельца. Производителя зелья приворотного. Прежде, выломав палку побольше, уже было двинулся в путь. Но, вспомнив о Марусе, нарвал в довесок охапку злющей крапивы. Наука даром не прошла.

Мимоходом пнул в треснувший бок ржавое ведро. Улетевшие в небушко раки серыми кляксами плюхались в воду, в полёте растопыривались, отцеплялись друг от друга. Почувствовав волю, наглели. Задом наперед сновали по илистому дну в поисках лакомых кусочков.