Пять сухих ягод можжевельника, два драгоценных зёрнышка аниса (выменянных сведущей в зельях бабкой Бендзеей у торговцев с далёких Южных гор и ловко украденных у неё Майкой), два цветка боярышника (благо зацвёл он в этом году раньше обычного), кусочек от цветастой шапочки тысячелистника (сушёной с прошлого года). И всё это растереть в порошок. Но не просто растирать. Чай не жратву готовишь! Растирать с чувством надо. И представлять. Обязательно представлять то, чего ты больше всего на свете хочешь.
Вот эта ступка – не ступка вовсе. Это сама Майка. А Пестик – это милый, нежный, прекрасный, самый лучший во всём мире её Тагар. Точнее некая часть возлюбленного Тагара.
Пестик входит в ступку, поворачивается в ней, растирая колдовские ингредиенты, затем чуть поднимается и вновь с силой входит в ступку. Поднимается и входит, поднимается и входит, поднимается и входит… Майка страстно втыкала дубовый огрызок в берёзовую посудину, а сама всем телом уже ощущала близость с обожаемым Тагаром. Голова её откинулась так, что шапка слетела на землю, и две тоненькие каштаново-рыжие девичьи косички упали на спину. Глаза Майки закатились, а из полуоткрытого рта раздался протяжный блаженный стон. Кажется всё так сделала. Пару раз она видела, как это старшие делают. Во всяком случае тётка Бимджи, когда со своим мужем этим занималась, также стонала. Или по-другому? Ну, да ладно. И так сойдёт.
Девушка вернула туловище в вертикальное положение и посмотрела на результат своего труда. Ингредиенты, как им и подобало, были растёрты в однородную порошкообразную массу.
«Эх, Тагар, Тагар, – подумала Майка. – Ну, почему ты выбрал эту зазнайку Роксану? Она же ни шкуру выделать путью не умеет, ни чум правильно поставить… Да её стряпня – не еда, а отрава! Зачем она тебе? За красотой погнался? За богатством её отца? Конечно, она у него единственным ребёнком осталось. Все лошади её семьи к тебе отойдут. Экий ты кобель, Тагарка!»
От этих мыслей слёзы вновь градом потекли из глаз влюблённой девчонки.
– Нет. Не мог ты полюбить такую дуру, – зло прошептала Майка. – Околдовала тебя эта потаскушка. Как есть околдовала. Я же помню, как ты на меня смотрел зимой, когда Новое солнце встречали. Меня ты должен любить. Меня.
Тонкие губы Майки сжались в узкую ниточку и сузившимися от злости глазами она поглядела на свою правую ногу. Подтянула её поближе и стала стаскивать сапог, опасаясь при этом толкнуть ступку и просыпать готовый порошок. Сапог поддался быстро. Майка отбросила его в сторону, а голую ступню, слегка вывернув так, чтобы видна была жёсткая мозолистая пятка, положила на ляжку левой ноги. Затем достала из сумки острый кремниевый нож.
– Роксанка – змеюка какая! Женить моего Тагара на себе вздумала. Свадьбу на осень назначили, так ей этого мало. Придумала какую-то помолвку, чтобы, значит, никто из девок на парня больше глядеть не мог. У-у-у, жаба толстомордая… Ну, ничего… Помолвка – это не свадьба. Как помолвитесь, так и размолвитесь. Не будет у вас никакой помолвки.
Кремниевым ножом Майка срезала кусочек мозоли со своей пятки. Добытый артефакт девушка кинула в ступку.
– Ну, Тагарка, быть тебе у моих ног, – с усмешкой подумала она и вновь принялась за растирание ингредиентов.
Пестик поднимается и с силой входит в ступку, поднимается и входит, поднимается и входит… Майка почти насиловала ступку, позабыв о своей мистической роли. Зато она, как наяву, представляла, будто ненавистная Роксанка со стороны наблюдает за сценой майкиной и тагаркиной любви. Видит всё и страшно завидует. А сделать ничего не может. Так тебе и надо, Роксанка! Смотри и лопайся от чёрной зависти! Майка прервалась и вновь взглянула на результат своего труда. Достаточно. Получилось, как надо.
