— О, что я вижу… — фиолетовая притворно вздернула брови, приникая к решетке. — Отважный рыцарь собирается лебезить перед своим ключаром в надежде на снисхождение? Давай же, впечатли даму своим унижением, ведь это так разумно и всегда безотказно…
— Из тебя дама как из деда импотент…
Махнув рукой, я уселся на тонкую циновку, прислонив разгоряченную голову к холодной стене. Сыпать желчью и оскорблениями можно сколько угодно, но делу это не поможет. Судя по тому, как с ней обращается ее папашка — уточка отчаянно жаждет признания. Не столько заслуг, сколько допущенной к ней несправедливости. Так зачем усугублять? Почему бы не подыграть? Не дать ей желаемого?
Хуже это уж точно не сделает…
— Херня эти твои извинения… — все же заговорил я, чувствуя горькую пуговицу на языке. — Извиняются не для того, чтобы облегчить чужую боль, а чтобы почувствовать себя лучше. Умаслить совесть, соблюсти ритуал, продемонстрировать зрителям свою добрую волю…
— О, так ты теперь философ? Что, роль шута уже утомила?
Несмотря на едкость, фиолетовые глаза едва не искрились от ажиотажа. Не зря дед говорил, что женщины любят ушами…
Вздохнув, я продолжил заламывать руки, всячески выражая вселенскую скорбь. И судя по румянцу на щеках, вместе с надменно задранным носом, ведьма явно наслаждалась столь желанным шоу. То ли она нихрена не умеет злиться, а просто обижается, ожидая извинений, то ли потому, что я прирожденный артист.
А может дело в немалой толики искренности. Все-таки, я и правда часто вспоминал эту фиолетовую суку. Лежал в кровати, пытаясь заснуть, снова переживая глупую ошибку и кляня свою поспешность. Я ведь и правда от нее плохого не видел. Слышал, но не видел.
Дурацкая штука верность — как ни крути, а всегда кого-нибудь предашь. В лучшем случае только себя. В худшем — тоже.
Но то было тогда. Когда Киара была опасным, но товарищем. Странной сверхъестественной девчонкой с тягой к сарказму вперемешку с полусексуальным садизмом. А не вероломной тварью, по чьей вине первый встреченный в этом мире человек, единственный, кого я мог назвать другом — превратился в блеющего имбецила. Я живу достаточно долго, чтобы научится прощать, но есть вещи, которые просто нельзя спустить на тормозах.
И какими бы искренними не были мои сожаления, — они направлены только на прошлое. О будущем я сожалеть не стану.
— Можно подумать, я поверила хоть одному твоему слову! — ведьма горделиво расправила плечи, будто демонстрируя черное платье. — Ты просто греешь мои ушки, в надежде на последнее угощение.
Ткань выглядела настолько обтягивающей, что я не уверен — платье должно скрывать наготу или ее подчеркивать?
Как бы дура не старалась скрыть довольную улыбку — влажные глаза выдавали ее с головой. Покуражившись с пару минут на тему собственной исключительности и моей недалекости, она наконец просунула сквозь решетку кожаную флягу с чем-то явно не уставным.
— Отрадно, что ты не изменился — продолжаешь проламывать лбом стены, ради тех, кто этого не заслуживает, и пальцем не шевелишь, ради остальных… Зачем ты проделал весь этот путь? Неужто все ради визгливой колдуньи, не способной прожить и мгновения, без того чтобы напустить в трусы? Дня здесь не провела, а я уже замучалась циновку менять…
— Мы оба знаем, зачем я здесь. — подобрав с пола флягу, я нехотя приложился.
Последнее чего мне хочется — пить с ней с одного горла. Но посыл на три веселые буквы и рожу кирпичом лучше оставить героям боевиков — им за пафос деньги платят. А вот мне нужно всеми силами следовать по стопам хрыча. Раз уж деду удалось нассать в вампирские уши, волшебнице изгадить пол пыточной, то почему у меня не получится оросить ведьмину моську? Уж я-то точно симпатичнее и харизматичнее.
Конечно, навряд ли выйдет соблазнить Киару или перевербовать душевным разговором, но цепляться надо за что дают.
— Разумеется, для кого ты мог рисковать, кроме как ради бессердечной старой развалины… — разочарованно фыркнула ведьма, но вместо очередного потока презрения, выдала нечто менее ожидаемое. — Ну и откуда такое бешенство в глазах? Ты-то ведь еще жив!
