– Говорят о блаженном Августине, – так же шепотом отозвалась переводчица. – Мы на втором курсе проходили, по научному атеизму. Про богов и римлян – это из его книги. Град земной и град Божий.

Иванов удивленно присвистнул:

– Ну ты и умная!

– Я-то умная, да. Но и атаманша эта тоже кое-что знает. Цитировать Аврелия Августина в этих забытых богом краях – это что-то. Глянь, как наш церковник стойку сделал!

– Какая замечательная женщина! – уходя, пробормотал себе под нос брат Сульпиций. – Не только красива, но и умна. Знает Блаженного Августина! О Бог ты мой! Жаль, что язычница. Очень жаль… Хотя… раз знает Августина, то…

Монах больше ничего не сказал, так и шел молча до самого дома, полностью погруженный в свои мысли. Служитель Христа и не думал, что его спутники обратят внимание на эти случайно вырвавшиеся слова. Однако вот Эльвира все же услышала, перевела.

Вечером продолжилось все то же самое, что и в первый день. Разве что представители конкурирующей фирмы – братки Кровавого Шрама – что-то на этот раз не явились. Вряд ли им не понравилось представление, вряд ли…

И второй, и третий день прошли на ура – пошло-поехало! Друзья-музыканты уже наловчились играть куда более слаженно, нежели в первый день, да и танцовщицы не выкладывались по полной: берегли силы. Правда, вот денег бросали все меньше: похоже, обычные танцы постепенно приедались, нужно было придумать что-то еще, как-то разнообразить программу. Ввести элементы театра или, там, акробатику… Хотя… можно было просто-напросто обнажить актрис полностью, догола, и это, конечно, способствовало бы оживлению зрителей. Несомненно, да… на первых порах. Потом приелось бы и это.

– Может быть, вы бы песенок попели? – как-то за ужином предложил Аркадий. – Ну, разных там… Уж и не знаю, что здесь сейчас популярно.

– Уж точно не «Катюша».

Допив разбавленное вино, Эльвира поставила на стол большую деревянную кружку, подаренную кем-то из поклонников. Ну да, уже появились и такие. Еще немного – и, как шутил Иванов, можно будет открывать официальный фан-клуб.

– Ну, что там обычно в поле поют, в лесу, когда ягоды собирают… Ты спроси, а?

В лесу обычно ничего не пели: звери кругом, да и не до того, грибы-ягоды-орехи собирать надо. А вот в поле, на жатве или на посиделках после сбора урожая – тогда да. И еще колыбельные.

– Ну, колыбельные нам вряд ли пойдут… – Аркадий доел лепешку и задумчиво почесал затылок. – Хотя если в качестве медляков… Я видел, они ж приплясывали! Ну, зрители, да. Сначала быстрые танцы, потом – медленный… Медленная песня… тягучий такой блюз! А что? Попробовать можно? Эль, ты спроси Гри-Гри.

Никаких блюзов Гримунда, конечно, не знала. То, что она напела, скорее напоминало песни из старых кинофильмов, этакий советский наив типа «Кубанских казаков» или «Иван Бровкин на целине». Этакие распевные песни, размеренные, с героическими мотивами…

– Про богов им нельзя просто так петь, – потянувшись за куском рыбы, уточнила переводчица. – Про богов только гимны можно, и те в священных рощах или по большим праздникам. А вот про поля да колыбельные – эти да, эти можно.

– Ну и славненько. – Выбросив в кусты рыбью кость, Иванов потер руки. – Песни-то ничего так… Ты подпоешь, Эль?

– Ну-у, попробую. Вторым голосом. Разучить бы сначала.

К вечеру разучили четыре песни. Все, по мнению Аркадия, на один манер. Типа как вот у «Скорпов» медляки. Эти тоже медляки, три. Лишь одна даже и не быстрая, а очень похожая на какой-то военный марш.

– Так она военная и есть, – объяснила Эльвира. – В ней поется о ратном походе в далекий край. О славных витязях, о битвах…

Иванов снисходительно улыбнулся:

– Понятно! «Мановер» во всей своей красе. Ну и немножко «Варлок». Этакий женский вокал. Ничего так у вас вышло, девчонки! Вполне даже симпатичненько. Еще бы бас, да настоящие ударные, да фузованую гитарку. Ох и дали б жару!

– Ничего не поняла, – пожала плечами красотка-переводчица, ткнув разошедшегося приятеля в бок. – Вот что ты только что сказал? Абы что!

– Сказал, что очень даже неплохо!

