— Так и должно быть, — киваю я. — Но куда я пойду в халате? Вы поможете мне сбежать, Катя? Поможете принести какую-нибудь одежду?

Деньги и паспорт у меня остались в сумке, которая ещё не пострадала от рук моего похитителя.

— Ульяна Юрьевна, а вы подумали, что будет с вашей семьей? — спрашивает меня Катя. — Как вы понимаете, те деньги, которые вас отец получили за вас — эти деньги должны быть возвращены.

— Это не моё дело, — мотаю я головой. — Я ничего ни у кого не брала.

— Но это значит, что ваша семья неминуемо окажется в тяжёлой ситуации.

Катя тяжело вздыхает.

— Я не знаю есть ли у вас братья или сёстры, я не знаю какие у вас отношения в семье. Если вам не жаль их, то вы можете попробовать отстоять свою независимость.

Моя помощница пожимает плечами.

— Вы можете прямо сказать об этом хозяину.

Я киваю. Понимаю, что это то, на что я не готова пойти... я ещё вчера это поняла. Не могу я рисковать счастьем своего младшего брата.

И всё равно больно.

— Вы понимаете, что это шантаж? — Я всхлипываю, а Катя снова пожимает плечами.

— Это не шантаж, а констатация факта, — говорит моя помощница. — Вы должны ко всему подходить спокойно, не паникуя раньше времени. Это мой совет вам.

Катя улыбнулась.

— Я вижу что вы девушка скромная и честная. Для деньги не главное, но от этого деньги не перестают быть деньгами.

— Что вы имеете в виду?

— Ульяна Юрьевна, если вы не готовы возместить хозяину всё, что он потратил на вас...

— Он на меня ничего не потратил, — отрицательно качаю я головой. — Я не просила покупать мне кучу вещей и драгоценностей. Не прости целый чемодан новых туфлей и целый бутик новых сумок.

— Я имею в виду то, что хозяин потратил на вашу семью, — поправляет меня Катя. — Если вы не готовы возместить ему это и не хотите вреда для своих родных, то лучшим советом для вас будет смириться с этим положением.

— Катя!

— Я охраняла много содержанок богатых людей: попадались просто ревнивые мужчины, попадались те, кто хотел уберечь беременность своей любовницы. Но почти ни один из этих богачей не собирался женится и дать своё имя этим девушкам.

Катя пристально смотрит на меня.

— Слуги в этом доме не любят шептаться о своем хозяине, но я всё равно знаю, что Давид Алексеевич собирается жениться на вас. Официально. На самом деле.

— Но, Катя...

— Он богатый, — загибает пальцы правой руки моя помощница. — Он хорошо выглядит. Щедрый. Хочет вас. И, если уж на то пошло, то ни одна из его любовниц не жаловалась, что он не удовлетворят их.

Когда Катя доходит до любовниц, которых исправно ублажает Давид, меня начинает бить нервная дрожь.

— Что вы говорите, Катя! Что вы говорите? — восклицаю я, заломав руки.

—Я даю вам совет. Смиритесь. Присмотритесь к хозяину. Из него получится прекрасный муж.

— Хватит! — прошу я.

Катя качает головой

— Если вы не смиритесь, то рано или поздно вы пожалеете об этом.

— А вы бы сами вышли замуж поневоле? — спрашиваю я, прикусив губу.

Катя пожимает плечами.

— Я работаю с восемнадцати лет, Ульяна Юрьевна. У меня никогда не было такой возможности.

— Я тоже работаю с восемнадцати лет, — я раздраженно повела плечиком. — Но какое это имеет отношение к моему вопросу?

Катя вздыхает.

— … если бы на меня обратил внимание такой мужчина, — мечтательно говорит женщина, закатив глаза.

А я пытаюсь не думать, то что дальше. Она с радостью бы изображала из себя домашнего питомца перед Давидом, танцевала бы перед ним на задних лапках?

Меня передёргивает от одной только мысли об этом.

— Аа я не хочу чтобы на меня обращал внимание такой мужчина, — я говорю нарочито медленно. Да, не хочу!

— И вообще, — говорю я, чувствуя что с меня хватит. — Любые отношения невозможны без взаимности.

А взаимность приказами и унижением не заработать.

К сожалению, что-то мне подсказывало, что Давид даже не будет пытаться. Если отец действительно задолжал ему много денег...

Я мысленно содрогнулась.

Да я знаю что существуют разные люди. Некоторые готовы продаться ради выгоды, другие готовы продать своих родных. А есть и те, кто смиренно будет отдавать долг, который был взят не ими.

Но я не такая.

Я не могу смириться с незавидной долей проданной дочери.

Или с ещё худшей долей купленной жены.

Это всё не для меня.

Кроме того Давид пугал меня своей мужественностью, силой, напористостью и бескомпромиссностью.

Только в кошмарах я стала бы его женой — но никак не по своей воле.

Я не помню что я делала в течение нескольких часов до обеда.

Я просто оставалась в «своей» комнате. Я лежала на кровати, плакала, ходила умываться в ванную и даже два раза принимала душ, чтобы смыть себя прикосновение Давида.

Но потом мне всё равно приходилось одевать его халат, и его запах снова возвращался на мою кожу.

В конце концов, я просто смирилась с этим.

Когда Катя приносит несколько новых платьев, купленных для меня, из прачечной, я уже не чувствую себя грязной.

Я просто принимаю это как данность. И это обстоятельство меня саму пугает.

Тем временем Катя говорит, что Давид выбрал для меня персиковый костюм — именно в нем я должна была явиться на обед.

Судя по всему, в этом доме переодевались к каждому новому приему пищи.

Хотя, в прошлый раз мне вообще пришлось сидеть в столовой в одном нижнем белье...

Я прикусываю губу и решаю пока лишний раз не возмущаться.

Помощница раскладывает на кровати белоснежное кружевное белье, тонкие чулки. Следом на кровати оказывается шелковый белый топ — я сразу же узнаю творение одного из элитных мировых брендов.

Затем Катя подготавливает для меня узкую, до колен, юбку-карандаш, которая сильно облегает мои бёдра и вообще все мои ноги, и даже мою талию. К этой облегающей юбке в комплекте идет приталенный пиджачок, который делает силуэт завершённым и ещё сильнее подчеркивает мою грудь.

Когда я вынужденно надеваю всё это на себя, Катя вытаскивает из коробки шпильки Louis Vuitton. Самое ужасное, что я полгода ходила вокруг них и облизывалась, понимая, что не могу позволить себе эти туфельки.

Затем помощница (помощница ли?) выбирает для меня украшения: золотой гарнитур жемчугом.

После этого Катя настаивает на том, чтобы сделать мне легкий мейк, и немного собрать волосы.

К сожалению, я поздно понимаю, что убрав мои волосы наверх, помощница оголила шею — а значит, эти места теперь полностью беззащитны перед взглядами Давида.

Я усмехаюсь: пусть Катя и хозяин дома думают, что поймали меня, глупую, но я не собиралась так просто сдаваться.

Пока я спускаюсь за Катей в столовую, я быстро разрушаюсь пальцами прическу, которую она мне сделала. Волосы падают на плечи тяжелой волной.

Катя не видит этого, так как идет впереди.

Только в столовой она понимает, что я сделала всё по своему.

— Ульяна Юрьевна! — обеспокоенно восклицает она.

В то время, как глаза Давида зажигаются опасным светом. Этот тяжелый взгляд не сулит мне ничего хорошего.

Я делаю шаг назад, ещё один — но отступать всё равно некуда.

Меня держат в этот доме как пленницу.

— Подойди сюда. — Приказывает Давид, не отрывая от меня взгляда.

Я испуганно мотаю головой из стороны в сторону, оставаясь на своём месте.

Боковым зрением я замечаю, что Катя не просто вышла из столовой — она ещё и закрыла за собой двери.

Предательница!

— Ты хочешь, чтобы подошёл я? — спрашивает Давид... слишком спокойно. Не знаю почему, но меня пугает это его фальшивое спокойствие.

— Не надо, — прошу я.

— Не надо? — мужчина поднимает бровь. — Детка, ты уже провинилась, и теперь делаешь это снова?

Я испуганно замотаю головой.

— Нет, Давид!

Мужчина улыбается.

— Твой ротик произносит моё имя так сексуально, что я готов простить тебя, если ты сейчас сама подойдешь и поцелуешь меня.