– Забудь, мама. У меня нет никакого интереса ни к кому другому.

Женевьева вздохнула и откинулась на спинку стула, пристально глядя на юного сына. Он выглядел ужасно грустным и гораздо более жалким, чем она предполагала, и это причиняло ей боль. Она слишком хорошо знала, что такое душевная боль от неудачных романов. Она сама обманывала и была обманута столько раз, что и не сосчитать.

– Зная Анну К., я понимаю ее привлекательность, – мягко сказала она. Женевьева могла злиться на старшего сына без зазрения совести, но в младшем было нечто так похожее на нее и привлекательной внешностью, и озорным характером, что она не могла подарить Алексею ту жесткую любовь, в которой он нуждался. Ей прислали видео того, как обезумевшая Анна выбежала на поле после падения Вронского с лошади, и, хотя она не могла видеть лица девушки, в ее испуганной позе и жестах сквозила сердечная мука.

Она понимала, что Алексей вырастет сердцеедом, но не ожидала, что к нежным шестнадцати годам он станет опытным волокитой. Анна К. оказалась настоящим трофеем в его коллекции, и, хотя Женевьева уважала те усилия, которые сын прилагал, чтобы заполучить девушку, это была ее материнская ответственность: убедиться, что подобные зарубки лучше вырезать на ножках кровати, а не на собственном сердце.

Ей не нравилось слышать, как сын говорит «люблю» о другой женщине. Она хотела на всю жизнь остаться самой глубокой привязанностью Алексея и не собиралась легко его отпускать.

Женевьева знала, что должна отослать его в колледж, и дистанция действительно нужна в данном случае, но, глядя на юношу, понимала: он никуда не поедет. Старший сын Кирилл прожил без денег всего два дня и сдался, но Алексей – более сильная натура, чем его брат, и сумеет продержаться дольше. Ей надо действовать деликатно, используя и мудрость, и смекалку, которые она накопила за долгие годы. Одно неверное движение с ее стороны может вбить клин между ней и любимым сыном, что вовсе не входило в намерения Женевьевы.

– Алексей, дорогой, эта мерзкая история стала слишком раздутой. Перестань с ней видеться. Если через год твои чувства к Анне К. не изменятся, я благословлю вас обоих.

– Я не видел ее девять дней, мама, – сказал он так, словно девять дней были девятью годами.

– Отличное начало! Осталось еще триста пятьдесят шесть…

– Вот что меня убивает! – продолжил Вронский, игнорируя мать. – И это не мой выбор. Она обещала Александру, что подумает некоторое время, прежде чем решать.

– Ты определенно лучше него, мой дорогой, – уступила мать. – Но она – девушка, и Александр В. мог бы обеспечить ее будущее. Он будет прекрасным первым мужем. – Женевьева устала от драматизма ситуации, к тому же пока они говорили, чай остывал. Она почувствовала, что пора внести немного легкомыслия в разговор.

– А я ничего не могу ей дать? – спросил он. Мысль о том, что мать встает на сторону Александра, вызвала у Вронского желание протянуть руку и столкнуть на пол серебряные подносы и фарфор, дав посетителям сочный повод для новых сплетен, которые можно и посмаковать позже с друзьями.

– Ты ребенок, Алексей, – сказала мать. – Зачем тебе сейчас подружка, которая принесет лишь головную боль? В твоем распоряжении целый мир, и есть еще много девушек, которые заставят тебя забыть об Анне.

– Мама, нет! – прервал он. – Она та, кто мне нужен. Для меня не существует других девушек.

– Хорошо, но, если она не выберет тебя, дорогой, не прибегай ко мне плакаться. Прямо сейчас я предлагаю тебе возможность поступить в любой колледж в любой точке мира. После того как мы закончим нашу беседу, предложение будет уже недействительно.

– Спасибо, нет, – отказался он, допивая улун с шиповником.

– Очень хорошо, – ответила она.

Вронский подождал, когда мать допьет чай, и почувствовал облегчение: разговор о его личной жизни исчерпал себя. Теперь Женевьева перечисляла все новые модные вещи, которые она только что купила в Европе, а Алексей прилежно слушал ее. Лишь позже, когда мать и сын стояли на улице и ждали, пока Леонард подгонит машину, она упомянула некую Клодин, дочь ее парижской подруги, которую он должен сопровождать на фестиваль «Коачелла».

– Я уже сообщила о ней Беатрис и знаю, что в самолете найдется свободное место.