– Ну, об этом я и без тебя догадалась, ага. Петь тоже голыми будем?

– Эк-хм! – закашлялся Аркадий. – Можно, конечно, и голыми – как пойдет. Только вечерком-то прохладно уже. А песни лучше напоследок поставить. Ну, перед уходом.

С песнями и впрямь пошло лучше. Особенно после того, как танцовщицы (а теперь еще и певицы) разучили парочку местных сатир, кои больше шли речитативом – этакий рэп. Ну, под барабан да бубен ничего так выходило, народу нравилось.

Сразу после очередного выступления к Иванову подошел солидно одетый мужчина.

– О-очень, очень хорошо!

Пожилой, с черной с проседью бородкой, в длинной ромейской хламиде модной золотисто-фиолетовой расцветки, в синих узких штанах, незнакомец обликом своим напоминал картины Климта или его последователей. То же приглушенное золото, та же изысканность и, так скажем, стиль. Непростой человек, по всему видно.

Благодарно поклонившись артисткам, он сразу же направился к Аркадию, безошибочно угадав в нем старшего. Учтиво, с легкой улыбкой поздоровался, представился:

– Меня зовут Аурелиус Ланг. Предки мои родом из Константинополя, а я веду здесь кое-какие дела.

Имя «Аурелиус» подскочившая Эльвира перевела как «Аврелий», на что сразу же последовала рекламация:

– Нет-нет, не Аврелий, именно Аурелиус. Так звала меня моя покойная матушка, да и мне по нраву именно так. Хотя вы скажете, что это плохая латынь.

– Кухонная. – Вспомнив забытый термин, Иванов располагающе улыбнулся. – Помнится, про плохую латынь именно так говорят.

– Надо же, кухонная! – удивился господин Ланг. – Та, на которой разговаривают кухарки. А что ж? Очень верно подмечено, да. Впрочем, где она теперь, настоящая латынь? В Риме слишком много варваров, а жители Восточной империи предпочитают греческий. Так, господин…

– Аркадиус, – поспешно кивнул молодой человек. – Аркадиус Скиф.

– Скиф? Надо же!

– Так уж меня называют. А девушку зовут Ильдико.

– Да-да, я знаю. Я бы хотел кое о чем вас попросить, уважаемый господин Аркадиус. Извиняюсь, что затеял разговор так поздно. Однако, увы, хочу поспешить.

Никто из обычных зевак к артистам не подходил, хотя раньше это было обычным делом. Нынче же вот никто не мешал беседе, видать, господина Ланга в городке по-настоящему уважали. И в самом деле, Аурелиус производил впечатление человека солидного, не привыкшего тратить попусту ни слова, ни время. Никакого оружия при нем Иванов не заметил, зато позади, в десятке шагов, маячили четверо парней с дубинами на плечах. Все дубинщики, как на подбор, крепкие, мускулистые, хмурые. С такими никакого оружия не надобно: увидишь – обойдешь. Вот народец и обходил, лишь некоторые издали помахивали артистам.

Как оказалось, Аурелиус Ланг буквально завтра устраивал домашнюю вечеринку, на которую и пригласил «уважаемых господ актеров». Мало того, предварительно заплатил задаток – пять золотых монет!

– Вот это я понимаю! Вот это респект!

Попрощавшись с заказчиком, Иванов подкинул монеты на ладони и, передав их Эльвире, задумчиво наморщил лоб.

– Что нахмурился? – подойдя, негромко спросила возлюбленная. – Деньги-то хорошие, а!

– Это-то и пугает, – честно признался Аркадий. – Слишком уж хорошие, да. Что еще за эти деньги попросят?

– Ничего. – В зеленых глазах Ильдико отразилась сверкающая луна. – Если что, сбежим. Правда?

Прижав девушку к себе, Аркадий погладил ее по плечам, успокоил. Так, в обнимку, и шли до самого дома. Там принялись хозяйничать: разожгли очаг, подогрели оставленные благодарными зрителями яства. Кто-то опять принес баклажку вина – как раз кстати.

Дом господина Ланга располагался на пологом холме сразу за северным амфитеатром и больше напоминал крепость. Трехэтажный особнячок, выстроенный в римском стиле, с просторным атриумом и прочими атрибутами имперской жизни, окружал великолепный сад с беседками, статуями и дорожками из просеянного желтого песка. Весь двор окружала каменная стена высотой в три человеческих роста; мощные ворота с надвратной башней, казалось, переместились сюда из гораздо более поздних времен, напоминая рыцарский замок.