В комнате Ивлева послышались приглушённые голоса, затем скрипнула какая-то дверца и голоса смолкли. Военный, уже разобравшись в ситуации, спокойно подошёл к двери и постучал, попросив омоновцев ничего пока не предпринимать.

– Капитан Кравченко, армейская разведка. Ивлев, откройте, вам ничего не угрожает.

Послышался радостный вопль, что-то звякнуло, и комната Ивлева замолкла окончательно.

– Черняев там? – Кравченко отвлек Катю от живого общения с доктором.

– Там – Катя отбросила за спину свою длинную черную косу, и ошалело взглянула на капитана, однако тот её вниманием не прельстился.

– Что-то не вижу я никакой угрозы, – он задушил Катю взглядом и постучал ещё. Ответа не было, омоновцы насупились и отошли от стен, прочие же притихли, за исключением хихикающих на кухне санитаров. Омоновская собака глуповато совала нос в ботинки на обувной полке и фыркала, а её хозяин сосредоточенно разглядывал хозяйскую ложечку для обуви.

– Самоубийство, похоже… Ведь только что шевелились, – профессионально предположил психиатр, отвлекшись от Кати.

Кравченко почувствовал, что стремительно глупеет.

– Всё, ребята, вы свободны. Для вас работы нет, – повернулся он к омоновцам. И омоновцы ушли, позвякивая амуницией и волоча за собой на поводке странно одуревшую собаку, а с ними ушла и ложечка для обуви. После того, как утомившийся психиатр присоединился к весёлому кухонному обществу, в прихожей остались Кравченко, Катя и приятного вида молодой человек в штатском, слегка смущающийся полученного вчера синяка под глазом.

Кравченко заглянул в замочную скважину.

В комнате было темно.

– Ломать будем, Олег Николаевич? – спросил приятного вида молодой человек.

– Мою дверь? – сморозила Катя.

– Ивлева, – напомнил раздражённо Кравченко, а потом попросил молодого человека пригласить понятых. Молодой человек привёл вскоре престарелую соседскую пару, а затем вежливо распрощался с психиатром и с его коллегами. Потом он примерился к двери, вопросительно посмотрел на капитана и тот кивнул. Дверь открылась от первого же удара.

В большой просторной комнате с высоким потолком было темно и лишь напротив двери ровными голубыми квадратами прорисовывалось окно с размытыми очертаниями двора. Кравченко включил свет и окончательно убедился, что комната пуста. В пепельнице на большом письменном столе продолжал дымиться окурок сигареты, и его серый дымок оттягивало лёгким сквозняком влево, где книжные стеллажи, тянувшиеся по левой стене комнаты, упирались в ещё одну дверь.

Ничего не спрашивая, капитан подошёл и толкнул её носком сапога. Перед ним раскрылась совершенно пустая обширная кладовая без окон и с простым деревянным полом. Над дверью в стене слабо горела запылённая лампочка. Кравченко шагнул к стоящему в углу новенькому вентилятору и пощупал ещё тёплый корпус.

– Ересь какая-то… – обернулся он к напарнику, но тот только пожал плечами, пряча улыбку.

– Экспертов сюда позови, пусть всё простучат, проверят, – озадаченный Кравченко вышел из кладовой и под его сапогом тихо хрустнул обломок зеркала.

– И откуда у него столько пыли? – изумился он, попав в уже освещённую комнату. Пыли действительно было немало: она лежала тонким слоем на всех предметах, никем не тронутая, словно уже неделю никто не посещал ни комнаты, ни кладовой. Даже на полу в слое пыли отпечатались только подошвы сапог капитана. Стараясь ничего не касаться, Кравченко осмотрел комнату, а когда напарник ушёл составлять документы, выключил свет и осторожно присел на уголок дивана. В наступившей тишине стали различимы приглушенные обрывки разговоров в запертой кухне. Кравченко глядел на пристроенные в книгах старомодные часа и чувствовал, что в наступившей тишине ему чего-то недостает.

Не было слышно хода часов. На электронных часах капитана было уже без пяти два, часы на полке по-прежнему стояли на половине второго. Кравченко встал, хотел взять часы, но передумал, побрезговав покрывавшим их толстым слоем пыли. «Не заводил он их, что ли» – прошептал он, не замечая вернувшегося напарника.

– Олег Николаевич, – Кравченко нехотя убрал руку от часов, переводя взгляд на оперативника, – Олег Николаевич, по рации сообщение – взрыв в частном секторе. Машина Лаврика. Пять трупов.

– Лаврик там? – подавленно спросил капитан.

– Там, уже опознали. Остальных ещё опознают. Сильный взрыв, граната предположительно.

– Всё, Саша, концы в воду, – Кравченко устало сел на диван, расстегивая китель, – Никого не осталось. Как теперь будем искать оставшиеся два миллиарда?

Он вопросительно поглядел на напарника, задумался, но тут же резко хлопнул рукой по дивану и поднялся, расслабляя галстук.

– Займись протоколом, опросом там, – капитан нервно пошевелил пальцами, – я буду во дворе.

После трёх часов ночи 4 марта снегопад закончился и ударил сильный мороз.

На пустынной просёлочной дороге, тянувшейся через редколесье в сторону Новоторска, в двух десятках километров от города, появился человек в продранном летнем костюме. Словно выросший из прошедшего снегопада, он постоял некоторое время в раздумье, всё сильнее съеживаясь от холода, и пошёл по свежему снегу в сторону едва приметного городского зарева.

Поднявшийся северный ветер разогнал тучи и холодная луна осветила путнику белую полосу дороги, уводящую через призраки густых кустарников к чёрной полосе леса.

Черняев замерзал. Как ни кутался он в свой лёгкий пиджак, из которого на спине были вырваны клочья, как ни старался посильнее ударять в мягкий снег ботинком при каждом шаге, согреться ему не удавалось. Тонкая рубашка с четырьмя прожжёнными на груди дырами обжигала его кожу своим холодом.

Холодный океан неба покрылся блестящими льдинками звёзд, и Черняеву показалось, что ветер, выдувающий живое тепло, идёт из открытого космоса, становясь все сильнее и морознее.

До города Черняев не дошел.

Ни морозный день пятого марта, ни последующие три дня, заполненные выходными и праздником, не внесли ясности ни в дело о двух миллиардах, ни в судьбу обречённого на опалу Кравченко. Только 10 марта решением Москвы капитан был отстранён от дальнейшего расследования и вызван для отчёта в Главное разведывательное управление Генерального штаба. Ему дали день на передачу дела местным «органам» и одиннадцатого числа Кравченко стал участником областного совещания в Управлении внутренних дел.

– Ну, вот и собрались, – начальник управления громко хлопнул по лежащему перед ним толстому делу, оглядел через длинный стол присутствующих и тонкие очки с тонированными стеклами, блеснув в дробившемся через окно утреннем луче, придали особую зловещесть его деревенскому лицу.

– Капитан военной разведки Кравченко сейчас нам объяснит, что наработала его сводная группа и как мы все хрястнули рылом в грязь четвёртого марта.

Кравченко не удостоил его взгляда и, поднимаясь с места, объяснил, кому он подчинён и где он будет отчитываться, но в двух словах рассказал всю предысторию той убийственной для многих ночи.

Он рассказал, как в середине января 1992 со счёта одного из центральных военных округов по фальшивым авизо было снято около пяти миллиардов рублей, выделенных из бюджета на снабжение. Как в начале февраля в министерстве задались вопросом, перефразированым из забытой песенки – «Куда уходят деньги, в какие города?», и как министерство безопасности и внутренних дел, занятое реорганизацией, охотно согласилось, что ответ на этот вопрос лучше будет спеть самому министерству обороны. В министерстве обороны дело сунули военной прокуратуре, та порекомендовала подключить военную разведку, а в конце этой цепи оказался недавно отозванный из-за границы капитан Главного разведывательного управления Олег Кравченко, которого ни песня начальства, ни вопрос, ни ответ на него нисколько не интересовали, но которому, тем не менее, пришлось на всё это отвечать.