– Я еще не решил, полечу ли я, а даже если и полечу, то я не нянька, – огрызнулся Вронский: мать снова начала вмешиваться, и он опять разозлился.

– Ты полетишь и позаботишься о том, чтобы Клодин хорошо провела время, – отрезала мать. – Тебе нужно немного солнца, и отдых пойдет тебе на пользу. Поверь мне, я прекрасно знаю муки разлуки с любовником. Это отдельный круг ада.

Кимми стояла в темном переулке и смотрела на дом, в котором жила мать Дастина. Девушка курила сигарету, ожидая, когда Стивен и Анна покажутся на крыльце. Она слышала от Лолли, что брат и сестра навещали Дастина во время шивы каждый день после школы.

Кимми тоже хотела быть там, но еще больше ей хотелось увидеть Дастина наедине. Итак, она ждала. Она поставила маленький кактус в терракотовом горшочке на землю у своих ног и посмотрела на круглое колючее растение, которое выбрала. Она собиралась купить букет, но, пока топталась в магазине, ни один из ярких ароматных цветов не показался ей подходящим подарком для такого случая. Кактус, вероятно, также входил в эту категорию, но что-то в сердце Кимми откликнулось на него, а теперь она управляла своей жизнью, руководствуясь инстинктами.

Наконец Кимми увидела Стивена и Анну и отступила в тень, не желая быть замеченной. Она была одета в такую же, как у Натальи, куртку, черные джинсы и ботинки, а поверх новой короткой стрижки нахлобучила черную шапочку. После школы она провела пять часов у парикмахера матери, и ее волосы вновь обрели свой обычный светлый оттенок. Она настояла на том, чтоб сохранить немного цвета, и потому слева и справа у нее были две розовые прядки. Закончив окрашивание, она сказала Анжеле, что хочет подстричься. Что-нибудь короткое, бунтарское и легкое в уходе. Она показала стилисту фото Молли Рингуолд из фильма «Девушка в розовом»[89], но Анжела настояла на том, чтобы написать маме, прежде чем предпринимать нечто настолько радикальное. Даниэлла сказала твердое «нет» и прислала несколько одобренных ею фото на выбор. Кимми указала на симпатичную блондинку с лохматой копной выше плеч.

– А это еще кто? – спросила Кимми. – Она мне знакома, но я не знаю ее имени.

– Любимица всей Америки, – ответила Анжела. – Голливудская актриса Мег Райан. «Когда Гарри встретил Салли»[90]. Боже, я чувствую себя такой старухой!

Кимми не понравилось, как прозвучало слово «любимица», но ей понравилось, какой счастливой выглядела эта самая Салли. «Быть счастливой» – вот что стало новой целью Кимми, поскольку она начала осознавать: если Наталья демонстрировала свое отношение к миру, руководствуясь фразой «да пошел он» с вызовом и апломбом, то Кимми на каждом шагу падала лицом в грязь.

Когда Кимми получила от Лолли сообщение о смерти Николаса, она первым делом позвонила Наталье, но телефон той внезапно и подозрительно отключился. Затем она проверила аккаунты подруги в «Инстаграме» и «Снэпчате», но они тоже исчезли. Очевидно, коктейли на прощальном ужине стали зловещим знаком грядущих проблем. Кимми невольно задалась вопросом, не попробовала ли девушка героин вместе с Ником, опасаясь, что у нее тоже случился передоз, но ведь в таком случае уже должны были появиться какие-нибудь новости… Кроме того, Наталья хотела быть чистой и действительно жутко боялась этого наркотика. Мать однажды сказала ей, что если когда-нибудь застукает дочь с иглой в руке, то в наказание обреет ее наголо.

Кимми затушила сигарету о тротуар, открыла пачку жвачки и засунула в рот несколько пластинок. Она подождала на углу сигнала светофора, а потом не спеша перешла улицу. «Что я скажу матери Дастина? А его отцу, если его увижу? “Здравствуйте, сэр, представляете, мы находились в одной квартире, когда вы в последний раз видели вашего старшего сына живым. Я слышала, как вы кричали на него. Я слышала, как вы раскрыли кое-что, о чем младший сын просил вас не говорить. А еще вы заявили, что с Николасом все кончено, даже если вы на самом деле не это имели в виду, у вас никогда не будет шанса забрать свои слова обратно”. А ведь там будет и Дастин!»