Через два дня после похорон Николаса он появился в дверях спальни Анны. Стивен сказал, что собирается вместе с Лолли навестить Дастина (ведь сейчас шива), и она может составить им компанию.

Когда они подъехали к дому, где жила Даниэлла, Анна подумала, что Кимми присоединится к ним, но Лолли спустилась одна. Она была одета в простое черное платье «Прада» и держала в руках два свертка.

– Привет, ребята, – поздоровалась она, садясь сзади. – Я испекла для семьи Дастина банановый хлеб. Один без глютена и второй – обычный.

– Очень мило с твоей стороны, Лол, – заметила Анна. – А Кимми?..

– Она сказала, что пойдет, когда будет готова, – ответила Лолли. Она пыталась объяснить младшей сестре, что сейчас быть Дастину хорошим другом – важнее, чем злиться из-за того, что произошло между Анной и Вронским. Но Кимми заявила, что это здесь совершенно ни при чем.

Лолли радовало, что Кимми перестала постоянно плакать и вернулась гораздо более здоровой, хотя одновременно она беспокоилась, что сестра, похоже, зашла слишком далеко. Даниэлла решила, что надо относиться к этому без предубеждений и предлагать дочери свою безоговорочную поддержку, пока Кимми не успокоится. По словам психотерапевта, девушка прорабатывала некоторые сложные эмоциональные проблемы, и ее новая внешность и поведение тоже были частью процесса.

Анна кивнула, но промолчала. Она уже два дня безостановочно думала о речи Дастина. Письмо Николаса о том, что любовь и есть смысл жизни, как и то, что он, наконец, узнал об этом, встретив девушку в реабилитационном центре, было просто умопомрачительно. Но ужасно трагично, что Николас нашел то единственное, чего ему не хватало в жизни, и умер сразу же после этого.

Анна не могла отделаться от мысли, что если бы у Вронского во время скачек все прошло иначе, то именно она сейчас была бы в трауре. «Я нашла любовь всей своей жизни, но почему-то решила не быть с ним. Почему? Что я пытаюсь доказать? Я до сих пор люблю его, интересно, любит ли он меня по-прежнему?»

– Ты уже говорил с мамой? – спросила Лолли.

Стивен честно рассказал подруге о том, что случилось в День святого Валентина, а также о том, почему он скрыл все от нее. Лолли было грустно, что он сперва утаил правду, но она понимала, почему. Она испытала облегчение, узнав, что именно роман его матери стал причиной странностей бойфренда в последние полтора месяца. Как ни странно, она чувствовала, что все, случившееся с родительницей Стивена, сыграло ей на руку, хотя и не сказала этого вслух.

У них состоялась очень долгая беседа об отношении Стивена к измене. Молодые люди пытались понять, почему Стивену казалось, что измены матери хуже, чем адюльтеры отца. Лолли указала на то, что это – двойные стандарты, и парень согласился, а теперь упорно работал, чтобы понять первопричину своего сексистского мышления.

Стивен также признался, что его убило бы, узнай он про вероломство Лолли и страстно просил (нет, – умолял) подругу сказать, что она несчастна с ним, прежде чем она начнет искать искушения с кем-либо еще. Лолли не стала говорить, что с тех пор, как они начали встречаться, она не смотрела на других парней, но это была правда.

Еще сильнее, чем интрижка матери, Стивена поражало то, что Анна изменила Александру с Вронским. Это откровение перевернуло и мир Лолли. Когда она смотрела, как Анна, вне себя от горя, как сумасшедшая выбежала на поле после падения лошади, она видела такой страх за Вронского на ее лице, который граничил с одержимостью. Это походило на те городские легенды, когда почувствовавшая всплеск адреналина мать смогла поднять машину в несколько тысяч фунтов, чтобы спасти своего ребенка. Никогда раньше Лолли не видела, чтобы сестра Стивена теряла выдержку, и это показалось ей романтичным.

Обманывать Александра за его спиной было неправильно, но Лолли понимала решение Анны подождать, пока бойфренд поправится и вернется в университет, прежде чем рвать с ним. Лолли знала, что, будь она в схожем положении, сделала бы то же самое. А может, и нет? Лолли обнаружила, что одного дня присутствия на шиве ей вполне достаточно. Даже четыре часа видеть, как мама Дастина едва держится на ногах, было слишком тяжело, не говоря уже о нескольких днях подряд. Зато Стивен и Анна все выдержали. Она могла ручаться, что брат и сестра отрицали собственные проблемы, и ей было печально осознавать, что им потребовалась чья-то смерть, чтобы вообще задуматься о себе.

Когда Вронский вышел из здания школы, он с удивлением обнаружил, что Леонард, старый шофер матери, сидит на его «Дукати», припаркованном на заднем дворе.

– Какой чудесный мотоцикл, – сказал Леонард, когда Вронский подошел поприветствовать его. – Насколько быстрый?

Леонард был водителем Женевьевы еще до того, как родился Вронский, и казался членом семьи. Однако Граф был осторожен в его присутствии. Он знал: мать оплачивает преданность Леонардо подписью на чеках с жалованьем – она также оплатила обучение детей шофера в колледже.

– «Дукати» запросто набирает триста километров в час, но лично я никогда не нарушаю ограничения скорости.

Леонард от души рассмеялся, перекинул ногу через седло и сел верхом. Затем сказал Вронскому, что его хочет видеть мать: Алексей должен пойти в гостиницу «Пьер», где сервируют послеобеденный чай. Вронский вежливо ответил, что у него другие планы, и спросил, не извинится ли Леонард за него перед Женевьевой.

– Никаких других планов, мистер, – заявил он. – На этот раз она не просит.

– Хорошо, – обыденно ответил Вронский, стараясь не выдать раздражения. – Поеду туда прямо сейчас.

Он шагнул к мотоциклу, но Леонард даже не шелохнулся, чтобы слезть.

– Ты должен ехать со мной или, если у тебя есть еще один шлем, я сяду позади, – сказал Леонард. – Не спорь. Ты же знаешь, какой она бывает.

Леонард осторожно слез с «Дукати».

Граф был взбешен, и его так и подмывало вскочить на байк и рвануть со стоянки, послав к черту и Леонарда, и мать. Но он видел, как Женевьева усложняла жизнь старшего брата, когда тот не следовал ее приказам. После семестра учебы Кирилл объявил, что бросает колледж, поскольку считает все это пустой тратой времени. Проснувшись на следующий день, он обнаружил, что его кредитные карты заблокированы, а банковский счет пуст. Парень продержался два дня, прежде чем позвонить родительнице и спросить, как она думает, стоит ли ему сдавать макроэкономику в следующем семестре или лучше написать работу по микроэкономике, Она ответила: «Макро», – и в качестве извинения Кирилл заработал отличную оценку.

Устроившись на заднем сидении серебристого «Майбаха» Женевьевы, Вронский молчал. В обычной ситуации он не стал бы винить Леонарда в издевательствах, поскольку знал, что тот лишь выполняет свою работу, но сейчас он был не в настроении вести беседы. Граф уже несколько недель ждал, когда мать нанесет удар, удивляясь, что ей понадобилось так много времени, чтобы вызвать его «на ковер». Он стал одержим Анной и игнорировал все остальные сферы своей жизни. Только за последний месяц он полдюжины раз отменял встречу с родительницей, после чего ждал от нее звонка, однако она никогда не звонила. Вронский полагал, что мать погрузилась в какую-то личную драму, и считал, что ему повезло, если она занята чем-то другим.

Прошло уже больше недели с тех пор, как он в последний раз он получал вести от Анны, и Вронский едва держал себя в руках. Ежедневно после школы он сорок минут тратил на дорогу до ферм Стаугаса в надежде увидеть ее, но Анна не показывалась всю неделю. В итоге он просто тусовался с Мерфом. Сначала парни пили пиво, и Граф дулся, но после двух дней нытья и стенаний Мерф взял друга на работу.

Накануне они построили склад, и Вронский помог Мерфу навести там порядок. После падения на скачках спина Вронского все еще была покрыта синяками, но теперь они были желтыми и зелеными, а не пурпурными и красными. Мерф научил Алексея обращаться с электродрелью, терпеливо объяснив, как собрать первую из восьми промышленных стальных полок размером десять на десять дюймов[88], которые должны были занять две стены блока. Вронский нашел монотонную деятельность расслабляющей, хотя она и не избавила парня от постоянных беспокойных мыслей об Анне. Работа давала ему какое-то занятие, и это был хороший способ вернуть благосклонность мистера Стаугаса после неудачи на скачках.