Один трек сменял другой, но в три часа ночи диджей собрал вещи и отправился домой с пятью штуками баксов и пакетиком порошка, который Беатрис сунула в карман его джинсов в качестве чаевых. А на танцполе осталась только одна пара, крепко обнимающая друг друга. В объятиях Вронского Анне казалось, что она может не спать вечно. Она была столь сосредоточена на нем – его дыхании, руках, запахе, и когда, наконец, оглянулась, то с удивлением обнаружила, что они одни танцуют под песни из плейлиста, который Граф тайно составил в ее честь. Честно говоря, она даже не помнила, как ушел диджей и когда Вронский опустил айфон в большой бокал, послуживший усилителем, чтоб они смогли продолжать двигаться под музыку.

В четыре часа утра налетел сильный порыв ветра. Анна слегка вздрогнула, а Вронский перестал танцевать, хотя со стороны могло показаться, что эти два человека отчаянно цепляются друг за друга, раскачиваясь взад и вперед.

Когда они откинули полог шатра, то увидели, что земля покрыта несколькими дюймами снега. Анна давно сбросила каблуки и была босиком, поэтому Вронский поднял ее и пересек двор: пара следов на снегу свидетельствовала о новообретенном союзе. Алексей пронес ее через весь полутемный дом, не наткнувшись ни на кого, хотя огромный особняк был переполнен бодрствующими гостями, расположившимися повсюду.

Лолли проснулась, ее вырвало, и она почистила зубы, а когда открыла дверь, чтобы идти искать Стивена, то обнаружила, что бойфренд плетется к ней с бутылкой витражного шампанского «Кристалл», которую он стащил из винного шкафа. Теперь у них явно намечалась та самая романтическая ночь, о которой она мечтала со Дня святого Валентина.

Беатрис уже наскучили дурацкие древние шуточки Рустера, и теперь с ней в постели лежала одна из барменш, Далия, циркачка и бывшая студентка французской школы клоунов «Эколь Филипп Голье». Тем временем диджей, который, как все считали, ушел домой, на самом деле вместе с Адакой вдыхал дорожки со старинного зеркала, стоившего больше автомобиля. Одна из «Ливи Х2» красила ногти на ногах Рустера в свой фирменный темно-синий цвет, одновременно сочиняя в голове новую попсовую песню. Мерф сорвал банк, разделив королевское ложе с Далер и Роуни. Данди Зэд и его приятель Клемент устроили танцевальную вечеринку в спальне, оформленной в дискотечном стиле семидесятых. Они пригласили туда Бена, Эддисон и вторую «Ливи», поделившись с ними кое-чем из своих запасов, и теперь все пятеро дергались под хит «Ты секси-штучка» от «Хот Чоколэйт»[74].

Брейтон обнаружила бальный зал в дальнем конце дома, включила люстры и исполняла приватный танец для нескольких гостей, которые не могли вернуться домой, потому что окончательно отупели и еще не вернулись из безумного путешествия в «страну приходов».

В этот исключительный момент времени каждый подросток в доме невольно создавал воспоминания, которые должны были стать незабываемыми, однако никто из гостей не был счастлив так, как Вронский.

Когда Граф открыл дверь в комнату Анны, он на мгновение задержался в коридоре, давая ей возможность прогнать его. Однако девушка уткнулась лицом ему в шею, Алексей переступил порог спальни и пинком захлопнул за собой дверь.

Он не хотел отпускать ее, но осторожно положил на кровать. Теперь Анна чувствовала себя так, словно она пробуждалась от прекрасного сна. На ее лице промелькнуло беспокойство.

– Что не так? – нежно спросил он.

– Я не хочу, чтоб ночь закончилась. И не хочу, чтобы ты уходил. Не хочу засыпать, потому что не хочу просыпаться завтра. – Когда-то она могла контролировать свои слова в присутствии Вронского, но теперь все было по-другому. Анна чувствовала, что обязана рассказать ему правду: то, как он заставлял ее чувствовать, как возбуждал ее и одновременно пугал.

– Анна, – сказал он, взяв ее лицо в ладони. – Моя Анна, ночь еще не закончилась, и я никуда не уйду.

Она посмотрела на него, ее темные глаза светились надеждой, как будто он оказался единственным парнем в мире, который мог спасти ее от голодной смерти. Он больше не мог сдерживаться, не мог быть терпеливым, медлительным или осторожным ни мгновением дольше. Именно он умирал от голода, и лишь она могла спасти его.