Теперь последний ингредиент. Лягушачья икра. Весна нынче выдалась ранняя сумасшедшие лягушки уже начали свои брачные игры. Икру Майка собрала большим листом кувшинки в пруду, рядом с которым располагалась стойбище. Осторожно, словно драгоценность, принесла она её в это укромное место. Теперь столь же бережно Майка слила часть соплеобразной жижи в ступку и тут же отшвырнула зелёный лист от себя подальше. И вновь взялась за пестик. Дубовая палочка с характерным утолщением на конце поднимается и входит в горлышко берёзовой ступки, поднимается и входит, со странным чавканьем поднимается и входит…
Чавканье слегка смутило девушку. Достичь прежнего предоргазменного состояния не получилось. Майка с некоторой брезгливостью заглянула в ступку, помешала слегка содержимое пестиком. Увиденное её вполне удовлетворило.
– Вот, Роксанка. Теперь ты у меня за всё ответишь, – тихо прошипела колдунья-любительница.
Майа вытащила из сумки небольшой глиняный кувшинчик, перелила туда из ступки зелье и заткнула плотно притёртой пробкой из дубовой коры и отставила в сторону. Надела на голую ногу сапог, встала, отряхнулась, окинула взглядом сильный молодой дуб, под которым сидела. Затем девушка выкопала среди корней дерева ямку и поставила туда кувшинчик с зельем. Раскачиваясь из стороны в сторону, Майка стала закапывать ямку и при этом монотонно читать заклинание:
Как этот дуб стоит крепко, не гнется,
не ломится, не прогибается,
так бы и у Тагара стоял бы
на меня уд и ночью, и вечером,
и утром, и днем, не гнулся бы, не ломился,
ни к кому, кроме меня, не стремился…
* * *
Роксану Майка уже давно невзлюбила. Да и как её любить-то, когда что бы в стойбище молодёжь не делала, Роксанка везде первая. И всё у неё лучше всех получается. И все её хвалят. Майка же везде будто оплёванная ходит. А ведь в детстве были подругами – не разлей вода. С Тагаркой, кстати, тоже. Ну, не подругами, конечно, а друзьями. Детишек одного возраста в стойбище совсем мало. Так что сверстники до поры до времени тусуются одной кучей. Вместе – на речку, вместе – в лес, вместе свиней пасти, вместе взрослым помогать с конями там или коровами, вместе – пообедать в тот чум, куда первыми позовут. Был с ними, правда ещё один мальчишка – Шамси его звали. Тощенький такой, белобрысенький, ничем не примечательный. С кудрявым статным красавцем Тагаром ни в какое сравнение не идёт. Хотя с Майкой-то он как раз чаще всего и играл. И Майке с ним интересно было. Но куда ему до Тагара! Она о Шамси даже и не думала. Вообще в этом плане не думала. Ну, есть и есть. Побегали, поиграли, и ладно.
Так вот вчетвером и пробегали они своё беспортошное детство. А когда подросли, и одели штаны, взрослые стали загружать их делами посерьёзнее. Теми делами, для которых особая выучка нужна. Девчонок – женскими, пацанов – мужскими. Вместе они стали бывать много реже. Зато тянуть их друг к другу стало больше. Тагара – к Роксане, Роксану – к Тагару. А Майка глядела на это и исходила чёрной завистью, потому что тоже о Тагарке мечтала, а он её только приятельницей по детским играм считал.
Тут ещё родители Тагара и Роксаны заметили их симпатии и осознали, что брак этот – выгодное дело. Выкуп за невесту чужому роду платить не надо будет. Да и родителям Роксаны лучшего наследника было не сыскать.
Вот и решили по осени сыграть свадьбу. А чтобы это намерение как-то обозначить (мало ли что до осени случится!) собрались провести ритуал, про который минувшим летом караванщики с Южных гор рассказывали. Новомодный такой ритуал – помолвка называется. Вроде бы как и не свадьба, но все обещания уже будут даны официально, а стойбище получит замечательную возможность зарезать пяток барашков да пару свинок, чтобы это дело отметить. Зиму неплохо перезимовали. Жизнь пока богатая идёт да сытная. Надо богов за это отблагодарить, да свои животы заодно порадовать. Назначена была помолвка на первый день полнолуния…
Майка как про это узнала, чуть с ума не сошла. Уводит подлая Роксанка её Тагарку! Как есть уводит. С горя Майка даже к отцу пошла и потребовала, чтобы он сам к Тагару свататься пошёл. Отец сначала долго смотрел на неё, не понимая, чего дочка хочет, а когда до него смысл её речей дошёл, ответил:
