— Но...

— Я всё сказал, Уля.

Его глаза горят похотью, ожидая моего решения: кажется, он предвкушает оба варианта событий.

— Я в любом случае в выигрыше, — подтверждает мою догадку Давид.

— Тогда к чему всё это? — не понимаю я.

— Это тебе решать, — пожимает плечами мой мучитель. — Ты можешь усмирить свою гордость и поцеловать меня, либо я перекину тебя через колена и как следует отшлепаю по твоему хорошенькому заду.

— Вы не посмеете! — возмущаюсь я.

Бровь мужчины снова поползла вверх.

— Поспорим? — предлагает хозяин дома.

Нет, спорить с ним я не собиралась.

— Вы собираетесь наказать меня за то что я распустила свои собственные волосы? — спрашиваю я как можно мягче. Главное, не психовать раньше времени.

— Это мои волосы, — отвечает Давид. — Твои волосы принадлежат мне как и всё остальное.

Он ухмыляется, проводя тяжёлым взглядом тёмных глаз по моей фигуре, задержавшись на груди.

Я чувствую, что пиджак мне слишком тесный, что что юбка слишком обтягивает мои ноги. Мне неловко и страшно.

— Поцелуй, Ульяна, — напоминает Давид.

Я понимаю, что это единственный выбор, который у меня есть.

Выбор без выбора.

У меня нет возможности отказаться от поцелуя.

Нет, я не хочу его целовать.

Но быть отшлёпанной чужим мужчиной … меня даже родные родители никогда не шлёпали. А тут — кто-то совсем чужой. Это ещё больше не укладывается в моей голове.

Поэтому я всё же делаю маленький шаг типа в сторону мужчины.

Давид стоит, сложив руки на груди, и с любопытством хищника, к которому жертва сама идёт в руки, наблюдает за мной.

Он так развлекается.

— Молодец, Улечка, молодец, — подначивает он меня. — А теперь второй шажок по направлению к своему счастью.

Я послушно делаю второй шаг, затем третий, четвёртый, пятый... пока не оказываюсь возле своего мучителя.

А дальше я растерянно смотрю на Давида, не зная, что предпринять.

У меня нет никакого опыта в поцелуях таких больших, высоких мужчин... кроме двух свиданий с бывшим однокурсником, у меня вообще нет опыта — но Матео был на пол головы ниже меня, и мы поцеловались только один раз.

А Давид не просто высокий — он пугающе высокий.

Чтобы поцеловать его, мне надо либо подняться на мысочки, либо ему опустить голову, но мой мучитель, кажется, не предрасположен мне помогать.

Я прикусываю губу, прикидывая, как решить эту проблему. В этот момент ухмылка с лица Давида потихоньку выцветает, уступая место горячему желанию. Я чувствую его.

У меня нет никакого опыта в этом деле, но я знаю, я откуда-то знаю, что он хочет меня.

— Давай, Уля, — подначивает меня похититель. — Последний рывок.

Он все ещё не собирается мне помогать.

Я встаю на мысочки и со всех сил пытаюсь дотянуться до него, при этом мне приходится положить руки ему на грудь.

А потом я касаюсь своими губами его губ.

Я не знаю как целоваться правильно и знаю, что дальше делать.

Но мужчина, наконец-то, начинать проявлять инициативу. Он открывает мои губы своими, и через мгновение его язык начинает хозяйничать в моём что рту. Это похоже на танец.

Я сначала медлю, а потом начинаю потихоньку отвечать ему.

Потому что... потому что...

Я сама не знаю почему.

Просто это сильнее меня.

Мы долго-долго целуемся, пока,наконец, Давид не отпускает меня.

— Молодец, Уля, — ухмыляется он. — Порадовала своего будущего мужа сладким десертом перед едой.

Он подходит к окну садится на диван. Хлопает ладонью по месту рядом с собой.

Я думаю, что он собирается... что он хочет, чтобы я села рядом с ним. Я подхожу к дивану, и в этот момент мой учитель говорит:

— А теперь давай-ка тебя накажем за то что ты назвала меня на «Вы».

Он хватает меня за руку и как школьницу перекидывает через свои колени. Так, что я приземляюсь животом на его ноги.

— Какая красивая юбка, — говорит мужчина. — Жалко будет её попортить.

