Но он действовал так быстро, и она была потрясена, когда он раздел ее и снял свою одежду. Вронский казался таким спокойным и уверенным в том, что она раздвинет для него ноги, ну а Кимми в свою очередь послушалась его и поняла, что именно так все и происходит.

Он не спрашивал ее, согласна ли она, но, когда Кимми закричала от боли, ей захотелось узнать, почему он не спросил ее, все ли с ней в порядке, однако он не спросил… был ли это ее первый раз. Вронский просто изобразил ужас на лице, заставив ее почувствовать себя полной дурой. Вероятно, если б он был мягче, она нашла бы в себе силы сказать ему правду, и тогда, возможно, они решили бы, что это была не очень хорошая идея. Но ничего такого не случилось.

Суть в том, что ночь, проведенная вместе с ним на диване, навсегда останется для нее первой. Иными словами, вам никогда не забыть свой первый раз, даже если захотите.

Она снова потребовала объяснить, почему он не позвонил ей на следующий день, и он робко возразил, что вроде бы звонил. Но Кимми показала Вронскому скриншоты с телефона, доказав, что он даже не удосужился написать ей. Она спросила его, как бы он чувствовал себя, если бы… кто-то, кто ему действительно нравится, трахнул его, а потом начал игнорировать. Она сообщила Граафу, как ждала его на катке, а он так и не появился. Она напомнила ему, как они переписывались по поводу вечеринки у Джейлин, и как он сообщил, что будет очень рад ее видеть, хотя то была явная ложь. Она добавила, что покупала новый наряд, поскольку вообразила, будто в ту ночь он предложит ей стать его девушкой. Но он едва взглянул на нее на танцполе, занятый попытками найти свою драгоценную Анну.

Вронский, уставившись в пол, начал было говорить, как ему жаль, но Кимми ответила, что ей не нужны извинения. Она брала на себя полную ответственность за роль, которую сыграла во всем этом. Она не должна была приходить к нему домой. Ей следовало сказать вслух, что она чувствует себя неуютно. Но теперь она решила выложить ему правду о том, как сильно он ее обидел, и заключила, что поведение Графа доказывает, что он – вовсе не такой хороший парень, каким хочет казаться. Но каким-то причудливым, невероятным образом она практически смирилась с тем событием, поскольку молодая женщина, которая сейчас находится перед ним, сильнее и гораздо менее наивна, чем неуверенная девчонка, которую он лишил девственности на дорогом кожаном итальянском диване своей матери.

Кимми добавила, что он может не волноваться: ведь она никому не расскажет о своем сегодняшнем визите. Она сделала это исключительно для себя, а он больше не имеет для нее никакого значения. Ей все равно, увидит ли она его когда-либо вновь, но, учитывая вероятность того, что это случится, она будет вежлива и надеется, что он достаточно уважает ее, дабы ответить тем же.

Она пришла сюда за тем, чтоб он знал: это все – ее способ двигаться дальше, попрощаться с прошлым, снять с волка овечью личину и показать его таким, каков он есть.

Она надеялась, что благодаря ей он отныне будет относиться к девушкам чуть более уважительно, потому что красотки, даже если он рассматривает их как личные игрушки, тоже имеют чувства. Она спросила, не хочет ли он что-либо сказать в ответ, и Вронский пробормотал: он очень сожалеет о том, что обидел ее. Он виноват, он был эгоистом, но с некоторых пор все изменилось, и он стал другим, хотя и не объяснил, почему.

– Настоящий мужчина не относится к сексу как к спорту, и настоящий мужчина не крадет чужих подружек.

Ноздри Графа затрепетали, когда он встал, чтоб проводить ее, но Кимми остановила его. Она сама способна найти дорогу. Спускаясь в лифте, она не была уверена, что чувствует себя лучше, но точно знала, что гордится собой: теперь она живет в соответствии с новым личным кодексом – не терпеть больше дерьма ни от кого, а особенно – от парней.

Вронский молча сидел на постели, контуженный бомбой Кимми, разорвавшейся ему в лицо. Он не знал, что делать, потому просто лег, уставившись в потолок, пытаясь переварить все, что было сказано не только Кимми, но и Анной, которая появилась за двадцать минут до прихода младшей сестры Лолли, чтобы рассказать ему о том, что случилось с Александром.

Затем Анна выбралась из шкафа Вронского, и он вспомнил, как когда-то прятался в шкафу брата, считая это своеобразным сексуальным пробуждением. Но теперь ему пришло в голову, что начало его сексуальной одиссеи, когда он наблюдал за Кириллом, занимающимся любовью, вовсе не так круто, как ему казалось. Может, именно тогда он научился так обращаться с женщинами.

По лицу Анны трудно было что-либо прочитать, но смятение и шок были очевидны. Она понятия не имела, что у Вронского был секс с Кимми, и ее боль разбила Анне сердце, заставив почувствовать тошноту. Сидя в шкафу и слушая монолог Кимми, она размышляла о том, что, возможно, Александр прав, и она не знает Вронского столь хорошо, как ей кажется. Как он мог так бесцеремонно обращаться с такой милой девушкой? Какой парень может лишить девчонку девственности и даже не позвонить ей на следующий день? Конечно, Анна понимала: она не в том положении, чтобы судить (ведь она изменила Александру), но знала, что виновата, и раскаивалась.

Что касалось Вронского, то он, похоже, не слишком мучился угрызениями совести по поводу Кимми.

Анна сказала Графу, что сделает то, о чем просил ее Александр. Ей нужно время, чтобы все обдумать, а близость затуманила то, что осталось от ее здравого смысла. Анне было особенно больно потому, что до появления Кимми, несмотря на все обещания себе и Александру воздержаться от секса с Вронским, она была на грани того, чтобы снова с ним переспать.

– Я дала обещание Александру и хочу его сдержать, – прошептала она, и он был вынужден склониться вперед, чтобы расслышать ее слова. – Нам надо подождать две недели, а ты все равно попытался заняться со мной сексом. Неужели я не стою того, чтобы ждать?

Вронский соскользнул с постели и опустился на колени. Он умолял Анну не оставлять его. Сказал, ему жаль, что ей приходится прощать его. Он едва мог устоять перед ней точно так же, как она – перед ним. Он любит ее, всегда будет любить ее, только ее, всегда. Он признал, что относился к каждой девушке до нее, как к грязи, и теперь видел, как был не прав. Она – самое ценное для него в мире. Он надеется на второй шанс.

– Ты же знаешь меня, Анна, – продолжал Граф жалобно, даже не потрудившись вытереть слезы, катившиеся по его прекрасному лицу. – Ты ведь действительно меня знаешь. Так же, как и я тебя.

– Я уже больше ничего не знаю, Алексей, – ответила Анна, невольно потянувшись, чтобы прикоснуться к его щеке, но вовремя остановив себя. – Послушай, все не так. Единственное, что я могу сказать: у Кимми есть право разочароваться в тебе, и теперь я понимаю то, что она чувствует. А сейчас мне пора, прошу, не пытайся связаться со мной.

Анна шла домой в каком-то оцепенении. Она была вне себя и не представляла, что делать. Когда жизнь стала такой сложной? И неужели это могло случиться так быстро? Последние несколько дней были, как кошмарный сон, но общее безумие длилось уже несколько месяцев.

Анна услышала знакомый звон и, подняв голову, увидела припаркованный фургончик с мороженым. Улыбнувшись, наверное, впервые за неделю, она ускорила шаг. Она купит вишневый рожок. В детстве она и Стивен были одержимы мороженым и даже разработали для отца бизнес-план «Зачем нам нужен грузовик мороженого и как его получить!»

Анна села на скамейку, сделала фото наполовину съеденного конуса и отправила снимок Стивену со словами: «Хотела бы я, чтобы мы снова были детьми! Жизнь была настолько проще».

Она увидела, как по экрану пробежали точки, и вскоре получила сообщение от брата.

«Ты где?»

Она ответила, что бесцельно бродит по Центральному парку.

«Приезжай домой».