— Надеюсь! Ибо если это загробная жизнь, то я сильно разочарован…
Пожевав губу, фиолетовая нехотя выдохнула:
— Я не ожидала что так случится. Получив отказ, твой охотник должен был просто удалиться восвояси, как и жужжал мне в уши всю дорогу… Ну кто заставлял его так пристально таращиться на тесак? Я ведь предупреждала, что отец бывает очень нервным… Конечно он заподозрил угрозу! А твой дурак и рад стараться… Будто у него был хоть шанс.
Поток бесстыжего вранья, заставлял прикладывать усилия, дабы не сломать челюсть от напряжения. Вовремя она мне флягу сунула, ничего не скажешь.
Чем больше ведьма «вовсе не оправдывалась», а «просто говорила как есть», тем сильнее мне хотелось достать где-нибудь плетку и как следует пройтись по старческой заднице.
Пока я утирал сопли горожанам, выстраивая очереди перед кабинетом, дед вовсю тряс стариной, поминая боевую молодость. Единственного свидания с потусторонним хватило, чтобы старик перековался из демоноотрицателя, в настоящего демонопоклонника, носясь по городу как одержимый и разнюхивая о происхождении «микрофонщика».
Как со смешком заявила фиолетовая тварь, старик едва ли не точь-в-точь повторил путь незадачливого антиквара. Только если Филлип стремился использовать неведомые знания, то северянин спешил их похоронить.
Пока я боролся с симптомами, старик ставил диагноз. И вердикт оказался неутешительным — вся эта херня, осады, заговоры, отравления, не более чем часть одного большого и долбанутого плана. Который пошел по елде, в момент когда одна горячая колдовская штучка стало еще жарче от встречи с костром при помощи контуженного лейтенанта.
Барон работал не один, антиквар работал не один, Киара работала не одна. Все ниточки вели в одну сторону.
Вранье лилось рекой, ровно до момента, пока фиолетовая не повторила позабытые слова Аллерии:
— Могут ведь у северян быть свои инспекторы? — пожала ведьма плечами, чертя скальпелем на камне веселую рожицу. — Уж очень он докучал своими вопросами. Живчик — для сушеной-то сливы…
Поразительно, но уже в который раз овечка в рыцарских доспехах оказалась права, пусть и промахнулась с адресатом. У Аллерии это постоянно, блеяние про честь и филосовские потуги заменяют ей зрение.
В принципе, я уже давно должен был догадаться что помимо основной профессии, у деда была и дополнительная. Слишком уж сообразительный, слишком часто оказывался там где нужно и когда не нужно. Да и бредни эти про барыню-боярыню… Охотник, это может и круто, но не до такой степени, чтобы держать его при дворе. А уж как князь к его словам прислушивался — в рот заглядывал. Наместником, опять же, поставил…
Блин, да даже Грисби на него с уважением смотрел! Чтож я такой слепой-то? Этот хрен одноногий меня дурил всю дорогу, а я в упор не видел!
— Ладно, окей, допустим ты не гонишь… — с каждым новым словом я все сильнее чувствовал себя дураком, желающим вновь оказаться обманутым, но остановится уже не получалось. — Но за каким дед к тебе-то приперся? Ты-то тут причем?
— Затем же, зачем и этот зазнавшийся заморыш — братец твоей молчаливой подстилки. Ну, почти затем же. Зазнайка кичился «открытиями трагической важности», выпрашивая то ли аплодисменты, то ли пирожок с полки. Видел бы ты его лицо — едва юбку со смеху не испачкала! А я думала, что наивнее тебя не бывает! Представляешь, недоумок впрямь верил, что раз мы позволяли ему снабжать нас материалом, то нам есть дело до его бредней. Однако, твой старик не лучше…
Филлип тыкал пальцем в дневник и делился результатами исследований, дед наоборот, тыкал пальцем в результаты и требовал дневники. Антиквар принимал «Айболита» за решение своих проблем, дед за корень всех бед, но в итоге оба обосрались одинаково.
Нет тут никаких союзников и врагов. Есть только Живорез.
Будь на моем месте кто-нибудь из местных, то услышав это прозвище он наверняка обосрался бы от ужаса. К счастью, я не настолько тяготею к здешним страшилкам и знаю лишь, что это сельский вариант Джека-Потрошителя.