— Отпустите! — кричу я. — Отпустите, вы не имеете права!

— Опять «вы», — ухмыляется Давид. — Уля, да ты просто искушаешь меня.

— Давид, пожалуйста, — кричу я. — Пожалуйста!

— Ничего не поделаешь, детка, — хмыкает он. — Ты должна получить своё наказание.

— Нет, пожалуйста!

— Зато ты сразу запомнишь как следует обращаться к своему любимому, — он поднимает юбку, и я понимаю, что он видит кружевные трусы, которые ничего не скрывают, и чулки, будь они неладны. Чулки, которые сейчас кажутся мне верхом распущенности.

Когда я одевала их, я не предполагала что эти чулочки увидят кто-то, кроме меня … ну и Кати, которая помогала мне одеваться.

А теперь мои ноги выставлены на обозрение для незнакомого мужчины, и я ничего не могу с этого сделать.

В этот момент горячая ладонь ударяет меня по пятой точке.

Давид

Я смотрю на попку своей девочки, которая выглядит сейчас как перевернутое сердечко в тонком кружеве.

Я наношу ей удар ладонью: один, другой, третий... Я не бью её, просто шлёпаю.

Не больно, но обидно для неё.

Мне не надо, чтобы она испытывала боль.

Я хочу, чтобы она поняла простые правила нашего совместного существования: отныне навсегда закон устанавливаю я. Ей придётся научиться слушать меня, и я я хочу, чтобы она начала учиться прямо сейчас.

Её прекрасное тело меня отвлекает.

Ножки у моей детки бесконечно длинные, белые — как зефир. Обычно белые ноги меня не возбуждают — я люблю жарких знойных девок со смуглыми телами.

Но неожиданно эти ножки, на которых нет фальшивого загара, радуют меня больше чем, ноги профессиональных стриптизёрш.

Я понимаю, что если Юрик не соврал, то эти ножки ещё пока ни для кого не раскрывались, и одна мысль об этом заставляет меня отвердить.

Как назло Ульяна начинает стонать — превращая моего друга в каменного истукана.

— Пожалуйста, пожалуйста! — кричит моя детка, пытаясь слезть с меня. Но вместо этого получает новый шлепок по своей прекрасной заднице.

— Никаких больше «вы», — напоминаю я ей.

— Давид, пожалуйста! Давид! — Ульяна продолжать елозить на мне, явно не понимая, что творится сейчас с моим телом.

И это тоже говорит о её наивности.

Теперь я даже думаю, что её отец не соврал — и моя детка действительно девственница.

Но я обязательно это проверю, прежде чем давать ей свою фамилию.

Моя жена должна быть безупречна.

Ульяна

Я кричу, вырываюсь, но ничего не помогает — удары ладонью достигают моей попы.

Не больно, но стыдно.

А ещё юбка задрана наверх, поэтому ладонь Давида не просто касается моей попы, но моей обнажённой попы.

Кружевное белье не в счет.

Похититель насколько раз повторяет причину, по которой я получаю наказание — вся эта унизительная процедура только из-за того, что я назвала его на «вы»?

Да я боюсь его — как кролик боится удава, поэтому и выкаю...

Но Давида это, кажется, совсем не волнует.

Он шлёпает меня десять раз — и после этого отпускает, предупреждая, что в следующий раз будет в два раза больше.

И я понимаю, что он говорит себя не о шлепках... мне придется в два раза дольше времени находится перед ним со своей оголенной попой... и именно это пугает меня больше всего.

А пока всё заканчивается.

Мой мучитель поправляет на мне юбку — и на секунду крепко прижимает к себе, вдавливая моё тело в своё.

— А теперь можно и пообедать, — спокойным голосом говорит Давид.

Я замираю на месте, готовая сорваться и убежать из столовой куда глаза глядят.

Но я боюсь наказания... и потому меня проводят за стол — на место, где уже всё накрыто к обеду.

Давид садится напротив.

Я смотрю на своего мучителя и не понимаю, что он от меня ждёт.

Неужели Давид считает, что я буду вести себя как ни в чем не бывало? Как это вообще может быть?

Мне хочется плакать, но я боюсь что это оскорбит его.

Когда нам приносят первое, я смотрю на принесенный суп и понимаю, что вряд ли смогу его съесть.