Вронский поцеловал ее мягкие губы, нежно и медленно поначалу. Но она тотчас ответила ему, и вскоре они оба жадно целовались, а истина, наконец, стала очевидна: только то, что происходило сейчас между ними, действительно имело значение.

Анна отстранилась, сердце колотилось в груди, глаза широко распахнулись от желания. Она даже не понимала, что они лежат на постели в объятиях друг друга.

– Мы должны остановиться, – сказала она, задыхаясь и садясь прямо. – Так быть не должно. Это неправильно. Я хочу тебя, но ты не мой.

– Неправда, – быстро ответил Вронский, садясь и снова ее целуя. – Я весь твой.

– Нет, – возразила Анна, оттолкнув его, встав и оправив платье. – У меня мысли путаются, я хотела сказать, я не твоя. Мы не можем сделать это сейчас. Это нечестно по отношению к нему. Завтра я буду чувствовать себя ужасно. – Она выглянула в окно. Солнце должно уже скоро встать, и утро стояло на пороге.

– Не прогоняй меня, – хрипло прошептал Вронский. – Я не могу. И не уйду. Я буду спать на полу.

Анна знала: она не сможет смотреть, как он уходит, и не кинуться за ним.

– Все сейчас зависит только от меня, – сказала она. – Я должна поступить правильно. Дай мне немного времени уладить все, как должно, о’кей?

Вронский молчал, поэтому она шагнула к нему и поцеловала. Она хотела доказать, что говорит правду, и напомнить себе, почему она так страстно хочет его. Он кивнул, заставляя себя подчиняться каждому ее слову. Теперь, когда она убаюкивала его на декоративной подушке, укрыв покрывалом с постели (они уже переместились к окну), у него появилась надежда – надежда, что скоро они будут вместе. Она не была уверена, что сумеет заснуть, когда Алексей находится так близко от нее, но в конце концов прилегла на кровать и задремала.

Она проснулась с рассветом, полностью дезориентированная. Кто-то стучал в дверь. Спустя секунду дверь открылась, и вошла Беатрис, завернутая в простыню и выглядевшая слегка сонной. Беа мгновенно оценила ситуацию, заметив и Анну, до сих пор одетую в платье, и Вронского в килте, сидящего на подоконнике и приглаживающего волосы пальцами.

– Жаль будить вас, – сказала Беатрис со скорбным выражением на лице. – Твоя мама только что позвонила на домашний, поскольку ты не отвечала на мобильный. Александр… В общем, случилась авария.

Так думала Кимми, проснувшись утром. Это было переосмысление более длинного высказывания Майи Энджелоу[75]: «Люблю смотреть, как юная девушка идет и хватает мир за грудки. Жизнь – это сучка. Нужно пойти и надрать ей задницу», – распечатанное и повешенное в рамке над кроватью Кимми в ее личной комнате в оздоровительном центре Аризоны «Дезерт Виста». Она укоротила его и сделала погрубее, чтобы придать фразам большую выразительность, а потом написала на розовом стикере и прилепила на зеркало в ванной. Она смотрела на стикер каждое утро, когда чистила зубы. Это должно было вдохновлять – и действительно вдохновляло. Вдохновляло на то, чтобы поддерживать яркий огонь мужененавистнического гнева.

Когда три недели назад Кимми приехала с мамой в «Дезерт Виста», она думала, что это – спа-салон, где они будут посещать косметические процедуры и нежиться на солнце у бассейна. Вскоре она узнала, что, хотя в оздоровительном центре имелся бассейн, никакими косметическими процедурами здесь и не пахло. Это был скорее курорт для ума, а не для тела.

Кимми не возражала и даже не плакала, когда узнала, что мать привезла ее сюда под ложным предлогом, наоборот, нашла все вполне оправданным. Наверное, с ней было что-то не так, раз родительница решилась на крайний поступок. Но вот чего девушка не знала и о чем ей не говорила Даниэлла, так это то, что через несколько недель после вечеринки, когда Кимми была подавлена и напрочь отказывалась идти в школу, ей прислали предупреждение из Спенса. Единственный способ вернуться к учебе в нынешнем семестре состоял в том, чтобы отправить ее на вынужденные каникулы, сделав участницей программы реабилитации. Даниэлла беспокоилась, что младшая дочь употребляет наркотики или алкоголь, но доктор Беккер и новый психотерапевт, которого Кимми посетила по предложению дока, предупредили школьную администрацию: проблемы их пациентки носят эмоциональный, а не поведенческий характер. У Кимми имелись все классические признаки депрессии: плач, потеря аппетита, сонливость.